Начало (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 48

– Слышали мы про твой ответ Ефимовскому – вздохнул Вешняков – Придумки все это. Как там в Библии сказано? – судья повернулся к Синицину.

«Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его».

– Вот!

– Сию притчу надо понимать иносказательно – я начал раздражаться – В первой, еще иудейской Библии стоит слово шевет, которое в церковнославянском должно быть переведено как «жезл». Ето такая палка – знак власти. Никаких розг, да плетей в Священном писании нет. А понимать притчу надо так. Отец, пренебрегающий должным воспитанием и наставлением своего сына, на самом деле его просто не любит. Уяснили?

Судьи выглядели смущенно.

– Зело ты царь-батюшка, в науках силен. Також даже в богословии – вздохнул Синицын – Хорошо тебя учили в Питере.

– Да, самые лучшие учителя были – Орловы – съязвил я – На всю жизнь урок преподали.

Глава 15

В важности судебной системы я имел возможность убедиться сразу после выхода из Оренбурга. Еще не дойдя до Юзеевой, наш санный поезд остановился в деревне Ивантеевка. На въезде стояла кучка по-праздничному разодетых крестьян с сановитым седобородым и красноносым сельским старостой во главе. Староста, которого почтительно поддерживали с обеих сторон такие же рослые сыновья, держал перед собой деревянное, разрисованное яркими цветами блюдо с караваем черного хлеба, берестяной солонкой и белым вышитым рушником. Вокруг приплясывали от холода красивые нарумяненные девушки в праздничных кокошниках.

Я соскочил с Победителя, отломил большой кусок, сунул в солонку. Прожевал хлеб. Он оказался кислым, но я не подал виду.

– Прикажешь принять подношение, государь? – спросил Почиталин.

– Принимай. Здорово отцы!

Пожилые сняли шапки, повалились в ноги, молодые поясно поклонились. Но староста очень быстро вскочил:

– Ваше Величество! Батюшка-царь! – седобородый старик попытался приложится к руке – На одного тебя вся надежа! Заступись ты за нас, батюшка, как ты царь-анпиратор!

– Что у вас случилось? – поинтересовался я, оглядываюсь на наш огромный отряд, который растянулся по дороге на несколько километров. Четыре полка мушкетеров и казаков – больше пяти тысяч человек – тринадцать единорогов на санях, еще с три десятка развальней с припасами, порохом и ядрами. И все это тянется и тянется бесконечно, частично скрытое в поземке.

– Шепелевские нас забивают! – вопил старик- Совсем житья от них, разбойников, нетути! Смертным боем бьют. Из-за мельницы. А кто ее, мельницу, строил, как не мы? Нашей барыне, Лизавете Григорьевне, госпоже Боевой, принадлежала. А у них, шепелевцев, каки таки права? Только и того, что ихний барин, Шепелев Пал Петрович, которого они по твоему приказу удавили, был женатым на нашей барыне, которую мы по твоему же царскому приказу сожгли вместях с управляющим немцем…

У меня отвисла челюсть. Рядом охнула вылезающая из возка Маша.

– А они, шепелевские бывшие, наших человек с пяток из-за той мельницы укокошили. Да еще из-за лужка, который поповский, человек трех… Что жа это за порядок такой? Одно смертоубийство…

– Ну, а вы, детушки, что же? – я задал глупый вопрос – Так и стерпели?

Староста помялся, потом визгливо ответил:

– А мы ихних тоже бьем, где попадет. Не замай наших, ивантеевских! Каки таки права имеете?

Маша подошла, взяла меня под руку. Деревенские девки завистливо на нее посмотрели, Никитинские охранники отвели глаза – похоже о наших отношениях уже известно окружению.

– Из-за нашего законного добра, то есть. Ай так спущать да разбой терпеть? При господах натерпелись, будя!

Мне стало на мгновение страшно. Вот он русский бунт – во всей красе. Бессмысленный и беспощадный. Справлюсь ли я? Получился ли обуздать этого зверя и заставить служить собственным целям?

– Вот что детушки! – я влез обратно на Победителя, повысил голос – Жить по-новому это не токмо жить без барей. Это еще и по закону! Вашего уездного урядника я прогоню с должности. За бесчинства, что он попустил. А вы, ежели хотите моих милостей и доброго отношения – идите к судьям в Оренбурге. Там решат, как быть с мельницей. По закону!

Миновав Бугурусланскую слободу, мы подошли к Бугульме. Уже на подходе к крепости, нас встретили первые разъезды башкир. Всадники в пестрых халатах восседали на степных лохматых конях. Вооружены они были частью длинноствольными ружьями с мултуками и подсошниками, а больше копьями, кривыми саблями и луками. Пестрые колчаны, полные оперенными стрелами, болтались у луки каждого седла. Впереди один из башкир вез длинный шест с перекладинками, к которым были подвешены белые и черные конские хвосты, алые и синие ленты, погремушки и колокольчики.

– Бачка-осударь! – закричали всадники, потрясая копьями.

Для торжественной встречи я облачился в казакин из алого сукна, надел шаровары из ярко-желтого китайского шелка и красного сафьяна сапоги с загнутыми концами. Казакин был перетянут голубой муаровой лентой, за ней торчали ручки дорогих турецких пистолетов и кинжалов, принесенных мне в дар Перфильевым от «яицкого казачества».

У самой крепости шло какое-то копошение – пара десятков обритых мужчин в рваных мундирах пытались чинить частокол на валу. Их охраняло несколько мушкетеров с красными повязками. Мясниковские из 2-го оренбургского полка. А вот и сам одноглазый.

Бригадир подскакал ко мне, с удивлением посмотрел на «шапку Мономаха». Отвесил поклон в седле:

– Петр Федорович, а мы уж и не чаяли!

– В дороге обстреляли – я тяжело вздохнул – Остатки корфовских бродят-колобродят.

Нам и, правда, пытались устроить засаду остатки сибирского корпуса. Полусотня верных Екатерине солдат под деятельным руководством двух поручиков дала пару залпов с опушки леса, мимо которой проходила дорога. Убили двух казаков, остановили колонну. Боковых дозоров у нас не было из обширных сугробов, зато было три капральства на лыжах. Они быстро вышли в тыл кофровским, начали перестрелку в лесу. Мы подтянули пушки, дали залп. И я тут же послал в атаку сотню Чики. Дело было решено – в живых не осталось никого.

– Мы тут також наломались – Мясников кивнул на работающих колодников – Я не стал казнить офицерье, пущай отслужат грехи свои на работах городовых.

– Отказники?

– Все как один.

Мы проехали в дом коменданта крепости, бригадир начал докладывать обстановку. Оказалось, что татары Уразова наскоком захватили уже и Кичуевский фельдшанц – будущий Альметьевск – там вообще было два капральства старых инвалидов, которые не оказали никакого сопротивления.

– Ждал лишь тебя, царь-батюшка – Мясников поправил повязку на глазнице – Готовы выступать.

Я мысленно перекрестился, посмотрел на остальных полковников:

– А вы готовы, господа казаки? Обратный дороги не будет. Ежели не возьмем Казань…

– Пушек мало – вздохнул Чумаков – Даже с теми, что с тобой, царь-батюшка, пришли. Как будем закладывать брешь-батареи в мерзлой земле?

– Провизии також мало – Овчинников поправил рукояти саблей за поясом – Месяц осады и все, голод.

– Округа разорена – покивал Чика – Харча взять неоткуда.

– Что-то добудем в Чистополе, когда будем переправляться через Каму – не согласился Перфильев.

Да… Поход на Казань зимой начинал выглядеть все большей авантюрой. Стоило чуть подзадержаться под стенами города – вымерзнем от холода и ослабеем от голода. С другой стороны, потеря темпа – тоже чревата проигрышем. Екатерина свои полки жалеть не будет. Погонит Бибикова на меня в любой мороз. Цугцванг.

– Завтра выступаем – принял решение я – А сейчас айда на шар смотреть.

Надо было поднять военачальникам и армии настроение. Поэтому я распорядился на бугульмском плацу развести костер и разложить воздушный шар. Весил он 13 пудов, его объем я на глаз определил как 800-1000 кубических метров.

– Царь-батюшка, все готово! – ко мне подбежал Васька-птичник, который сам вызвался лететь в первый полет. Так паренек увлекся идеей.