Не вернуться назад... - Кононенко Иван Владимирович. Страница 48

После окончания работ, примерно в апреле 1942 года, всех оставшихся в живых военнопленных не возвратили в лагеря. Прошел слух, что их расстреляли…

Одновременно с началом строительства вокруг леса в радиусе до пяти километров были оборудованы наблюдательные посты, окопы, огневые позиции для орудий и пулеметов. День и ночь всюду сновали патрули. Мосты и перекрестки дорог от Винницы до Калиновки усиленно охранялись.

Гестапо с помощью местных старост и полицаев взяло на строгий учет жителей близлежащих сел — Коло-Михайловки, Стрижавки и Бондарей. На каждого жителя заполнялась анкета с подробными биографическими данными и выдавался пропуск.

Жителям запрещалось оставлять на ночлег кого бы то ни было, даже близкого родственника или знакомого из той же деревни.

Все дома пронумерованы, перед входом в каждую квартиру вывешивались списки проживающих с указанием их фамилий, имен, отчеств и дат рождения. Портим спискам полицаи и старосты при обходе домов проверяли всех жильцов дома.

Летом же 1942 года жителям запретили производить работы на прилегающих к лесу полях. То, что было посеяно раньше, убрали сами гитлеровцы. Скошенный хлеб перевезли в село, заставили крестьян обмолотить, потом зерно забрали и увезли.

Ходили слухи, что в Винницу приезжал Гитлер и еще кто-то из большого начальства. Где они останавливались, сколько здесь пробыли — никто из местных жителей не знал, даже те, кто служил у гитлеровцев и располагал более полной информацией.

Обобщая собранные данные, Варов напряженно думал: была ли это ставка, или она находилась в другом месте?..

Каждый день разведчики отряда ходили на задание с надеждой добыть нужного Варову «языка».

Мечтой о таком «языке» группа Варова жила с тех пор, как обосновалась на Винничине. Варов почти три недели находился в лесу, у партизан. В отряд партизанские разведчики Цывинского за это время доставили четырех пленных, захваченных в разных местах, в том числе недалеко от Винницы. Пленные охотно рассказывали о расположении своих частей, их численности, вооружении, сообщали сведения о командовании. Некоторые даже знали, какие задачи стоят перед их подразделениями и частью. Но ничего не ведали о запретной зоне, потому что никогда там не бывали.

Наведался Варов и в другой отряд, действовавший в радиусе нескольких десятков километров от Винницы. Группе разведчиков этого отряда удалось организовать засаду на окраине города. Варов сам участвовал в разработке операции. На вторые сутки, когда начали сгущаться сумерки, вдалеке показалась легковая машина. Хотели взять ее пассажиров бесшумно, но сидевший на заднем сиденье офицер, открывая дверцу машины, дважды навскидку выстрелил в разведчика. Он умер по пути на базу на самодельных носилках, которые наспех соорудили партизаны из жердей и плащ-палатки. В короткой схватке разведчики убили трех гитлеровцев и одного взяли в плен.

Пленным оказался штурмбаннфюрер СС, майор охранной полиции. Казалось бы, важная фигура. Но вскоре пришлось разочароваться. Гитлеровец служил в полевой жандармерии, только не в Виннице и не в запретной зоне. Он командовал батальоном полицейского полка, дислоцировавшегося в районе Киева. В Виннице был проездом. О запретной зоне ничего не знал.

Сказать, что «командировка» Варова к партизанам была неудачной, несправедливо. Он привез много весьма ценной информации и несколько документальных материалов. Но главная цель, ради которой он оставил группу на несколько недель и отправился к партизанам, осталась недостигнутой. И это не давало ему покоя.

Наталья Михайловна и Клава обрадовались, когда Варов наконец возвратился. Целых три недели они не знали о нем ничего. Василий Тимофеевич тоже был рад встрече с боевыми подругами.

Поужинали вместе. Долго сидели, разговаривали, рассказывали о новостях.

Уже сладко посапывала на кровати Клава, крепким сном уставшего человека спал за перегородкой Василий Тимофеевич. А Наталья Михайловна все не могла уснуть, думала. Лезли всякие мысли в голову. Она не помнила точно, когда это произошло, но однажды оба — и Варов, и она — поняли, что любят друг друга. Не ко времени вспыхнула эта любовь, не на войне бы заняться согревающему душу костерку… Но и поделать с собой Наталья Михайловна ничего не могла.

Лежа в безмолвной тишине комнаты, она перебирала в памяти события последних недель. Ей отчего-то казалось, что за последнее время Варов к ней охладел. А может, просто устал, закрутился, одолели заботы? Если раньше она боялась сближения с ним, старалась отсрочить объяснение, то сейчас она опасалась другого: как бы не загасил робко вспыхнувшее пламя любви беспощадный ветер военной поры… Варов сам начал разговор, первый объяснился ей в любви. Порешили на том, что сейчас менять ничего не будут, а по возвращении в Москву все оформят по закону и станут мужем и женой.

«Я знаю, ты меня простишь, Степан, — мысленно обращалась она к потерянному мужу. — Я бы тебя простила. Бог свидетель, я тебя любила, я тебя люблю и сейчас. Но тебя нет и не будет никогда. Я тебя ждала, все время думала о тебе, ждала хоть какой-нибудь весточки, надеялась. Но о тебе сообщили лишь одну весть — последнюю…»

Наталье Михайловне было известно, что погранотряд, в котором муж служил в должности коменданта участка, долго удерживал линию границы. Но силы были слишком неравны. Мало, очень мало осталось пограничников в живых…

Однажды, когда Наталья Михайловна готовилась к новому заданию и жила в Москве, ей позвонил дежурный по управлению погранвойск и сказал, что ее хочет видеть бывший сослуживец мужа. Через сорок минут в номер Натальи Михайловны вошел полковник Абросимов. Наталья Михайловна знала Николая Сергеевича — он прибыл на западную границу с Дальнего Востока за несколько месяцев до войны, вступил в должность начальника отряда.

Увидев Абросимова, Наталья Михайловна растерялась. Прихрамывая, Абросимов подошел к Наталье Михайловне, подал левую руку. На правой, висевшей неестественно прямо вдоль туловища, глянцевито чернела кожаная перчатка. Наталье Михайловне бросилась в глаза его бледность, по-видимому, полковник лишь недавно выписался из госпиталя.

По тому, как он посмотрел ей в глаза, как бережно усадил в кресло и сам опустился на стоявший рядом стул, она сразу поняла: случилось то, чего так боялась все это время, мысли о чем упорно гнала от себя. Поняла, и все внутри напряглось, закаменело. Она умоляюще смотрела Абросимову в глаза и ждала, что он скажет.

— Мужайтесь, Наталья Михайловна. Нет больше Степана Леонтьевича… Капитан Луцкий погиб в бою.

Наталья Михайловна сидела неподвижно.

— Когда, где? — тихо спросила она.

Полковник рассказал о тех тяжелых боях, которые вел личный состав отряда. Особенно стойко оборонялась комендатура во главе с капитаном Луцким. Все меньше оставалось бойцов в строю, кончились боеприпасы, а комендатура продолжала отбивать атаки наседавших фашистов. На рассвете Луцкий собрал всех бойцов и командиров, которые могли держать в руках оружие, атаковал гитлеровцев, занявших часть поселка и железнодорожную станцию. Застигнутый врасплох, враг понес большие потери. Пограничники тоже оставили на поле боя многих своих товарищей. В этом бою они потеряли и своего командира. Смертельно раненный в грудь, истекая кровью, он медленно опустился на перрон, уже освобожденный от гитлеровцев. Пограничники перенесли своего командира в сквер.

— Когда я подошел, — тихо продолжил Абросимов, — он был еще жив, попытался что-то сказать. Я нагнулся к нему. Боец, бинтовавший грудь, приподнял ему голову.

— Приказ выполнил… Наташе передайте… Позаботьтесь о сыне, — только и успел сказать он.

Похоронили капитана Луцкого в братской могиле, в сквере. А вечером вынуждены были оставить поселок и перейти на новый рубеж.

— На другой день ранило и меня. Долго провалялся в госпиталях… — Абросимов нахмурился. — Так что извините, дорогая Наталья Михайловна, не мог увидеть вас раньше…

— Спасибо вам, дорогой Николай Сергеевич, спасибо за все, — Наталья Михайловна припала к его груди и горько зарыдала.