Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий. Страница 50

«Причины — это ради кого или ради чего ты сражаешься, главное, чтобы это отзывалось эхом и в голове, и в сердце. Необходимо понимание важности и готовность идти на жертву — именно после осознания поражения приходит победа»

«Зачем нужна победа, если ты уже проиграл?»

Энью не помнил, сколько он прошёл. Лес словно тянулся бесконечно, растущий вместе с усталостью в ногах, держащихся всего на одной мысли: «не упади». Лязг мечей давно стих, уступив шёпоту крон и нашёптыванию слабости, глаза различали только смутные цвета и вблизи уже совсем не видели, но красное зарево где-то далеко позади заставило его обернуться и из последних сил поднять голову к просветам в редкой листве. Это был не рассвет. Энью уже видел это красное зарево — в видении, когда стоял на камне и смотрел в упор на девушку с чёрной татуировкой. Взлетали и рушились, поднятые кровавой силой Баротифа Нима, блоки Фарагардских стен, разлетались чёрные фигурки домов, рассыпались песком многолетние башни, и, так же, как они, рассыпалась внутри его надежда на жизнь. Разломы в земле и смерчи крушили укрепления, разрезали и поднимали вверх остатки человеческих жизней и этими жизнями созданное. Эхо землетрясений долетело даже досюда, ломая ветки и сбивая с ног бесполезное тело. Магия возвещала конец, и к горлу подкатил болезненный кашель. Энью засмеялся…

Мир отступников

Вайесс зашелестела плащом и достала из кармана кусочек задеревеневшего жареного мяса, неприятно захрустевшего коркой между пальцами. На вкус оно оказалось ещё жестче, но она с усилием жадно прожевала и сглотнула, поцарапав нёбо и отряхнув руки о подол рваного тряпья. Далеко впереди, скрываясь за расплывающимися дюнами, маячила сгорбленная широкая спина Бога, то шатающаяся из стороны в сторону, повинуясь порывам ветра, то припадающая к самой земле. Чёрные от песка и копоти руки порылись в остальных карманах, засыпая в каждый ещё по кусочку вездесущей черноты и не обнаруживая почти ничего ценного. Заканчивались запасы от убитого на прошлой неделе зверя, а ещё ежедневно ныли наполовину излеченные раны, так, что она слишком сильно отставала от ведущего. Бог Пустоши не заботился ни о её состоянии, ни о том, насколько сильно она отстанет и может ли потеряться окончательно, так что Вайесс приходилось нагонять исчезавшую в миражах фигурку мизерными остатками сил. Даже теперь, когда и голод, и жажду она чувствовала гораздо слабее, всё ещё приходилось ориентироваться на усталость собственного тела, с каждым днём влиявшую всё сильнее. Болели почерневшие зубы и глаза, каждый день уменьшалась чёткость зрения и чуткость восприятия, так что ночью приходилось идти практически на ощупь — зрачки больше не привыкали даже к звёздной ночи, каждый раз расплывавшейся в пепельно-сером слепом тумане.

Томило отсутствие ориентиров. Горизонт не привлекал взгляд ничем, кроме тусклости меняющегося неба и плавных изгибов казавшихся живыми гор немого песка. Занималась заря, мерцающее в плавленом воздухе солнце кусками красно-жёлтого свинца раскидывало блики и миражи. Усилился шум тишины, как будто сама экосистема была беззвучной, застывшей в секундном, еле заметном движении обмана и страха. Он был вершиной этой экосистемы, этого полу-уродского, полу-природного состояния, заполнившего штилем безмолвия море суши. Но больше Вайесс не чувствовала угрозы, и после Глаза Пустошь казалась ей просто маленьким, запутавшимся в себе, отвергнутым существом. Она чувствовала, как перетекают внизу артерии ядовитых рек, как бьётся невидимое громадное сердце, как собираются, скапливают ненависть к чужеродному разрушительные бури, как движутся, словно волны, всепоглощающие барханы, но была в этой нарисованной в голове картине какая-то ошибка, невставленный кусочек паззла, и ощущения оставались всего лишь ощущениями. Ей была близка отрешённость, неполное, незамаранное одиночество всего вокруг, но Пустошь отвергала её, как ненароком посаженную занозу.

Бог вскинул согнутую руку, приказывая остановиться. Вайесс, всё это время почти не отводившая взгляда, замерла на месте, замечая, как даже от такого незначительного движения песок вокруг него загудел и заворочался, подобно водной ряби. Она видела, как Он медленно протянул пальцы вперёд, словно касаясь чего-то незримого, потом резко схватил и с силой сжал потяжелевший воздух. Землю затрясло, закрутило в водовороте черноты и миражей, по всему телу сильно ударило давление. В глаза полетел собиравшийся в тучи пыли песок, закрывавший обзор, так что пришлось плотнее укутаться в плащ и сделать пару шагов вперёд, чтобы хоть как-то разглядеть черневшую вдалеке фигурку. Пульс огромного организма усилился, как будто в ядовитую кровь впрыснули дозу адреналина, подземные потоки вклинились в новые русла, тряся и раскалывая почву, заставляя всю Пустошь содрогаться в немом плаче и роняя на землю разом потяжелевшее тело.

— Здесь рождаются бури.

Его голос прогремел раскатом грома, прорубил затор из завываний и хлёста усилившегося ветра, разгоняя тяжёлые комья туч одним предвкушением силы. Что-то впереди заблестело, и в следующую секунду там, где только что стоял Бог, выросла громадная прозрачная стена. Вайесс сплюнула заполнивший рот и нос песок и посмотрела в сторону горизонта. Стена — невесомая и словно призрачная, несмотря на свои размеры, — тянулась до самого неба, сколько хватало глаз, и, несмотря на это, внушала некое чувство спокойствия — может, из-за идущего от неё гула, бьющего по ушам после недели постоянной тишины. Песок быстрее захрустел под ногами, и Вайесс скатилась с бархана, в конце всё-таки упав и пару раз перекатившись от недостатка сил. Дыхание часто и хрипло сбивалось, нарушенное резкой сменой трат энергии тела, так что она от боли в груди схватилась за тряпьё и с силой сжала, так, чтобы напряжением перебить всё остальное. Не помогло, и подниматься пришлось долго, опираясь на колени, потом на обе руки, скрипя стиснутыми зубами. По невидимой стене побежали красные отсветы, чем-то напоминавшие то ли молнию, то ли кровоток, расходившиеся секундными волнами от сжатого кулака Бога, становясь всё ярче и ярче.

Песок поднимался в воздух, сдвинутый невесомостью с мёртвой точки, превращаясь во что-то изначально неправильное и злое, будто прозрачная стена передавала ему накопленную ненависть — человеческий, горячий огонь, привычку двигаться и агрессивность. Здесь Пустошь была послушной куклой, которой управляют невидимые шестеренки механизмов, что сильнее её собственной воли. Пульсации красноты не прекращались, каждый раз становясь всё бардовее, разбегаясь трещинами и проёмами по гремящей от напряжения прозрачности. Стена перестала казаться миражом, изображение зазеркалило, показывая только отражение пройденного пути и скрывая от глаз что-то за собой. Она всё же была защитой, барьером, значит, бури были реакцией на вторжение, ответом агрессией на агрессию, всего лишь искажёнными копиями тех, кто пытался здесь пройти.

— Это Зона Аномалий, мы идём к тому, что за ней.

Может, от усталости, а может, по привычке, но в какой-то момент Он показался ей человеком, всего лишь спутником на её пути, и Вайесс чуть не оперлась на Его плечо от усталости, но вовремя одёрнула руку и выпрямилась, словно этим хоть как-то подчёркивала своё оставшееся достоинство. Всё, кроме ощущения окружающего мира, притупилось настолько, что в некоторые моменты она просто переставала чувствовать собственное тело, и даже сама не понимала, как шла вперёд, но всё-таки шла. Ноги подогнулись, и она упала, подставив под себя руки, ставшие больше похожими на кости, чем на человеческие конечности. Он заметил её замешательство, и всего лишь на мгновение брошенный взгляд серых глаз поднял её обратно — шатающуюся от обезвоживания и бессилия.

— Это место… — каждое слово выговаривалось с трудом, но она сталась не показывать боли. — Оно искусственное?

— Я его создал. Зона Аномалий — это проверка. — Бог повернулся и взял её за запястье, поднося еле двигающуюся руку к барьеру. — Коснись.