Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий. Страница 68

— Я полагаюсь на тебя, но на себя я полагаюсь тоже, — она положила руку ему на плечо. — Мы с ним очень похожи, настолько, что сама удивляюсь. Такие люди, как я или он… Если их поставить на правильный путь, они свои шансы не пропустят.

— Что за «шансы»? — хмыкнул Халд. — Шанс отдать Фатуму ещё одного? Надоело мне всё это…

— Пока он справлялся, — покачала головой Хилл. — Если поможешь, может, всё будет даже лучше, чем ожидалось. Может, он даже, эм, смирится.

— Насколько я знаю такой тип людей, навряд ли, — и, подумав, добавил. — Ты, конечно, исключение.

— Исключение подтверждает правило, но разве исключение обязательно одно? — Хиллеви начала напирать, не давая времени передохнуть и придумать новые аргументы. — Парень ведь хороший… Прошлое, конечно, тяжёлое, но у кого из нас оно лёгкое? У кого лёгкое, те как раз и не справляются.

— Ненавижу с тобой спорить…

— А мы и не спорим, — улыбнулась Хилл. — Я же знаю, что ты согласишься.

— Твоя правда, — отвёл глаза Халд. — Соглашусь. Только без импровизаций, всё чётко по плану, да?

— Тут уже на твоё усмотрение, — вскинула руки в победоносном жесте Хиллеви.

— Это когда-нибудь точно доведёт до беды, — пробубнил себе под нос Халд, всё-таки вставая и направляясь к Энью. Хиллеви последовала за ним. — Точно доведёт, это я тебе обещаю.

Энью почувствовал на висках касание двух рук. Одна была её — неожиданно шершавая и жёсткая, другая — мужская, грубая, как гравий, но оттого не менее приятная и согревающая. По затылку пробежала мягкая дрожь, потом пошла ниже — от шеи к плечам и пояснице, доходя до кончиков пальцев рук. Вдруг захотелось размять суставы, как будто они несколько дней находились в одном положении, но тело больше не слушалось, был только звук — монотонный, ритмичный звон в ушах, шум какого-то неясно-серого цвета, заполняющий и расшатывающий внутренности, как вода, но в то же время умиротворяющий, успокаивающий. Энью понял, что уже во сне, только когда вокруг что-то загремело, а он оказался в лесу недалеко от Фарагарда. Крепость стояла нетронутая всего в метрах сорока от него, и даже сквозь деревья он мог ощутить камень — его серую бесконечную жизнь, его сломы и трещины, природный холод, и он этого ощущения на душе стало легче, будто такие же невидимые камни вдруг всей грудой свалились с неё. Энью ощупал собственное тело, потом сделал пару глубоких вдохов — ощущения почти не отличались, и где-то в его подсознании вспыхнула надежда на то, что всё было ложью, что стены ещё целы, что сейчас он вернётся в город, откроет дверь и встретит лучезарно улыбающуюся Энн, а учитель будет всё так же ждать их на той круглой поляне, прислонившись к дереву и закинув за голову руки…

Город оказался пустым, как выпитый до капли стакан. Не было даже привычного утреннего завывания ветра, только тишина, и Энью в одно мгновение будто толчком выкинуло из иллюзии — в нереальность, в то, что всё это было создано для него, что это только сон, и ничего больше. Расстояния не существовало, и ко всему вокруг он был одновременно и далеко, и близко, так что когда его потянуло прочь из города, он уже сразу снова стоял на той злополучной площадке, где всё случилось, где исчезла его семья, где он… проиграл. Его окутывало пламя, сжигающее заживо, но он не чувствовал боли, не чувствовал ничего, кроме страха, хоть на губах всё вертелось «это сон». Энью не мог убедить в этом сам себя, не хватало уверенности, не хватало силы на решение, и он снова был слабее рока, он ничего не мог сделать. Учитель снова умирал, расщепленный магией Нима, Энн, захлёбываясь в огне и крови, выносила его пустое, бездыханное тело, и уже умирали они все втроём. Горы сворачивались в спирали, и откуда-то из недр его тела чернотой приходил Фатум, говорил с ним, убеждал его, и всё бессмысленнее двигались губы в еле слышном «это сон».

— Я же поделился, — послышался обиженный мальчишеский голос, — так почему не пользуешься?

Изнутри рвался синий шар Фатума, впитывался в кровь и кожу, обхватывал сердце цепкими желеобразными путами, заставлял выталкивать из себя силу, разрушать и быть разрушаемым. Мир наполовину свернулся в труху и сломался, копируя правую часть его лица, камни со спиралей раскидало повсюду, трупы Эннелим и Леварда накрыл пепел, пока из рук рвалась голубая магма, пока глаза застил дым, а душу — сомнения. Энью попробовал заплакать, попробовал позвать на помощь, но жар высушил всю влагу в его теле, и из горла вырвалось только сдавленное хлюпанье.

— Позволь предназначенному вести тебя, — сладко шептала на ухо тёмная тень, и Энью с натугой кивал, — позволь вернуть тебе покой. Ты же хочешь отдохнуть, хочешь прекратить этот страшный кошмар…

Его выкинуло резко, и это ощущение он уже помнил — так же было тогда, в огненном кругу, и разговор снова не был закончен, а последним воспоминанием было искажённое лицо семнадцатилетнего парня, наблюдающего, как ослабевает железная хватка его силы. В белизне пролётов сплошным потоком пробежали воспоминания — с самого рождения и до этого момента, но его тело было переполнено магией, и всё виделось в другом свете, в непохожем на всё обычное. В тот момент он был частью всего, и всё было его жизнью, его ощущениями, каждой мыслью, возникавшей когда-либо в его голове. События быстро сменялись, пока его тащили наверх, так что ни за что не получалось зацепиться, и только в самом конце, в момент, когда воспоминания сошлись с последним, он успел посмотреть на всё со стороны. Перед Энью сама собой мысленным образом развернулась карта Давиира, так, что он успел запомнить, пролетели мгновения, которых ещё не существовало, и он понял, что именно упускал.

— Чёрт, — Халд осел на землю и тяжело дышал, — чёрт, чёрт! Мы почти потеряли его!

— Ты вытащил его, — нагрудник медленно поднимался в такт дыханию, иногда дрожа от вырывающегося из горла кашля. На подбородке он заметил несколько красных капель, но она тут же смахнула их. — Ты вытащил…

— Да, чёрт возьми, вытащил, — он сказал это нарочито спокойно, но от это злости в голосе чувствовалось только больше. — Хотя я предупреждал, ты знаешь, я предупреждал!

— Он должен был всё сделать сам, — прошептала, держась за шею, Хиллеви, сама не до конца уверенная в собственных словах.

— Он не смог, а мы сделали невозможное, и вернули его, — ответил Халд. — Если бы я этого не сделал, Фатум…

— Что… Ай! — Энью попробовал встать, но голову будто раскололи надвое.

— Ты провалился, бесстрашный, — засмеялась она. — И тебе повезло, что мы были рядом. Мог ведь погибнуть.

— Зато есть хорошая новость, — краснея от беспомощности, встрял Энью. — Теперь я знаю, как раскрыть то дело…

— А-а-а-а, — Хиллеви хлопнула себя по лбу. — Вот придурок!

***

— На дистанции ещё не тренировался, я правильно понимаю? — Хилл покрутила в руке невесть откуда взявшийся меч, тот самый, который она использовала в первом бою.

— На… дистанции? — Энью непонимающе сдвинул брови, но тоже достал из-за пояса оружие.

— Убери эту штуку, — она скосилась на его клинок. — Она тебе не понадобится. Понадобится только магия и прямые руки.

— Прямые руки… — недовольно проворчал Энью, и Хилл, похоже, только сейчас обратила внимание на то, что они не ровесники, что её сильно озадачило.

— То, что ты до этого не использовал атаки на расстоянии, не значит, что это невозможно и тем более не значит, что этому не стоит учиться, — процедила Хилл, вращая мечом в разные стороны от нечего делать. — Магия — это всё ещё поток, а поток можно изменить, повернуть по собственному усмотрению, даже обернуть вспять.

Энью смотрел, как внезапно её аура засветилась, становясь чем-то вроде искрящейся громадной капли, потом разошлась, распадаясь на сотни живущих своей жизнью ручейков, расползающихся во все стороны. Хиллеви сделала жест руками, потом постучала пальцем у виска, мол, «представь это у себя в голове». Энью закрыл глаза и попытался представить — такой же кокон из линий, движение капель, окружающий его поток, светлый оттенок воды, такой же светлый оттенок волос Энн, слой светло-красного барьера… Сила потекла свободно, гораздо свободнее, чем раньше, но образы прерывались воспоминаниями, постоянно бросая его из состояния сосредоточенности в панику и тревогу. Страшные образы преследовали его не только на тренировках — он не мог избавиться от них даже ночью, и каждый раз вместо теплоты одеяла приходил назойливый холод страха. Хиллеви напала резко и без предупреждения, метнув в него уже знакомый изогнутый меч. Острие пролетело неожиданно близко — Энью успел увернуться только в последний момент, и оружие, звеня, упало с площадки. Она не стала медлить, и направилась прямо к нему, сокращая расстояние, пока Энью отступал, накапливая энергию до предела. Её правая рука откинулась в сторону, искажая контуры, татуировка задёргалась, и из ладони вылетело чёрное, как ночь, бесплотное лезвие, прорезавшее воздух в нескольких сантиметрах от лица. Увидев, что одна атака не дала результата, Хиллеви выпустила сразу с десяток таких же с двух рук, и Энью закрылся упрочнённым блоком, отбивая мощные колющие удары.