Пермский рассказ - Астафьев Виктор Петрович. Страница 6

— А я, грешным делом, подумал, что они не управятся раньше второго, — улыбается Чуднов, и его улыбка выражает похвалу. — Хоть и любит поскандалить да побузить, а все же молодец Красильников, несомненно талантливый судоводитель! Притом творческий!

— Отметить тридцатым числом? — переспрашивает Аксенова.

— Конечно.

— Тогда, может быть, подождем до двенадцати ночи? Выполнение будет больше.

— Резонно, — задумчиво пощипывая ус, говорит Чуднов, — только не забудьте.

— О, не забуду!

Чуднов не обращает внимания на тон, которым произнесены эти слова, а девушка, поняв, что выдала свои чувства, смущенно отворачивается.

Когда главный диспетчер уходит, Аксенова нажимает педаль селектора, вызывает дальнюю пристань и говорит линейному диспетчеру:

— В пределах двадцати трех — двадцати трех тридцати должен проследовать плотокараван, ведомый пароходом «Стремительный». Судно надо снабдить углем. Бункеровка на ходу. Приготовьте также плавмагазин. Лично проверьте, есть ли достаточно продуктов. Команду надо обеспечить всем необходимым. Вы должны встретить караван, поговорить с капитаном, узнать, что нужно. Никаких задержек в пути.

Помедлив, Аксенова добавляет: учтите, ведут тяжелый воз. Доложите исполнение…

Местное время на два часа впереди московского. Диспетчерская, весь транспорт работают по московскому.

На стенных часах с медным маятником — четыре часа. Это — местное время. На столе диспетчера — квадратные, морского типа, дубовые часы с циферблатом, разделенным на двадцать четыре деления. Синяя короткая стрелка лежит на цифре два. Это — московское время, по которому ориентируются.

После двадцати четырех часов напряжение в работе сразу падает. Все, что можно было выпустить, ушло в плавание до двенадцати часов ночи, до часа, (которым заканчиваются сутки и месяц.

С разных пунктов реки Аксенова уже отправила одиннадцать возов, и все — в расписание. Теперь до утра не будет ни одного воза.

На доске уже красуется имя «Стремительного» и еще одного судна. Она оказалась права: к двенадцати часам ночи навигационный план «Стремительный» выполнил больше, чем на сто один процент.

В четвертом часу в диспетчерскую заходят начальник и Яков Иванович. Оба устали, но довольны: все сентябрьские грузы отправлены. В целом, по оперативному плану, пароходство выполнило месячный план. После напряжения оба начальника немного расслаблены. Спокойствие, усталость и удовлетворенность чувствуются во всех их движениях, в мирной, неторопливой речи, в шутках.

Аксенова знает, что оба еще долго не уйдут домой, пока плоты, идущие с четырехчасовым интервалом, не проскочат затруднительные перекаты и воложки. Но сейчас им не о чем беспокоиться. Все движется нормально, без помех.

Аксенова встает и уступает место начальнику. Так требует этикет.

— Ничего, ничего, продолжайте. — Видимо, у него нет никаких замечаний, так как он не вмешивается и ничего не спрашивает. Оба начальника уже говорят о будущем месяце, о клиентах, о грузах.

Аксенова делает свое дело, не смущаясь их присутствия, тем более, что они не отвлекают. Начальник пароходства и главный диспетчер заговаривают о другом. Аксенова настораживается, услышав имя Феди.

— Красильников не нашел другого времени подать рапорт. Спешно по радио, — смеется начальник. — Видно, прослышал, что строители сдают нам дом.

— Что, квартиру требует? — спрашивает Чуднов и добродушно улыбается.

— Именно требует, и отдельную, в две комнаты, — с улыбкой отвечает начальник. — Но он ведь холост, зачем ему две комнаты?

— Стало быть, жениться собирается.

Аксенова вся вспыхивает и низко-низко склоняется над графиком. Ни начальник, ни Чуднов не замечают этого и продолжают в легком, полушутливом тоне:

— Теперь вспоминаю, — усмехается начальник пароходства, — что-то вроде он писал мне в заявлении месяца три назад. Придется дать.

Тон и тема разговора показывают Аксеновой, что оба начальника сейчас отдыхают. Она не смеет поднять глаза.

— Товарищ Аксенова, — вдруг обращается начальник пароходства, и глаза у него смеются, — а знаете, что Красильников ответил на мою радиограмму? Он продолжает настаивать на своем: дескать, диспетчерская неправа, но он, мол, настолько великодушен, что не требует наказания виновных. Он так и написал: «виновных». Ну и самоуверенный же малый. Каков, а? Но и новатор он настоящий.

Аксенова ничего не отвечает и не отрывает глаз от графика, хотя в эту минуту плохо различает линии.

Посидев еще немного, оба уходят. Они еще не раз войдут сюда: посмотреть график, поговорить с судами.

Тонко и чисто тикают стенные часы. Аксенова на мгновение прикрывает веки. Федя, следовательно, упорно считает ее виновной и великодушно прощает. Получается, что он даже ходатайствует за нее. Нет, нет, не нужно ни жалости, ни прощения, ни заступничества. Она поступила правильно и разумно и — не желает снисхождения, которое только оскорбляет.

Вдруг мелькает мысль чисто женская: «Зачем же квартира? Может быть, другая?» От этой мысли по телу пробегает озноб. Она горько пожимает узенькими девичьими плечиками, сердится на себя за то, что позволяет отвлекаться посторонними мыслями, и включает селектор.

Наступает новый день. За окном серое утро. Дождь еще не перестал, небо низкое, мостовая и тротуар влажны.

На морских часах — шесть, на стенных — восемь. Через час придет ее смена. Все подготовлено для сдачи дежурства.

Кто-то стучится в дверь. Вероятно, это чужой. Она открывает. Перед ней пожилая женщина в коротком бушлате и с кожаной сумкой. На рукаве нашивка: красная молния. Это — почтальон.

— Вы Аксенова?

— Да.

— Вам срочная телеграмма.

— Мне?! — Аксенова так удивлена, что не находит слов и не догадывается спросить, откуда. Ни родные, ни знакомые никогда не писали на адрес пароходства да и не знают его. Что может быть? Ее охватывает тревога. Пока она расписывается, в голове проходит целый рой предположений и догадок.

Когда почтальон уходит, Аксенова тут же, в дверях, распечатывает и читает:

— «Саратове куплю трюмо тчк Сможет ли находиться тебя пока получим квартиру тчк Федя».

Аксенова еще раз перечитывает телеграмму и чувствует, как из глаз бегут слезы.

Успокоившись, она читает в третий раз, и теперь до сознания доходит, что телеграмма послана, как обычно, по телеграфу Министерства связи. Почему же он не использовал речной телеграф, селектор, телефон, радио? Ему достаточно было пересечь палубу, зайти в свою радиорубку и вызвать ее. «Он стеснялся, — не хочет путать личное со служебным», — удовлетворенно думает она и счастливо улыбается. «Он поймет меня», — стучится в голове ликующая мысль.

Она возвращается к столу.

Дождь все еще идет. На стекло падает капля. Несколько мгновений она неподвижна, потом медленно сползает вниз. И Аксеновой уже не кажется, что это слеза.

Сдав дежурство, Аксенова просит секретаря доложить о ней начальнику пароходства. Ее тотчас же принимают. Начальник сидит уже в шинели и фуражке, видимо собираясь уходить. Лицо его посерело от усталости, под глазами мешки. «Наверно, у него сердце больное», — с жалостью думает Аксенова.

— Я принимаю предложение, — говорит она, — согласна занять пост старшего диспетчера.

— Ну вот, это правильно. Мы быстро оформим. Чтобы не забыть: в прошлом году вы просили отдельную комнату. Ваше заявление сохранилось в кадрах. Так вот, смогу вам выделить в — новом доме. К октябрьским праздникам переедете.

— Спасибо, я отказываюсь от комнаты.

— Что так? — восклицает начальник. Он изумлен и не понимает, как это можно отказаться от отдельной комнаты в новом доме. — Там все удобства будут.

Аксенова краснеет. Помедлив, она смущенно смотрит на начальника и отвечает:

— Я выхожу замуж…

Владимир Черненко

СПАСИБО, ДРУГ!