Техподдержка. Мертвая зона - Дивов Олег. Страница 18

Как бы отвлечься от этих невеселых мыслей, а?

– Слушайте, коллеги объясните одну вещь, – попросил он. – Она мне покоя не дает с того момента, когда я понял, какое для нас откровение Йоба, а теперь и Разрушитель. Допустим, Йоба ползает по варзоне сквозь первые этажи, и его никакой спутник не заметит даже если очень захочет. А Разрушитель весь в пыли и слился с ландшафтом так, что нарочно не замаскируешь…

– Это же очевидно, – перебил Смит. – Без свежей аэрофотосъемки мы как слепые котята. А кто сюда пошлет высотный беспилотник? Даже если уговорить какую-нибудь армию на такую авантюру, теоретический потолок ПВО в восемь километров слабо вдохновляет страховые компании…

– Так я о чем – это все понятно! Это технические аспекты, очень неожиданные, но объяснимые… Но почему мы встаем в тупик, вспоминая о самом конфликте? Мы же люди Института! Трое экспертов сколько ни говорят о бойне в Нигерии, только строят версии! Почему «Ландскнехты» ушли в глухую оборону? Чего или кого они ждали? Как умудрился сгинуть бесследно весь их вспомогательный персонал? За каким дьяволом разборки продолжились в Европе? Ничего не знаем! Сами подумайте, ведь конфликт – уникальный. И его последствия… – Леха замялся.

На Кипре о последствиях шептались вовсю: в апреле Никосия принимает большой саммит, готовится новая корректировка полномочий ООН – понятно, в какую сторону, – и, по слухам, решение вопроса ЧВК. Тоже понятно, какое решение. Окончательное. Может, еще и «Битву Негодяев» достанут из архивов, чтобы публика осознала, от какой чумы спасает планету Организация Объединенных Наций, и немедленно возлюбила Организацию за это.

Но кто знает, что говорят о нашем общем будущем в Санта-Монике, где под запретом даже такие нужные для работы слова как «зооцид» и «экоцид».

– Не томи уже, – сказал Пасечник. – Не бойся, не съедим. Верно, мистер Холмс?.. Да, еще не было такого, чтобы две крупных ЧВК при поддержке кучи мелких бились до полного взаимного уничтожения. Вместо того, чтобы слегка попугать друг друга и разойтись, как это принято у порядочных людей… И последствия возможны… Масштабные.

– Вплоть до полной смены глобальной военной доктрины, – добавил Смит. – И нас выгонят с работы. Ну и?..

– Информация о том, что стряслось в Абудже на самом деле, и какова истинная причина всего этого, должна быть давно обработана в Институте, – твердо сказал Леха. – Почему Институт не поделился с нами? Потому что конфликт – особенный? Или инфа спускается только до некоего предела, а дальше вниз – запрещено?

Тут Леха со Смитом заинтересованно уставились на Пасечника. Это вышло само собой и потому чертовски убедительно.

– Ну-у, коллеги, – протянул тот. – Хватит паясничать. Не в том я чине.

– А в каком? – немедленно поинтересовался Смит.

– Такой же дурак как и вы, сэр!

– Правда о столкновении в Абудже есть, ее не может не быть! – гнул свое Леха. – Сейчас камера стоит на любой машине, на каждом задрипанном пулемете. Куда все подевалось? Думаете, все записи стерты или безнадежно скомпрометированы? Думаете, не выжил ни один боец, так или иначе связанный с Институтом? Неужели уцелевшие свидетели так хорошо легли на дно, что их не достать? Неужели старый негритос, смотритель исторического отеля без водопровода и унитаза на вершине горы Асо, не снимал эту бойню на смартфон просто от безделья?

– Та-ак… – протянул Пасечник, заметно оживляясь.

– Старого негритоса можно вычеркнуть, – сказал Смит.

– Почему? Ты давай-давай, рассуждай, Алексей все записывает.

«Не всё», подумал Леха, но благоразумно промолчал.

– Я сам записываю, я же твой звукоинженер, – напомнил Смит. – Один ты у нас… лицедей.

– Я тоже записываю! – обиделся Пасечник. – Только слово «негритос» придется стереть. И попросил бы в дальнейшем обходиться без него!

– Тогда зафиксируй: этот м-м… добрый человек не мог снять с высоты четыреста метров ничего достойного внимания. Я удивился, когда узнал, что на горе Асо не было даже наблюдательного пункта, – а проблема в климате. Разглядеть из города вершину горы можно не каждый день, она то в дымке, то в тумане. Ну и, соответственно, оттуда редко что-то видно. А когда наши герои сошлись лоб в лоб, копоть стояла на полнеба… И вершина легко накрывается минометом снизу, там лучше не светиться.

– Ладно, хрен с ним, с негритосом, пускай дальше сидит на горе, – сказал Пасечник. – Ну, мы тебя поняли, Алексей. Отвечу коротко: и такое бывало.

– Но…

– «Мало данных», «нет совсем», «много данных, но ничего не понимаем, идите посмотрите» – все бывало. Обычно – «идите посмотрите». Мы здесь на работе, и нечего рефлексировать, надо искать факты и доказательства. Это прямая задача Института – выяснить на месте, кто виноват, и что делать!

– Кто виноват и что делать, решает Агентство Территориального Развития ООН, – процедил Смит. – Вот оно припрется, тут-то всем будет весело. И виноватого назначат, и сделают с ним что-нибудь.

Это прозвучало так веско и сумрачно, что Пасечник, открыв было рот, закрыл его.

– Но справедливости ради, действительно всякое бывало, – вдруг поддержал его Смит. – Представь, мой юный друг, что данные, будоражащие твое воображение, давно собраны и обработаны. Но их характер оказался таков, что они только помеха для успешных действий полевой группы. А то и для ее выживания, почему нет?.. Не скажу, что это типичный стиль работы Института, но я не удивлен. Незачем петь дифирамбы нашему работодателю, однако он по-своему весьма мудр. Понимаешь… – Смит на миг задумался. – Я его не оправдываю и не защищаю, только отдаю должное. Институту Шрёдингера скоро полвека, а в нынешнем виде он существует тридцать лет. Он изучает войну и подводит итоги войны. По особому прейскуранту может организовать войну. За отдельную плату – без боевых действий…

– А если накинуть второй ценник сверху, вообще ничего не будет, – добавил Пасечник.

– Чтобы вообще ничего не было – это дороже всего! – согласился Смит.

– А ведь здорово, наверное, жить в мире, где остались только войны, которых на самом деле нет, – неожиданно выдал откровение Пасечник. – Не бюджетное, конечно, удовольствие, но…

– Но дело того стоит, – закончил за него Смит и поглядел на американца почти без презрения.

Лехе осталось только кивнуть.

– Собственно, что я хотел донести до нашего юного друга. Институту лучше знать, прости за каламбур, сколько нам знать. Во всех аспектах существования человека на поле боя и поблизости, Институт компетентнее, чем кто бы то ни было. Вижу, не убедил. Это ничего, со временем поймешь… В конце концов, не забудем такой вариант, что некоторые переоценивают свою значимость, – Смит покосился на Пасечника. – Возможно, мы не притворяемся съемочной группой, а фактически она и есть. И наша истинная задача – подтвердить своими наблюдениями теоретические выкладки, о которых понятия не имеем… Не исключено, что они окажутся последними в истории Института, и наша командировка – тоже последняя. Можете гордиться.

– Вариант, что Институт был в стороне от конфликта с самого начала, ты отвергаешь? – спросил Пасечник. – И никто не скрывает от нас информацию, а ее действительно мало?

– А какая разница?

– Допустим, Институт сразу увидел, насколько конфликт токсичный, и не захотел совать в него руки?

– А теперь сунул и руки, и ноги? К чему ты это, не пойму.

– А теперь мы исполняем свои прямые обязанности – смотрим, чего здесь люди натворили, кому понизить рейтинг, а кому повысить.

– По официальной версии эти люди умерли, и рейтинг у них – минус два метра. У тех, кого не разнесло в пыль…

Леха поежился. Когда взорвалась кипрская штаб-квартира «Кибернетики», он стоял на крыше одного из домиков Института. Гулкий хлопок – и шорох дождя. С таким звуком сыпалась с неба стеклянная крошка. Два этажа небоскреба разнесло в пыль, именно так.

– Рейтинги у них были, когда они подписались на грязную работу в Нигерии, – заявил Смит. – Были да сплыли. А Институт… Даже если он настолько щепетилен, что не привел «Ландскнехтов» сюда за рукав, все равно нигерийские царьки опирались на его мнение. Так устроен мир. Это не снимает с нас ответственности. Мы – виноваты. Я наконец догадался, к чему ты клонишь, – бросил он Пасечнику. – Ты романтик. И мечтатель.