Человеческий фактор - Грин Грэм. Страница 22

— Едва ли ему понравится пикник в октябре, если он тоже немного не чокнутый.

Однако Дэвис оказался таким же чокнутым, как и они. Он сказал, что любит пикники даже в жаркий летний день, когда полно пчел и мух, но куда больше предпочитает пикники осенью. Поскольку у него в «ягуаре» всем было не разместиться, они встретились в условленном месте на пустоши, и за обедом ему досталась куриная дужка, которую он, задумав желание, разломил искусным поворотом руки. А затем придумал еще одну игру. Все должны были задавать ему вопросы и по ответам угадать задуманное им желание, причем оно исполнится лишь в том случае, если они не сумеют угадать. Сара угадала по наитию. Дэвис пожелал стать когда-нибудь «самым лучшим поп-музыкантом».

— Ну, вообще-то я мало надеялся, что мое желание когда-нибудь сбудется. Я ведь даже ноты не умею писать.

К тому времени, когда последняя булочка была съедена, солнце уже низко опустилось над кустами и подул ветер. Медные листья полетели в воздухе, накрывая прошлогодний настил.

— Сыграем в прятки, — предложил Дэвис, и Кэсл увидел, с каким обожанием, словно на героя, посмотрел на него Сэм.

Они стали тянуть жребий — кому первому прятаться, и вытянул его Дэвис. Он побежал, петляя среди деревьев, запахнувшись в пальто из верблюжьей шерсти, — словно медведь, удравший из зоопарка. Сосчитав до шестидесяти, они кинулись за ним: Сэм — к краю пустоши, Сара — в направлении Эшриджа, Кэсл — в лес, где на его глазах скрылся Дэвис. Буллер последовал за ним, вероятно, в надежде поймать кошку. Тихий свист указал Кэслу, где в небольшой яме, окруженной папоротником, затаился Дэвис.

— Чертовски холодно сидеть тут, в тени, — сказал Дэвис.

— Ты же сам предложил эту игру. Мы-то все собирались уже домой. Лежать, Буллер. Лежать, черт бы тебя побрал.

— Да я знаю, только я видел, как маленькому паршивцу хотелось поиграть.

— Ты, видно, понимаешь детей лучше, чем я. Надо им, пожалуй, покричать. А то мы замерзнем тут до смерти…

— Нет, подождите. Я надеялся, что вы пойдете сюда. Я хочу поговорить с вами наедине. О чем-то важном.

— А это не может подождать до завтра, до работы?

— Нет, на работе я теперь после ваших слов осторожничаю. Кэсл, мне в самом деле кажется, что за мной следят.

— Я же говорил тебе, что твой телефон, по-моему, подключен.

— Я вам не поверил. Но с того вечера… В четверг я ходил с Синтией к «Скотту». Когда мы спускались в лифте, с нами ехал мужчина. А потом он тоже сидел у «Скотта» и пил черное бархатное. И потом сегодня, когда я ехал в Беркхэмстед… я заметил позади себя, у Мраморной арки, машину… совершенно случайно, потому что мне вдруг показалось, что я узнал водителя… Я ошибся, но потом я снова увидел его позади себя в Боксмуре. Он ехал на черном «мерседесе».

— Тот же человек, что у «Скотта»?

— Конечно, нет. Не такие же они идиоты. Я разогнал «ягуар», а на дороге в воскресенье ведь много машин. Так что оторвался от него еще до Беркхэмстеда.

— Не доверяют нам, Дэвис, никому не доверяют, но не все ли равно, если никакой вины за нами нет.

— О да, все это мне известно. Как поется в старой песенке, верно? «Не все ли равно? За мной нет вины. Так не все ли равно? А если вдруг схватят меня, я скажу — ходил купить яблок и груш…» Я все-таки еще могу стать «самым главным».

— Ты действительно оторвался от него, не доезжая Беркхэмстеда?

— Да. Насколько я могу судить. Но в чем все-таки дело, Кэсл? Это что, обычная проверка, вроде той, что устроил Дэйнтри? Вы участвуете в этом чертовом спектакле дольше нас всех. Так что вы должны бы знать.

— Я ведь сказал тебе в тот вечер, после ужина с Персивалом. По-моему, произошла утечка информации, и они подозревают, что где-то сидит двойной агент. Вот они и проводят проверку, и им безразлично, заметишь ты это или нет. Они считают, что если ты виноват, то начнешь нервничать.

— Это я-то двойной агент? Вы же не верите этому, Кэсл!

— Нет, конечно, нет. Тебе нечего волноваться. Прояви терпение. Пусть закончат свою проверку, и тогда они тоже этому не поверят. Я думаю, они и меня проверяют… и Уотсона.

Издали раздался голос Сары:

— Мы сдаемся. Сдаемся.

А откуда-то еще дальше донесся тоненький голосок:

— Нет, не сдаемся. Сидите там, мистер Дэвис. Пожалуйста, мистер Дэвис…

Буллер залаял, и Дэвис чихнул.

— Дети безжалостны, — сказал он.

Возле них зашуршал папоротник и появился Сэм.

— Поймал! — сказал он и тут увидел Кэсла. — Ох, ты же сплутовал.

— Нет, — сказал Кэсл, — я не мог крикнуть. Он наставил на меня пистолет.

— А где пистолет?

— Загляни в его нагрудный карман.

— Там только авторучка, — сказал Сэм.

— Это газовый пистолет, — сказал Дэвис, — он сделан в виде авторучки. Видишь эту кнопочку? Нажмешь на нее, и брызнут вроде бы чернила… Только на самом деле это вовсе не чернила, а нервный газ. У Джеймса Бонда никогда такой не было — это слишком секретное оружие. А ну, поднимай руки. Сэм поднял руки.

— Ты вправду шпион? — спросил он.

— Я — двойной агент, работающий на Россию, — сказал Дэвис, — и если тебе дорога жизнь, дай мне отбежать на пятьдесят ярдов, а потом преследуй.

И он помчался, рассекая папоротник, нелепо подпрыгивая в своем толстом пальто среди буков. Сэм мчался за ним вверх по склону, затем вниз — по другому. Дэвис добежал до спуска к Эшриджскому шоссе, где он оставил свой алый «ягуар». Нацелив авторучку на Сэма, он выкрикнул бессмыслицу, вроде той, в какую Синтия превращала их телеграммы:

— Пикник… целую… Сару. — И исчез с громким выхлопом из автомобильной трубы.

— Попроси его снова приехать, — сказал Сэм, — пожалуйста, попроси его снова приехать.

— Конечно. Почему же не попросить? Весной.

— Весной — это не скоро, — сказал Сэм. — Я тогда уже буду в школе.

— Но уик-энды-то у тебя всегда ведь будут, — возразил Кэсл не слишком убежденно. Он еще хорошо помнил, как медленно течет время в детстве. Мимо проехала машина в сторону Лондона, черная машина — возможно, «мерседес», но Кэсл крайне плохо разбирался в марках.

— Мне нравится мистер Дэвис, — сказал Сэм.

— Мне тоже.

— Никто так хорошо не играет в прятки, как он. Даже ты.

— Что-то я не очень продвигаюсь с «Войной и миром», мистер Холлидей.

— Ах ты господи, ах ты господи! Это великая книга — нужно только иметь терпение. Вы уже прочитали про отступление из-под Москвы?

— Нет.

— Страшное дело.

— Сейчас это кажется нам куда менее страшным, верно? В конце-то концов, это ведь были французские солдаты… а снег не так страшен, как напалм. Говорят, заснешь — и все… а не сгоришь живьем.

— Да, как подумаю об этих несчастных детях во Вьетнаме… Я хотел участвовать в маршах, которые у нас тут были, но сын не позволил. Он боится полиции из-за этой своей лавчонки, хотя какой может быть вред от одной-двух паршивых книжонок, — просто не понимаю. Я всегда говорю: люди, которые их покупают… в общем, едва ли их можно так уж развратить, верно?

— Да, это не чистенькие молодые американцы, которые на бомбардировщиках, начиненных напалмом, выполняли свой долг, — заметил Кэсл. Иной раз он не мог удержаться, чтобы не показать кусочек того скрытого под водою айсберга, какой представляла собой его жизнь.

— И однако же, никто из нас ничегошеньки не мог поделать, — сказал Холлидей. — Правительство болтает о демократии, но разве оно обратило хоть малейшее внимание на все наши плакаты и лозунги? Это происходит только во время выборов. Но и тогда — только чтобы понять, какие обещания можно нарушить. А мы на другой день после марша протеста прочитали в газетах, что по ошибке смели с лица земли еще одну ни в чем не повинную деревню. О, скоро они станут проделывать такое и в Южной Африке. Сначала их жертвами были маленькие желтокожие — не более желтокожие, чем мы с вами, — а теперь будут маленькие чернокожие…

— Поговорим о чем-нибудь другом, — сказал Кэсл. — Порекомендуйте мне что-нибудь почитать, но не про войну.