Начало (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 36

– Значит, Михаил Александрович, вы готовы мне добровольно присягнуть, написать отказное письмо? – я посмотрел в водянистые глаза мужчины.

– Да, государь – прапорщик поклонился, остальные офицеры, что стояли под охраной казаков дико посмотрели на сослуживца. Ведь даже не пришлось никого вешать, а Шванвич уже выразил желание служить «истинному императору».

– Прапорщик! – высокий, раненый в плечо поручик дернул прапорщика за руку – Как можно? Позор же.

Офицеры закивали. Среди них был пожилой генерал-майор Фрейман, длинноносый, в окровавленных буклях, полковник Чернышев, еще с десяток поручиков, подпоручиков и майоров.

– Господа! – Шванвич обернулся к сослуживцам – Вы же все сами видели. Здесь, на окраине империи появилась настоящая сила, истинную природу которой нам только придется осмыслить. Да, дикая, необузданная, но требуемая нашему разложившемуся, прогнившему обществу. Посмотрите как мы живем! Балы, пьянки, разврат… Всеми в Питере заправляют фавориты да немцы. Магнус Юрьевич, пардон за откровенность…

– Я Федор Юрьевич! – мрачно откликнулся генерал-майор – И я не есть из Пруссии, а из Лифляндии! Прошу запомнить.

– Эй, дворянчики! – к нашей группе подскакал бесшабашный Зарубин – Колик еще телиться собираетесь? Мы тут застыли слегонька. Давай по одному на виселицу и на страшный суд.

– Помолчи, Чика! – оборвал я полковника – Вишь, у господина Шванвича целая теория родилась. Немедля как получил пинка под зад.

– Что за зверь эта теоря? – полковник похлопал уставшего коня по шее – Во благородные! Даже перед смертью умничают.

– Я собственно, уже все… – стушевался прапорщик – Что нужно подписать?

Вот эта добровольная сдача и сломала остальных офицеров. Только семеро отказались перейти на мою службу – остальные, включая генерала и полковника, дали присягу. Я понимал, что этот номер проходит только здесь, на периферии Империи. Лучшие военачальники сейчас на русско-турецкой войне и они себе руку отгрызут подписывать отказные письма. Но как говорится, на безрыбье и рак рыба.

Оказав помощь раненым и собрав ружья с амуницией, мы зашли в Юзеевую. Деревня была пуста. Не лаяли собаки, не мычали коровы. В большой, заброшенной мечети я приказал организовать госпиталь, в избе старосты – штаб. Тут кстати, квартировался Кар до начала боя. На столах еще лежали карты, валялись какие-то документы, стояли кубки с остатками рома. Похоже пили жженку.

– Караулы выставили. Солдатиков по палаткам разместим – докладывал Подуров – Обложим их лапником и будет ладно. Изб то всем не хватит…

– Не забудь офицеров по полкам разверстать – я устало сел на лавку, распахнул шубу. Перевел дух.

– Много убито?

– С пару сотен будет – тяжело вздохнул генерал – Еще сотни три поранено. У казачков поменее будет.

Хороший размен. С правительственной армией могло быть и побольнее.

В избу вошли Овчинников с полковниками. Рядом с ними шли Салават Юлаев и незнакомый азиат в богатом кафтане. На плоском, желтом лице двумя щеточками чернели узкие усики. Глаза хитрые, внимательные.

– Это князь Уразов – Овчинников представил азиат – Просится под нашу руку.

– Поздорову тебе царь-батюшка! – на чистом русском сказал Уразов, поклонился.

– И тебе здравствовать князюшка. Садись, не чинись. Ваня – я выглянул в соседнюю комнату, где расположилась моя походная канцелярия и телохранители – Похлядай здеся поснидать чего по-быстрому.

Было уже обеденное время, да и отметить победу стоило. Карты и документы быстро убрали со столов, сдвинули их. Почиталин принес несколько караваев хлеба, конскую колбасу, всякие соления и глиняные кружки.

– Царь-батюшка – Чика сделал умильные глаза – А может по случаю небывалой виктории мы по чуть-чуть примем? Душа просит!

Зарубин достал из под стола штоф с какой-то прозрачной жидкостью. Полковники и генералы одобрительно заворчали. Я тяжело вздохнул.

– Князь, вера то дозволяет хмельное тебе? – я посмотрел сначала на Уразова, а потом на Салавата.

– Э… Наша вера добра воинам в походе. От сего харама любой кади или мулла очистит легко.

Я пожал плечами. Странный подход к исламу, но кто я такой, чтобы решать, как людям верить?

– Разливай! – решился я – Но только понемногу, буйства хмельного не потерплю!

Первый тост, разумеется, подняли за истинного российского императора – Петра Федоровича Романова. Выпили. Водка оказалась обычным самогоном, правда весьма чистым и мягким. Закусили колбасой с хлебом, обсудили перипетии боя. Все хвалили Овчинникова, а также Чумакова.

– Да уж… дали мы огня каровским – Федя с первой кружки тут же раскраснелся, заулыбался – Я своих каждый божий день экзисцирую, гоняю как сидоровых коз.

Выпили по второй. Уже за славную победу.

Разговор перешел на уразовских людей. Я велел привести всех к штабу на присягу. Всю сборную солянку из татар, калмыков и мещеряков, численностью около тысячи человек, определили в третий полк, который назвали без затей – казанским.

У полковников с генералами загорелись глаза. И я уже догадывался почему.

– Надо Казань брать! – первым решился Мясников.

– И Симбирск с Самарой – тут же влез Чика – Я поспрашивал этого енерала Феймана. Представляешь, царь-батюшка, он как написал письмецо отказное, подумал-подумал и попросил у меня пистолет стрельнуться. Дескать, не может с таким позором. А я ему грех смертный, в ад сразу пойдешь. Ну он совсем закручинился…

– Ты о деле говори – оборвал я рисующегося Зарубина.

– Ентот Кар велел своим начальным людям забрать гарнизоны ото всюду! Пусты крепостицы да фельдшанцы. Дай бог рота инвалидов. А то и вовсе капральство-другое…

На меня смотрели внимательные и совсем не пьяные глаза моих военачальников. Даже из соседней комнаты выглянул Почиталин с младшими твороговыми. И тут «Акела» не должен промахнуться. Замахиваться на Казань сразу или подождать вестей от Хлопуши? Если город и вправду пуст, то…

Я попросил у Ивана карту, начал ее разглядывать.

– Вот что Тимофей Иванович – решился я – Ты бери 1-й оренбургский полк, десять пушек и с князем Уразовым двигайся на Бузулук. И далее на Самару. Иди тишком, рассылай дальние дозоры.

Дождавшись кивка Подурова, продолжил:

– А мы пойдем к Бугурусланской слободе. А дальше на Бугульму. Ежели там все гладко будет – то пощупаем и Казань за вымя.

Генералы и полковники заулыбались. Салават даже прищелкнул пальцами от удовольствия.

– Бачка-государь! – Юлаев поправил перевязь с саблей – А дозволь голову Кара в меду сохранить, да Катьке послать? Пущай порадуется подарку.

Мужчины засмеялись, Чика без разрешения разлил еще самогону.

– А ну, осади! – я отобрал у полковника штоф, убрал со стола – Знаю вас чертей. Сейчас накидаетесь и забузите. Голову похоронить! – я строго посмотрел на Юлаева – И более так не бедокурить! Не по-христиански сие.

Военачальники согласно вздохнули. Салават лишь пожал плечами – он-то не православный, а отрубать головы врагам ислам башкирам не запрещает.

Дальше в избу начали заходить есаулы с поручениями. Нашлась походная казна Корфа, был взят обоз с припасами. Все это требовало решений. Я давал какие-то приказания и даже наградил грустного Ефимовского золотой шпагой, что Иван нашел в багаже Кара. Бывший граф отказывался, но я прикрикнул на него:

– Николай Арнольдович! Я понимаю, что вы стояли в бою против своих. Но нынче мы все в одной лодке и вы тоже. Так что не стройте из себя оскорбленную девицу. Воевали хорошо, ваша рота была из лучших – я видел. Берите шпагу и гордитесь. Из поротых крестьян – солдат и граждан делаете!

Пока я беседовал с Ефимовским, полковники успели запеть казачью песню. Затянул первым к моему удивлению раскрасневшийся Подуров:

Как на Яике, на родной реке,
Собирались в круг все казаченьки.

Его зачин разом дружно подхватили. Одноглазый Мясников, широко разевая рот, рявкал своим басом оглушающе. Не утерпел и Почиталин. Он сунул студень на стол, тряхнул чубом и складно вплелся в песню таким высоким, почти женским голосом, что все посмотрели на него удивленно.