Ведомство страха - Грин Грэм. Страница 7

– Допустим, – согласился Роу. – Правда, дело в том, что я и сам убийца.

II

– Ха-ха-ха, – деланно рассмеялся мистер Реннит,

– Поэтому я и пришел в такую ярость, что они напали именно на меня, – сказал Роу. – Они ведь действовали как типичные дилетанты.

– А вы разве специалист? – спросил мистер Реннит с бледной, невеселой усмешкой.

– Да, наверное, если два года обдумываешь убийство, прежде чем его совершить. Оно вам снится чуть не каждую ночь, пока наконец не берешь из ящика лекарство… и потом… сидишь на скамье подсудимых, стараясь понять, что скажет судья, вглядываешься в лица присяжных, гадаешь, что думает этот, а потом тот… там, например, сидела женщина в пенсне, которая никак не хотела расстаться со своим зонтиком… а потом вас уводят вниз, и вы часами ждете возвращения присяжных, и надзиратель старается вас взбодрить, но вы знаете, что, если на земле есть правосудие, приговор может быть только один.

– Вы меня на минуточку извините… – сказал мистер Реннит. – По-моему, вернулся мой помощник. – Он кое-как выбрался из-за стола и сразу же с неожиданной прыткостью юркнул в дверь за спиной у Роу. А тот сидел, зажав руки в коленях, стараясь совладать со своим языком и своими мыслями. «Поставь стражу, о боже, у рта моего, и запри на ключ уста мои…» Потом в соседней комнате что-то звякнуло, и он пошел на этот звук. Мистер Реннит сидел у телефона. Он жалобно посмотрел сначала на Роу, а потом на бутерброд с сосиской, словно это было его единственное оружие.

– Вы звоните в полицию? – спросил Роу. – Или врачу?

– В театр, – с отчаянием сказал мистер Реннит. – Я вдруг вспомнил, что моя жена…

– Значит, вы женаты, несмотря на ваш профессиональный опыт?

– Да. – В трубке послышался невнятный голос, и лицо мистера Реннита исказилось – ему смертельно не хотелось отвечать. Он пробормотал: – Два места… в первом ряду, – и сразу же опустил трубку на рычаг,

– Это театр?

– Да, театр!

– И они у вас даже не спросили фамилии? Давайте не будем валять дурака. Ведь я не мог вам этого не сказать. Вы должны знать все обстоятельства дела. Иначе было бы нечестно. Вам надо иметь это в виду, если вы согласитесь мне помогать.

– Что я должен иметь в виду?

– Я хочу сказать, что это может иметь какую-то связь с тем, что произошло. Когда меня судили, я понял: все может иметь какую-то связь. Хотя бы тот факт, что я в такой-то день обедал один в ресторане Холборна. Меня спросили, почему я был один. Я ответил, что люблю побыть один, но вы бы видели, с каким видом прокурор кивнул присяжным. – Его руки снова начали дрожать. – Как будто я хотел остаться один на всю жизнь.

Мистер Реннит прочистил пересохшее горло.

– Даже тот факт, что у моей жены были маленькие попугаи…

– Значит, вы женаты?

– Но ведь я убил свою жену… – Ему было трудно рассказывать все по порядку; зря люди задают ненужные вопросы; право же, он не хотел пугать мистера Реннита. – Не беспокойтесь. Полиции все известно.

– Вас оправдали?

– Я был задержан «на время, угодное Его Величеству». А я был ему угоден очень недолго, ведь я не сумасшедший, понимаете? – Он сказал с отвращением: – Они меня пожалели, вот почему я живу. Все газеты называли это «убийство из сострадания». – Он отмахнулся, словно ему мешала видеть паутина. – Из сострадания ко мне или к ней? Они не уточняли. А я не понимаю до сих пор.

– Право же, я, кажется, – произнес мистер Реннит, едва переводя дыхание и держа между собой и Роу стул, – не смогу взять на себя… Это не моя область.

– Я заплачу больше. В конце концов, ведь это решает, не так ли? – Стоило ему почувствовать, как в маленькой пыльной комнате над недоеденным бутербродом, над блюдцем и потрепанной телефонной книгой шевельнулась алчность, и он понял, что спор свой выиграл. Мистер Реннит не мог позволить себе быть щепетильным. Роу сказал:

– Убийца в этом смысле похож на вельможу. Благодаря своему положению он за все платит больше. Сколько ни пытайся сохранить инкогнито, правда всегда выйдет наружу.

Глава третья

ЛОБОВАЯ АТАКА

I

Прямо из «Ортотекса» Роу направился к «Свободным матерям». С мистером Реннитом он подписал договор, обязавшись выплачивать ему за расследование этого дела по пятьдесят фунтов в неделю в течение месяца. Мистер Реннит объяснил, что расходы у него большие: «Ортотекс» пользуется услугами только опытных агентов. Тот агент, с которым Реннит познакомился в конторе, показался ему и в самом деле человеком опытным. Мистер Реинит представил его как А-2, но вскоре по рассеянности стал звать его Джонсом. Это был маленький, с виду невзрачный человечек, с острым носиком и сальной лентой на мягкой коричневой шляпе, в сером костюме, который, вероятно, много лет назад был совсем другого цвета, с карандашом и ручкой, прикрепленными зажимами к кармашку пиджака. Но стоило вглядеться, и вы сразу замечали жизненный опыт: в маленьких, хитрых и довольно испуганных глазках, в безвольном, привыкшем оправдываться рте, в морщинах, вырытых заботой на лбу, – опыт стояния в бесчисленных гостиничных коридорах, подкупа горничных и скандалов с администрацией, опыт безропотно проглоченных оскорблений и безответно снесенных угроз, опыт невыполненных посулов. В убийстве было даже какое-то благородство по сравнению с этим бессловесным, второсортным опытом в пугливых подпольных страстях.

Сразу же возник спор, в котором Джонс не принимал участия: он стоял у стены, держа в руках старую коричневую шляпу, и словно подслушивал у замочной скважины. Мистер Реннит, явно считавший всю эту затею прихотью свихнувшегося человека, требовал, чтобы сам Роу не принимал в ней участия.

– Предоставьте все мне и А-2. Если это работа вымогателей… – он не хотел верить, что на Роу было совершено покушение. – Разумеется, мы заглянем в справочники по ядам, – сказал он, – хотя я уверен, что ничего не найдем…

– Меня это взбесило, – повторил Роу. – Сам ведь сказал, что они навели справки… и все же у него хватило наглости. – Тут ему пришла в голову новая мысль, и он взволнованно сказал: – Это был тот же самый яд, и все решили бы, что я покончил самоубийством – мне удалось сохранить немножко яда для себя.

– Если в вашей истории есть хоть капля правды, кекс был отдан по ошибке не тому, кому предназначался. Значит, нам надо найти того, кто должен был его получить. Тут потребуется самая обыкновенная слежка. А уж мы с Джонсом выследим, кого надо! Начнем с миссис Беллэйрс. Она подсказала вам вес, но почему она это сделала? Потому, что в темноте приняла вас за другого. Значит, между вами и им должно быть какое-то сходство. – Мистер Реннит переглянулся с мистером Джонсом. – Надо найти миссис Беллэйрс, а это нетрудно. Джонс этим займется.

– Легче всего мне разузнать о ней у «Свободных матерей».

– Я бы советовал предоставить это Джонсу.

– Там решат, что он наводчик.

– Клиенту не полагается самому заниматься сыском. Это неприлично.

– Если за всем этим ничего не кроется, – продолжал Роу, – они дадут мне адрес миссис Беллэйрс. Если же я прав, они попытаются меня убить, – хотя кекса у меня нет, но я знаю, что он был и что есть люди, которые очень хотели его получить. Джонсу тоже найдется дело: пусть охраняет меня.

Джонс беспокойно мял в руке шляпу и старался поймать взгляд хозяина. Он кашлянул, и мистер Реннит его спросил:

– Что вы хотите сказать, А-2?

– Так не пойдет, сэр.

– Почему?

– Унижает профессию, сэр.

– Я согласен с Джонсом, – сказал мистер Реннит.

Но, несмотря на Джонса, Роу добился своего. Он вышел на разбомбленную улицу и угрюмо двинулся вдоль развалин Холборна. В его одиночестве открыться кому-нибудь было все равно что найти друга. Прежде его всегда разоблачали другие, даже в отряде гражданской обороны; рано или поздно все выходило наружу, и он выглядел трусом. Просто не верилось, на какие проделки способна судьба, как далеко достигают сплетни, какая память у людей на имена. Теперь посреди этого странного, будто взорванного пейзажа, где лондонские магазины напоминали каменные макеты, похожие на развалины Помпеи, он чувствовал себя своим, он был частью этого разорения, потому что перестал быть частью прошлого; воскресных дней за городом, веселого смеха вечером на полянке, ласточек на телеграфных столбах, мирной жизни. Эти обломки вокруг были частью его души. Мирная жизнь кончилась внезапно 31 августа, у остальных людей она длилась еще год. Роу двигался с места на место, как камень среди других камней во время обвала, он стал неприметен, и порой в нем сквозь толщу раскаяния пробивалось какое-то смутное торжество, – он чувствовал себя, как леопард, который сливается со всеми другими пятнами на земной поверхности. Он не был преступником, когда убивал; это потом в нем стало расти сознание своей преступности. И то, что какие-то люди пытались убить его, человека, которому одним ударом удалось уничтожить красоту, добро и покой, казалось ему просто наглостью. Бывали времена, когда он ощущал в себе преступность всего мира, но внезапно, при виде чего-нибудь очень обычного: женской сумки, человека, поднимавшегося в лифте, фотографии в газете, – гордыня его покидала. Он чувствовал только безмерную глупость им совершенного; ему хотелось укрыться и плакать, забыть, что когда-то он был счастлив. Какой-то голос нашептывал ему: «Ты говоришь, что убил из жалости, почему бы тебе не пожалеть и себя?» И правда, почему? Может быть, потому, что убить себя труднее, чем убить того, кого ты любишь.