Хорошим людям – доброе утро(Рассказы и повести) - Железников Владимир Карпович. Страница 41

Когда Щеголеев прощался с Машей, он плакал. Слезы стояли у него в глазах, и он совсем сник.

— Машка, ты там осторожнее. Алеша, следи за Машкой. Черт возьми, до чего я волнуюсь!

— А чего вы разволновались? — сказала Маша. — На себя не похожи. А помните, как я ходила в Домниковку, когда в ней немцы были? И ничего?

— Ничего, — сказал Щеголеев.

— А помните, я осталась в лесном лагере, и наскочили немцы. И я убежала. И ничего?

— Ничего. — Щеголеев смотрел ей в лицо с напряженным вниманием. — При первой возможности — сразу обратно. Слышишь, Машка? Это не детское дело — шататься по партизанским отрядам. Сразу обратно, тебе надо в школу.

— Я сразу. Вы не волнуйтесь.

Потом Щеголеев несколько раз поцеловал ее и сказал:

— Ну, дочка, иди.

Взрослому человеку трудно прыгать с парашютом, а тут девочка. Легонькая она, поэтому в ее парашюте сделали несколько дырок и привесили груз, чтобы не повисла в воздухе.

Вылетели ночью, к рассвету добрались. Машу сильно укачало.

— Ну, Маша, пора, — сказал я, а сам подумал: «Еще ни разу такие маленькие не прыгали с парашютом».

Я открыл дверь — там была серая пропасть и холод. А земли не было видно.

— Как только ты прыгнешь, тебя сразу перестанет тошнить. Я первый, а ты за мной.

Она подошла ко мне, и я крепко пожал ее ладошку. И вспомнил Щеголеева, его нервное, подвижное лицо. «Не спит сейчас, — подумал я, — беспокоится о Машке».

Я прыгнул, раскрыл парашют и стал вертеться по сторонам — искать в небе Машку. И, когда я ее увидел, когда я увидел эту крохотную черную точку, этот маленький комочек, я заплакал… А следом за нами попрыгали все ребята.

Я начал дергать за стропы парашюта, чтобы ускорить свое падение. Мне нужно было застраховать Машу на земле: она сама бы не справилась с парашютом. Она могла разбиться.

Приземлился, погасил парашют, быстро отстегнул лямки и побежал к тому месту, где приземлялась Маша. Зацепился за сук дерева, разорвал куртку и поранил руку, но все же успел. Подхватил Машу на лету и поцеловал. Так я был рад, что все закончилось благополучно.

Когда все собрались, я сказал:

— Отсюда надо быстрее уйти. Нас могли засечь немцы. Соображаешь, где мы?

— Да. Мы здесь до войны всегда землянику собирали. Фашисты сюда не пойдут. Они из лесу не дают выйти, а сюда редко добираются.

Она чувствовала себя в этом лесу, как в родном доме, и совсем не боялась. Она даже не боялась ночевать в темном лесу. Я лежал с открытыми глазами и ловил лесные шорохи, а она преспокойно спала.

Мы нашли партизан на третьи сутки. Они, когда увидели Машу, так прямо не знали, что делать от радости.

А через несколько дней мы приготовили площадку, и с Большой земли прилетел самолет с боеприпасами и продуктами. Машка на этом самолете улетела в Москву…

Щеголеев остановил машину. Он оглянулся.

— Вспомнил старое? — догадался он. — Надо отдохнуть. Жара, и ноги затекли.

— А у тебя сердце не болит? — спросил Леня.

— Видал наблюдателя? Машка приставила. Везде за мной ходит. Прилип. — Он повернулся к Лене. — Не болит у меня сердце. У меня никогда не болит сердце, это вы все с мамой придумали.

— Ну и хорошо, что не болит, — спокойно ответил Леня.

— А Маша что делает в совхозе? — спросил я.

— Машка — учительница. Строга до ужаса. — Щеголеев вынул из кармана фотокарточку. — Вот она, полюбуйся.

Это была совсем взрослая женщина Столько ведь лет прошло.

— Маша похожа на тебя, Иван Сергеевич, — сказал я. — И нос другой, и глаза не твои. А все равно похожа.

Щеголеев довольно улыбнулся.

— Я тебе поэтому и показал. Хотел проверить, не ты первый это подметил. У меня с ней родственные души. У нее даже мои привычки.

Щеголеев тяжело вздохнул:

— Скоро уйду на пенсию, буду сидеть около Машки и отдыхать. Буду ребятишкам рассказывать про эту проклятую войну. Люди быстро забывают прошлое, а ребятишкам надо знать, как нам это нелегко досталось.

— Поехали, что ли? — позвал Леня.

— Поехали, — ответил Щеголеев.

Он шел к машине впереди меня. Я посмотрел в его широкую, по-военному прямую спину и подумал: «Никогда ты не будешь сидеть возле Машки. Характер у тебя беспокойный. Если так сидеть, то нужно прислушиваться к перебоям сердца и к боли старых ран и ждать смерти. А ты ведь не захочешь прислушиваться…»

Щеголеев изо всех сил старался не хромать и опирался на палку. Но он сильно хромал.

ХОРОШИМ ЛЮДЯМ — ДОБРОЕ УТРО

Рассказ

Сегодня у нас праздник. У нас с мамой всегда праздник, когда прилетает дядя Николай — старый друг моего отца. Они вместе учились когда-то еще в школе, сидели на одной парте и воевали против фашистов: летали на тяжелых бомбардировщиках.

Своего папу я ни разу не видел. Он был на фронте, когда я родился. Я его видел только на фотографиях. Они висели в нашей квартире. Одна, большая, в столовой над диваном, на котором я спал. На ней папа был в военной форме, с погонами старшего лейтенанта. А две другие фотографии, совсем обыкновенные, гражданские, висели в маминой комнате. Папа там — мальчишка лет восемнадцати, но мама почему-то любила эти папины фотографии больше всего.

Папа часто снился мне по ночам. И, может быть, потому, что я его не знал, он был похож на дядю Николая.

…Самолет дяди Николая прибывал в девять часов утра. Мне хотелось его встретить, но мама не разрешила, сказала, что с уроков уходить нельзя. А сама повязала на голову новый платок, чтобы ехать на аэродром. Это был необыкновенный платок. Дело не в материале. В материалах я мало разбираюсь. А в том, что на платке были нарисованы собаки разных пород: овчарки, мохнатые терьеры, шпицы, доги. Столько собак сразу можно увидеть только на выставке.

В центре платка красовался громадный бульдог. Пасть у него была раскрыта, и из нее почему-то вылетали нотные знаки. Музыкальный бульдог. Замечательный бульдог. Мама купила этот платок давно, но ни разу не надевала. А тут надела. Можно было подумать, что специально берегла к приезду дяди Николая. Завязала кончики платочка сзади на шее, они еле дотянулись, и сразу стала похожа на девчонку. Не знаю, как кому, а мне нравилось, что моя мама похожа на девчонку. Очень, по-моему, приятно, когда мама такая молодая. Она была самая молодая мама в нашем классе. А одна девочка из нашей школы, я сам слышал, просила свою маму, чтобы та сшила себе такое пальто, как у моей мамы. Смешно. Тем более, что пальто у моей мамы старое. Даже не помню, когда она его шила. В этом году у него обтрепались рукава, и мама их подогнула. «Теперь модны короткие рукава», — сказала она. А платочек ей очень шел. Он даже делал новым пальто. Вообще я на вещи не обращаю никакого внимания. Готов ходить десять лет в одной форме, только чтобы мама покрасивее одевалась. Мне нравилось, когда она покупала себе обновки.

На углу улицы мы разошлись в разные стороны. Мама заторопилась на аэродром, а я пошел в школу. Шагов через пять я оглянулся, и мама оглянулась. Мы всегда, когда расстаемся, пройдя немного, оглядываемся. Удивительно, но мы оглядываемся почти одновременно. Посмотрим друг на друга и идем дальше. А сегодня я оглянулся еще раз и издали увидел на самой маминой макушке бульдога. Ох, до чего он мне нравился, этот бульдог! Музыкальный бульдог. Я ему тут же придумал имя: «Джаз».

Я едва дождался конца занятий и помчался домой. Вытащил ключ, у нас с мамой отдельные ключи, и потихоньку открыл дверь.

— Поедем в Москву, — услыхал я громкий голос дяди Николая. — Мне дали новую квартиру. И Толе будет со мной лучше, и ты отдохнешь.

У меня гулко забилось сердце. Поехать в Москву вместе с дядей Николаем! Я давно тайно мечтал об этом. Поехать в Москву и жить там втроем, никогда не расставаясь: я, мама и дядя Николай. Пройтись с ним за руку на зависть всем мальчишкам, провожая его в очередной полет. А потом рассказывать, как он летает на пассажирском турбовинтовом лайнере «ИЛ-18». На высоте шести тысяч метров, выше облаков. Это ли не жизнь? Но мама ответила: