Забытая любовь (СИ) - Невин Никита. Страница 131

Это очень трудно объяснить. Вот… Я вспоминал наше общение в то «счастливое» лето, и мне на некоторые мгновения становилось неимоверно хорошо, счастливо, я парил в небесах и был готов отдать за это всё… Я мечтал о ней… Но мечты превращались в муки! Я мучился часами, днями, плакал… Я не мог больше этого терпеть! Вы понимаете? Страдать на протяжении недель и месяцев из-за пары счастливых мгновений.

— А пара счастливых мгновений не стоила этих страданий?

— Нет, о нет!

— Но почему?

— Да потому что не попадал я на эту вершину блаженства, принцессы не было рядом! Она мне даже во снах регулярно приходила, но там я тоже был несчастлив. То я гнался за ней и не мог нагнать, то она умирала… И я не мог терпеть. Пара счастливых мгновений не возмещала мне душевную боль и этих страданий, которые длились гораздо дольше. И я решил разрубить этот круг! Стереть память, забыться, ведь даже смерть была бы мне наградой! Моей самой сильной, приближённой к реальности мечтой тогда было умереть, защищая Дарью!

И вот. Я забылся и теперь я свободен.

— А Катя? — спросил Борис.

— С Катей всё замечательно, мы любим друг друга, хотим пожениться. У нас всё хорошо.

— А ты испытываешь те же крупицы чувств, как те, что ты чувствовал, вспоминая секунды с Дашей, слушая музыку…

— Я жил в воспоминаниях. С Катей у меня такого нет. Но есть другое!

— Что же?

— Сердце наполняется счастьем и спокойствием. Меня к ней тянет, мне хорошо с ней. Я хочу с ней жить. А если понадобится — то умру ради неё.

— Если понадобится… — хитро подловил его на слове Борис. — Но это уже не мечта.

— Да! И это здоровое мышление.

— Мышление… Больше мышления, меньше чувств. А как ты определяешь, что здоровое, а что нет? Ещё неизвестно, что из этого можно таковым считать! Всё относительно. И вообще — можно ли любовь считать здоровым мышлением?

— Но с Катей хочется жить!

— Это очень хорошо. Но подумай в своей жизни вот над чем. Самый известный мыслитель креингов делил «любоко» на три формы: «любос», «близос» и «белёсос». Страсть, привязанность и романтические отношения. Кто-то говорит, что любовь длится два-три года, что любовь есть именно то самое романтическое чувство, а привязанность — лишь нежное чувство, которое может возникать либо после «настоящей любви», либо вообще отдельно. Так говорят многие учёные, магические исследователи. Но один мой мудрейший друг говорил, что любовью может называться только продолжительное чувство, обязательно ответное, основанное на привязанности, когда есть что-то совместное: много воспоминаний, чувства, дело, жизнь, семья, дети. А безответное или ответное очень сильное, горящее, пылающее, но быстро остывающее чувство это не любовь, а лишь страсть, влюблённость. Он ставит между страстью и влюблённостью знак равно. Есть так же мнение, что любовь есть лишь ответное чувство, и что безответная страсть или влюбленность тогда переходят в ипостась любви, когда приходит ответ и начинаются взаимные чувства и отношения.

А ты своё чувство к Дарье забыл, стёр. Вот и выбирай теперь к кому у тебя какие чувства, и что для тебя любовь. Я же теперь оставлю тебя одного. Думай, Иван, в чём суть чувств твоих.

И Борис ушёл.

Другой разговор состоялся между Виктором и Володей. Первый никак не мог заснуть и решил, что надо всё Володе рассказать. Он встал с кровати и подошёл к нему. Вова спал, слегка похрапывая, развалившись на всю кровать и скинув одеяло. Виктор вспоминал, что Иван, особенно в молодости, спал точно так же. Виктор, в надежде, что он не спит так же крепко, как его средняя дочь, потрепал его за плечо. Володя лишь повернулся на бок.

— Ну хотя бы не так крепко, — шепнул экс-гвардеец себе под нос. — Реагирует.

Он хлопнул его ладонью по лицу. Володя вскочил.

— О! — крикнул он. — Го! Да! Это что…

— Да тихо ты, — сказал Виктор. — Люди спят. Я могу рядом сесть?

Володя протёр глаза и подвинулся.

— Я пришёл поговорить, — сказал Виктор.

— О чём? — Володя протёр глаза, голос его звучал низко. — Об Оксане?

— Да.

— Поверьте… — Вова вздохнул. — Виктор…

— Мы говорим на «ты».

— Да, конечно. Я скажу вам честно. Да, я изменил ей, отпираться глупо, когда тебя почти что с поличным застали. И не знаю, жалею ли об этом, изменил бы я прошлое или нет…

— Постой, я понимаю, почему ты это сделал.

— Почему же? — дерзко посмотрел на него Вова.

— У тебя не было матери.

— Правда? А я и не знал.

— Зачем ты так? Ты вообще любишь Оксану?

— Да, но я не знаю… Я такой, какой есть… И она меня не простит.

— Простит.

— Не знаю, не думаю. Я же не смогу измениться.

— Сможешь. Она тебе поможет! Просто скажи, ты хочешь быть с ней?

— Хочу, но…

— Не бойся, мы поговорим с ней. А теперь я должен тебе сказать кое-что.

— Я внимательно слушаю.

Следующие слова Виктор протараторил быстро, чётко, чтобы собеседник всё понял и не перебивал:

— У Оксаны будет ребёнок, и он точно от тебя!

* * *

Утро выдалось на редкость солнечным. Иван проснулся от бившего в глаза луча и далеко не сразу понял, что настоящая погода, возможно, совсем иная. Он выспался и был бодр. О вчерашнем вопросе он забыл, а, если честно, и вообще старался о нём не думать.

К одиннадцати часам все четверо встретились у саркофага.

— Значит, — сказал Борис, — мы вскрываем его, и оно переносит вас куда-нибудь на окраину Доброграда.

— За улицу Викингов, — заявил Виктор. — Если он обладает невидимостью, мы сможем незаметно спрятать его.

— Не сомневайтесь, — протянул сельский сторож. — Обладает.

Иван заметил, что Вова какой-то молчаливый, тихий и даже грустный. Он подошёл к нему.

— Что случилось?

— Ты о чём?

— Ты сам на себя не похож. В чём дело?

— Я тебе в Доброграде всё расскажу.

Иван пожал плечами и отошёл. Со временем он понял, что что-то случилось и запереживал.

Борис же затянул неизвестные присутствующим магические мантры и приступил к открытию саркофага. Он бросил в замок кусок плазмы и достал какой-то ключ. Внизу была небольшая дырочка, куда Борис, присев, вставил его.

И только он его повернул, как верхняя крышка саркофага начала подниматься. Она взлетала, ничем не прикреплённая к основной части. Из саркофага прямо лил свет, такой яркий, сильный, что присутствующие начали щуриться. Затем стороны вместилища стали открываться. Иван, Володя, Виктор и Борис отошли в сторону.

Наконец саркофаг полностью открылся и перед ними оказалась прекрасная, блестящая, можно сказать, статуя, которую вряд ли назовёшь скелетом.

Иван замер, все остальные мысли в этот миг отошли на второй план. Он был восхищён и поражён увиденным, сердце его остановилось. Он давно мечтал увидеть древний артефакт, старался верить в него, не опускать руки во время поисков, когда все вокруг говорили, что это сказки. И вот наконец грифоносфинкс перед ним.

Виктор и Владимир тоже были заворожены этим зрелищем. Он был не просто покрашен в зелёный и красный цвета, а прямо сверкал ими, маня к себе взгляд. Если подойти поближе, то можно было увидеть своё отражение. Справа от них лежал череп, слева хвост, посередине крыло, огромное. Казалось, сейчас он взлетит. Крылья были зелёные, остальное — красное. Все части скелета, каждая косточка, были сложены и закреплены так, что казалось, это живое тело или какой-то памятник, но никак ни груда останков.

Борис единственный не капли не восхищался зрелищем. Он почти сразу же начал торопить:

— Значит, вы все трое подходите к нему, хватаетесь за пятое ребро от таза, и я переношу вас на окраину Доброграда. Заранее делаю его невидимым, и вот, — он достал из своей сумки специальные очки. — Вы наденете их и сможете видеть его глазами даже в невидимом состоянии…

— Не торопись, — перебил его Иван. — Помолчи, пожалуйста. Дай, мы налюбуемся этим зрелищем.