Штуцер и тесак (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович. Страница 16

– Не много будет? – засомневался я. – Мне дам очаровывать. А тут явлюсь пьяным.

– Тогда не пейте, – согласился Спешнев, но себе чарку налил и осушил. – Не в службу, а в дружбу, Платон Сергеевич, кликните денщика – он где-то снаружи обретается. Пусть поможет мне одеться, и коня подведет. Сам не доковыляю. Да и кровь может через повязку на рейтузы проступить, перед дамами нехорошо выйдет.

Нехорошо все равно вышло. Но это я забегаю вперед…

Глава 5

Два всадника выскочили из леса и на рысях направились к бивуаку роты шеволежеров. В сгущавшихся сумерках их темно-синие мундиры с алыми отворотами казались черными. Черными смотрелись и темно-синие кивера с эмблемой «N» в обрамлении лавровых листьев [42]. Прискакав к передовым кострам, всадники спешились, один увел лошадей, а второй, с нашивками вахмистра, отправился вглубь лагеря, где подошел к двум офицерам: капитану польской кавалерии и полковнику французской штабной службы, стоявшим у разбитой палатки. Не взглянув на француза, вахмистр козырнул поляку.

– Пане капитан…

Он затараторил по-польски, не обращая внимания на недовольное выражение лица полковника. Впрочем, Маре, а это был он, быстро согнал недовольство с лица. Что возьмешь с этих поляков? Большинство шеволежеров в роте – дворяне [43], которые кичатся своим происхождением. Для них сын провинциального стряпчего, коим являлся Маре, не ровня, пусть даже и полковник чином.

Польский капитан, выслушав доклад вахмистра, повернулся к Маре и заговорил по-французски:

– Русские егеря остановились в помещичьем имении в лье отсюда. Численность примерно пятьдесят человек. Основная часть солдат отправилась ночевать в деревню, расположенную в пяти туазах от усадьбы. В ней самой остались офицер и где-то с десяток солдат.

– Не было ли среди русских егерей необычного человека? – поинтересовался Маре. – Не похожего на военного?

Капитан перевел его вопрос вахмистру. Тот кивнул и опять заговорил по-польски.

– Говорит, что есть, – сообщил капитан. – Мужчина, необычно одетый, который назвался лекарем. Лечил хозяйку имения.

– Лекарь? – удивился Маре и спросил: – У него была рана на голове?

– Да, – ответил капитан, пообщавшись с вахмистром. – Мальчик видел у него шов здесь, – поляк коснулся левого края кивера. – Русский был без головного убора.

– Какой мальчик?

– Моим людям удалось захватить мальчишку, который собирал грибы неподалеку от усадьбы. Сын дворовой холопки. Он все и поведал.

– Мальчик не расскажет о нас русским?

– Нет, – сухо ответил капитан.

Вахмистр, который, видимо, понял вопрос полковника, ощерился и провел ладонью по горлу. Маре поморщился: убивать ребенка было не обязательно. Хотя, чего возьмешь с этих поляков? Такие же дикари, как и русские. Хотят резать друг друга? Пусть!

– Передайте вахмистру мою благодарность, – сказал капитану.

Тот перевел его слова. Вахмистр откозырял двумя пальцами и удалился.

– Этот необычный русский и есть человек, который мне нужен, – сообщил Маре капитану. – Его непременно нужно взять живым и, желательно, невредимым.

– Возьмем! – усмехнулся поляк.

– Как вы это сделаете?

– На рассвете подскачем к имению. Ночью нельзя – в темноте бой непредсказуем. Шеволежеры перелезут через ограду и откроют ворота. Ворвемся внутрь. Егерей, которые встретятся во дворе, перебьем, выломаем дверь усадьбы, если хозяева добровольно ее не откроют, и захватим пленных. Серьезного сопротивления не ожидаю. Во-первых, русских мало, во-вторых, у меня лучшие бойцы в армии императора. Покончив с усадьбой, поскачем в деревню, где перебьем егерей. Возможно, застанем их спящими. Будет не война, а избиение младенцев, – капитан усмехнулся. – Вы говорили, пленные не нужны?

– Да, – кивнул Маре.

– Это распространяется только на военных?

– Почему вы спрашиваете? – удивился полковник.

– Эти земли, – капитан сделал круговой жест рукой, – некогда принадлежали моему родственнику. В 1795 году он присоединился к Костюшко и воевал за независимость Польши. За что русская царица отобрала у него имение и подарила русскому генералу, который отличился в подавлении восстания. Он умер, предъявить счет не получится. Однако остались вдова и дочь. Вот с них и спрошу.

– Это было давно, – сказал Маре. – К тому же они женщины.

– Мы, поляки, ничего не забываем, – процедил капитан. – Никогда и ничего, даже женщинам.

«Может не подчиниться, если я откажу, – подумал полковник. – С поляка станется. Все равно убьет. Дикий народ! Резать женщин… Ладно. Цель оправдывает средства».

– Мне нужен человек с раной на голове, – сказал ровным голосом. – До остальных дела нет.

– Благодарю, господин полковник! – поляк поднес два пальца к киверу. – Ложитесь спать, – он кивнул на палатку. – Завтра рано вставать.

Офицеры отправились к своим палаткам, следом стали укладываться и шеволежеры, кроме караульных, естественно. Они не заметили, как вблизи одного из костров поднялась тень, бесшумно скользнула к лесу и скрылась среди деревьев…

Ужинали при свечах. На местном календаре – конец июля, но на деле – август, дни сокращаются. Столовую освещали два торшера, еще два бронзовых канделябра с горящими свечами стояли на столе. Его накрыли на четыре куверта, как говорят в этом времени. То есть присутствовали графиня, ее дочь, Спешнев и я. Лакей показал нам места за столом и помог сесть на стул ковылявшему штабс-капитану. Другой сделал это для хозяек. Меня прислуга игнорировала. За столом мы оказались напротив, причем, я – графине. Такая конфигурация не понравилась: предпочел бы дочку. Графинюшка к ужину приоделась: сменила песочного цвета платье на голубое, которое очень шло к ее глазам. Чистое, живое лицо девушки не несло и следа косметики, но выглядело необычайно мило. Возможно, причиной тому был свет свечей. В своем мире я попытался бы за барышней приударить, но здесь это исключалось: рылом не вышел. На графиню смотреть не хотелось. Строгое лицо с надменно поджатыми губами, холодный взгляд блеклых глаз. Морщины на лбу и у глаз не добавляли ей красоты. По всему видно, что пора расцвета этой женщины миновала, причем, давно.

Два лакея налили в стеклянные бокалы вина и стали подавать блюда. К моей радости, столовых приборов оказалось минимум: вилки и ножи. Те, и другие – с серебряными ручками. После перемены блюд приборы уносили вместе с тарелкой, и подавали другие. Я опасался запутаться в них и выглядеть невоспитанным, что рушило легенду. Ну, не князь я и не граф, всего лишь фельдшер. Изящным манерам не обучен.

Блюда подавали простые: запеченного поросенка с гречневой кашей, жареную курицу, свиные мозги с горохом. Ветчина, сыр… Самим брать не пришлось – достаточно было указать лакею, и тот клал кушанье на тарелку. Ели молча, запивая горячее мясо красным вином, к слову, неплохим. Отсутствием аппетита никто не страдал, так что еда с блюд исчезала быстро – лакеи только успевали подкладывать. Стук столовых приборов о тарелки нарушался только указаниями графини прислуге. Постепенно все насытились, сложили вилки и ножи на тарелки, которые лакеи, немедля, унесли.

– Если хотите курить, Семен Павлович, милости прошу, – объявила графиня. – Покойный муж любил подымить после обеда. От него остались трубки и табак. Приказать подать?

– Сделайте милость, ваше сиятельство, – кивнул Спешнев. – Давно не курил. Мой табак кончился, а в дороге купить было негде – окольными путями шли.

– Оставьте эти церемонии, Семен Павлович! – сказала графиня и сделал знак лакею. Тот немедленно убежал. – Вы русский офицер, который ранен в сражении и заслуживает уважительного обращения. Обращайтесь ко мне по имени.

– Воля ваша, Наталья Гавриловна! – поклонился Спешнев.

Хм, а мне такого дозволения не дали. Ну, да, мещанин…