Монсеньор Кихот - Грин Грэм. Страница 28

— Машину могу вести я.

— «Росинант» не любит чужую руку. А мне хотелось бы поспать немного, прежде чем мы снова двинемся в путь. Если я сказал вам, Санчо, что-то обидное, извините, пожалуйста. Это вино говорило моими устами, не я.

— Ничего плохого вы не сказали. Полежите немного, отче, а я посторожу вас. Мне вино прочистило мозги.

Отец Кихот нашел среди камней полоску мягкой травы и прилег, но сон не сразу пришел к нему. Он сказал:

— По мнению отца Герберта Йоне, пьянство — более тяжкий грех, чем обжорство. Я этого не понимаю. Вот мы немного выпили, и это же объединило нас, Санчо. Вино способствует дружбе. Обжорство же — порок, которому предаются в одиночестве. Своеобразная форма онанизма. Однако у отца Йоне, помнится, сказано, что это простительный порок. «Даже если дело доходит до рвоты». Это его собственные слова.

— Я бы не считал отца Йоне авторитетом в вопросах морали, как не считаю Троцкого авторитетом в коммунистическом движении.

— А что, люди действительно совершают ужасные поступки, когда напьются?

— Наверно, иногда и совершают, если теряют над собой контроль. Но это не всегда плохо. Иногда очень даже хорошо потерять над собой контроль. В любви, например.

— Как те люди в фильме?

— Ну да, пожалуй.

— Наверно, если бы они побольше выпили, они бы стали надувать шарики.

Из-за камней раздался странный звук. Мэр не сразу понял, что это смех. Отец Кихот произнес:

— Вы мой теолог-моралист, Санчо. — И через минуту вместо смеха послышалось легкое похрапыванье.

День у них был утомительный, да еще они хорошо выпили, так что через какое-то время мэр тоже заснул. И приснился ему сон — из тех, что видишь перед пробуждением, когда даже мельчайшие детали остаются в памяти. Отец Кихот потерялся, и мэр отправился на его розыски. Он прихватил с собой пурпурные носки, беспокоясь за отца Кихота, отправившегося в горы босиком по очень каменистой тропинке. Недаром мэр то и дело натыкался на следы крови. Несколько раз он хотел окликнуть отца Кихота, но ни звука не вылетало из его горла. Внезапно он вышел на площадку, мощенную мраморными плитами, и прямо перед ним стояла церковь Эль-Тобосо, из которой доносились какие-то странные звуки. Он вошел в церковь с пурпурными носками в руке и увидел, что отец Кихот сидит на верху алтаря, словно священное изваяние, — прихожане смеются, а отец Кихот плачет. Мэр проснулся с ощущением непоправимой беды. Тем временем стемнело. Он был один.

Как и во сне, он отправился на розыски отца Кихота и с чувством облегчения вскоре обнаружил его. Отец Кихот немного спустился по склону — наверное, чтоб быть поближе к «Росинанту», а возможно потому, что земля там была мягче. Он снял носки и, обмотав ими ботинки, сделал себе подобие подушки, на которой и спал глубоким сном.

У мэра не хватило духу разбудить его. Ехать в Осеру, куда вела проселочная дорога, было уже поздно, а возвращаться в Леон мэр считал небезопасным. Он снова отыскал облюбованное им ранее место, откуда не видно было отца Кихота, и вскоре заснул беспробудным сном.

Проснувшись, он обнаружил, что солнце стоит высоко и на него уже не падает тени. Пора в путь, подумал он, и надо постараться выпить кофе в ближайшем селении. Кофе ему был просто необходим. После водки он никогда не чувствовал себя плохо, а вот излишек вина вызывал раздражение, и он становился похож на зануду-реформатора, какие встречаются в партии. Мэр пошел будить отца Кихота, но священника там не оказалось, хотя носки и ботинки, служившие ему подушкой, продолжали лежать на прежнем месте. Мэр несколько раз окликнул отца Кихота, но безуспешно, — звук собственного голоса лишь пробудил в нем воспоминание о виденном сне. Он присел и стал ждать, решив, что отец Кихот, по всей вероятности, пошел в укромное местечко облегчиться после выпитого вина. Но едва ли могло на это понадобиться целых десять минут — ни один мочевой пузырь не в состоянии удержать столько жидкости. Наверное, они ходят друг за другом, и отец Кихот, облегчившись, отправился к тому месту, где спал его друг. Мэр вернулся туда с пурпурными носками в руке, что снова вызвало в его памяти тот сон, и ему стало не по себе. Отца Кихота нигде не было видно.

Мэр подумал — может, он пошел проверить, в порядке ли «Росинант». Накануне, по совету мэра, отец Кихот свернул с дороги и поставил «Росинанта» за кучей песка, оставшегося после давно оконченных дорожных работ, — так, чтоб жандармы, если они поедут мимо, не могли его заметить.

Отца Кихота около машины не оказалось, но у «Росинанта» появился компаньон — рядом стоял «рено», и молодая пара в джинсах, сидя среди камней, убирала в рюкзаки чашки, блюдца и тарелочки после — судя по остаткам — весьма основательного завтрака. Мэру сразу захотелось есть. Молодые люди были вполне дружелюбно настроены, они встретили его улыбкой, и, поколебавшись, он спросил:

— Вы не могли бы пожертвовать мне булочку?

Они, как ему показалось, посмотрели на него с опаской. Тут он понял, что небрит и стоит перед ними, сжимая в руке пурпурные носки. Судя по виду, это были иностранцы. Молодой человек сказал с американским акцентом:

— Боюсь, я не силен в испанском. Parlezvous Francais? [Вы говорите по-французски? (франц.)]

— Un petit peu, — сказал мэр, — tres petit peu [немного, совсем немного (искаж. франц.)].

— Comme moi [как и я (франц.)], — сказал молодой человек, и наступила неловкая пауза.

— J'ai faim [я голоден (франц.)], — сказал мэр. Он так скверно говорит по-французски, — точно попрошайка-нищий, подумалось ему. — J'ai pense si vous avez fini votre… [я подумал, если вы окончили ваш… ваш (франц.)] — Он тщетно пытался найти нужное слово. -…votre desayuno [завтрак (исп.)].

— Desayuno?

Просто удивительно, подумал мэр, сколько иностранных туристов приезжают колесить по Испании, даже не зная самых необходимых слов.

— Рональд, — сказала девушка на своем непонятном языке, — я пойду отыщу словарь в машине.

Когда она встала, мэр заметил, что у нее длинные красивые ноги, и провел рукою по щеке — эх, жаль, от молодости уже ничего не осталось. Он сказал:

— Il faut me pardonner, senorita… Je n'ai pas… [Извините меня, сеньорита… Я не… (франц.)] — Но тут понял, что не знает, как по-французски «побриться».

Мужчины стояли друг против друга молча, пока девушка не вернулась. Но и потом поддерживать разговор было трудно. Мэр очень медленно, делая паузы после каждого слова, чтобы девушка могла отыскать его в своем карманном словарике, произнес:

— Если вы… окончили… ваш завтрак…

— Desayuno — значит «завтрак», — сообщила девушка своему спутнику с таким восторженным видом, точно сделала открытие.

— …можно мне взять bollo?

— Тут сказано: «bollo» — хлебец стоимостью в пенни, — перевела девушка, — но наши булочки стоили куда дороже.

— Словари вечно отстают от жизни, — сказал ее спутник. — Не могут же они учитывать инфляцию.

— Я очень голоден, — сказал им мэр, тщательно выговаривая главное слово.

Девушка быстро перелистала странички словаря.

— Ambriento — он ведь так сказал? Я не могу найти это слово.

— Попробуй посмотреть на h. По-моему, по-испански h не произносится.

— А-а, вот оно. «Жаждущий». Но чего же он жаждет?

— А там нет другого значения?

— Да, конечно, какая я глупая. «Голодный». Должно быть, это и есть. Он голоден и просит хлеба.

— У нас осталось две булочки. Отдай ему обе. И вот что… дай бедняге и это тоже, — и он протянул ей бумажку в сто песет.

Мэр взял булочку, но от денег отказался. Для ясности он указал сначала на «Росинанта», потом на себя.

— Боже мой, — воскликнула девушка, — это же его машина, а мы тут предлагаем ему сто песет. — Она сложила руки ладонями вместе и приподняла их в восточном приветствии.

Мэр улыбнулся. Он понял, что она извиняется.

Молодой человек мрачно произнес:

— А мне откуда было знать?

Мэр принялся за одну из булочек. Девушка полистала словарик.