Намерение (СИ) - Алябьева Ангелина "caramia777". Страница 32

— Неужели ты, правда, считаешь, что я все делал ради денег? — в его тоне не проскальзывали привычные нотки сарказма или подчинения. Другой разговор. Другая интонация. В последний раз слышала ее в ту ночь, когда впервые призналась в любви, добровольно шагая в пропасть саморазрушения. — У меня тоже есть деньги. Я не ищущий подработку певец, Морганит. Уже и твой отец узнал. Ральф Саймон Вуд. Владелец адвокатского кабинета в Филадельфии. Личность, известная американскому закону.

— Тогда…зачем?… — растерялась девушка, с трудом вникая в смысл услышанного. Вот почему, каждый раз невольно становясь свидетелем его общения на английском языке, он переводил тему. Уверял, что исключительно по заданиям ее отца. Сводил рождающиеся подозрения на «нет».

— Мне было семь лет, когда мой отец познакомил нас с прилетевшем из Италии начинающим бизнесменом, — после долгой паузы, казавшейся, что Ральф вышел из спальни. Бесшумно покинул, оставляя ее с вопросами без ответов. С пугающей неизвестностью, грозящейся нахлынуть. Затопить. — На грани разорения. Джованни Сальери искал поддержку у моего отца, Саймона. Из простого партнера, ищущего выгодное сотрудничество и инвестиции, стал лучшим другом. Доверенным лицом. Когда — то семья Вуд входила в чисто самых богатых людей США. Многочисленные гектары земли, аграрное производство — было все, но мой покойный отец, несмотря на состояние и успех, оставался слишком…чувствительным к чужим бедам. Он помог Джованни Сальери, а тот лихо подставил. Моя старшая сестра страдала эпилепсий, на ее лечение шли дорогие лекарства. Мой отец отвозил ее в лучшие клиники, и только в Австралии нам давали надежду. Экспериментальное лечение. Доверил бизнес как раз вовремя оказавшемуся рядом Джованни Сальери. Был уверен, что тот присмотрит временно за его делами. Мама не могла лететь по той причине, что ждала еще одного ребенка. Запрещали. Твой отец позаботился. Генеральной доверенностью он забрал себе все имущество. Земли переписал. Счета банковские переоформил. Такая крупная подстава, не так ли? Зато он поднял империю в Тоскане. Спас от банкротства деньгами моего отца. Предательством.

Слушала и…верила. Насколько она ужасна и глупа, раз принимала сей бред. Представляла в воображении страшные картины, не связывающиеся с ее заботливым отцом. Для нее он был такой. Нежный и понимающий. Ни в чем не отказывающийся и мягкий. Другие, даже тетя Беатрис, боялись. Уважали, но больше страшились гнева.

Всегда хотелось, чтобы Ральф доверял ей. Делился хоть чем — то, кроме малозначительных выдуманных эпизодов. Чувствовалась в его рассказах про его талант певца, ничем не примечательное существование откровенная ложь. Власть и надменность, присущая его тону, не обрисовывала амбиции. Показывала состоявшегося мужчину. Нарочито гнала подобные мысли, уверяясь, что ее муж — простой и бедный певец. Обман.

— Моя сестра не выдержала лечения, — глубоко вздохнул, продолжая. Не притворная, а откровенная боль. Обнажающие его слабости. Его раны, до сих пор не зажившие. Кровоточащие. Ему больно. И сейчас. Ту же боль он так старательно причинял ей всегда, надеясь хоть как — то облегчить муку. Голос дрогнул, тем не менее Ральф не переставал говорить. — Папа вернулся с гробом моей сестры, не зная, что его ожидает еще один удар от человека, которому больше всего доверял. Он даже не успел похоронить ее, потому что…сердце — оно же не каменное и не вечное, перестало биться. Обширный инфаркт возле дверей кабинета, откуда твой отец выгнал его. В этот же день Джованни Сальери принес моей матери известие о смерти ее мужа и дочери. Мама уже знала о случившемся. Заперла меня в спальне, чтобы я не конфликтовал с ним. С первого знакомства он мне показался хитрым. Лучше бы я ошибся. Твой отец изнасиловал мою мать. В одно мгновенье я потерял все. Дом. Землю. Деньги. Главное — семью. Только благодаря сводному брату моего отца исчез маленький мальчик, который был сломлен. Ты знаешь, каково это смотреть в безжизненные глаза матери? Трясти ее и умолять, просто посмотреть. Столько крови под ней. И мой руки были в крови моей мамы. Он забрал меня из дома, ставшего моим личным адом. Мы были счастливы. Мы любили друг друга.

— Папа, — сорвалось с ее побелевших губ. По щекам скатились слезы. Воздух накалился до предела. Вынуждая жадно делать вдох, ловя остатки кислорода. Дышала им, наслаждаясь той свободой, той легкостью, что давал ей муж. Вдыхала его запах, погружаясь в неимоверную безмятежность. Правда нанесла удар по легким, опустошая, и будто выбрасывая рыбкой на берег. Ее отец — чудовище. Бессердечное и мерзкое. Какую же любовь она ждала от Ральфа, если в ней течет кровь Сальери? Он выбрал правосудие. Он сделал правильный выбор. Почему так быстро поверила? Слепые не видят мир, но распознают, в чем заключена ложь. Ощущают, лишь не придают значения. Не в этот раз.

— Его дочь — его слабость, — признал Ральф. — Скажи, Морганит, зная, кем дорожит он, кого больше всех любит, я не должен был отнять у него это? Отомстить. Он же не пожалел.

— Месть не приносит ничего, кроме краха, Ральф, — с трудом ответила девушка. — Я не оправдываю моего отца, но и тебя простить я не смогу. Ни ты, ни он не считались с моими чувствами. Он же должен был понимать, что за его грехи отвечу я. Наверное, мне уготовлено было получить двойное наказание. Сначала — от Бога, лишившего зрения, а потом — от тебя, который получил право распоряжаться моей судьбой. Я — дочь Джованни Сальери. Нельзя изменить. Прогони меня, Ральф! Не приближайся! Не заставляй страдать себя снова! Всякий раз, когда ты будешь смотреть на меня, будешь бороться с собой.

— Что за чушь ты несешь? — взорвался мужчина, одним движением схватив ее за запястье, рывком ставя на ноги. — Ты не уйдешь. Ты носишь моего ребенка. Мой долг сейчас забыть обо всем и объяснить тебе мои намерения. Ты веришь мне, Морганит? Веришь?

— Я не нашла своего места в твоей жизни. Откуда же взяться ребенку? Не в нашей судьбе. Прежде чем ты что — то скажешь, я прошу — отвези меня к синьору Сальери. Ральф, мне нужно с ним поговорить. Последний раз. Я хочу узнать — кто он — Джованни Сальери? Кто прятался столько лет под маской моего отца? Если откажешь — значит ты не веришь мне.

Глава двадцать четвертая

Только грустные воспоминания и темнота. Останется после нее. Не будет той своенравной девчонки, не соглашающейся и спорящей до последнего. Не будет прежней дерзкой жены, умеющей отстаивать собственное мнение и вовсе не кажущейся слабой из — за слепоты. Весь мир перевернулся с ног на голову. Происходящее было правильным и неверным одновременно. С одной стороны хотелось крушить и ломить, будучи обозленным за ложь, исходящую от нее. Воспользоваться вымышленной беременностью, чтобы не оказаться на улице. Выражать через уничтожение вещей то, что творилось внутри. Поверил, что станет отцом. В ней течет его кровь. Меняло полностью кардинально ситуация. Его семя. Плод. Наглая демонстративная ложь. Должен был немедленно вышвырнуть ее вместе с няней, наплевав на последствия. Не мог добровольно избавиться от нее. Выгнать. Убрать из жизни, как ненужный элемент. Дело уже и не в так называемой ответственности и выдуманном ребенке. Намного хуже. Проблема с его сердцем. Оно тянулось к ней. Пробилась, вытаскивая затаенные чувства. Наружу. Заставляя снова переживать целый шквал эмоций. Ощущать себя человеком, а не сфокусированным на правосудии и отчужденного от всего адвоката. Просто мужчина, который полюбил. Безумно. Дико. Вовсе не трепетно и нежно, как описывают любовь глупыми словами. Безудержная страсть, соединенная с более глубоким чувством. С необходимостью в ее близости. Сладкий аромат, заполнивший салон автомобиля, поднимал необъятную волну тепла. Сметал принципы. Расплавлял установленные трезвым умом границы. Огнем пробираясь в душу, устраивая настоящий пожар при мысли, что он теряет ее. Если уже не потерял…

Ральф сжал рук настолько сильно, что костяшки пальцев побелели. Буквально впился в кожаную обвивку. Сидела на пассажирском сиденье. Зеленые глаза, казавшиеся сейчас огромными. Темными. Бездонными. С зияющей пустотой в расширенных зрачках. Длинная коса из каштановых волос растрепана. Несколько прядей падали на ее бледное лицо. Пухлые губы поджаты. Привычный жест, за которым пряталось волнение. Страх.