Хорошим людям – доброе утро(Рассказы и повести) - Железников Владимир Карпович. Страница 5
Кто бы это мог быть? И вдруг Саша догадался: это был сам Геркулес. Ну да, конечно, древнегреческий герой Геркулес. Хорошо бы спросить его об этом, чтобы окончательно убедиться, но неудобно.
Человек в сандалиях подошел к Саше и поднял его вместе с креслом на вытянутых руках, и Саша достал руками до потолка, и где-то внизу остался Петр Петрович.
Ясно, что это был Геркулес. Ах, как ему стало хорошо и весело! Теперь Саша убедился, что Геркулес действительно могучий человек, настоящий богатырь, прямо чемпион мира Юрий Власов.
«И все это от геркулесовой каши?» — спросил Саша.
«Да, — ответил Геркулес. — И еще от настойчивости».
Саша слышал, как хлопнула входная дверь, и сразу Геркулес пропал, исчез, просто испарился… Он закричал:
— Геркулес, Геркулес, не уходи, мне надо спросить у тебя одну очень важную вещь!
— Ты что раскричался? — Перед Сашей стоял Петр Петрович. Правое плечо, то, что без руки, у него было поднято выше подбородка.
— Здесь был Геркулес, — сказал Саша. — Я только что с ним разговаривал. Он был в сандалиях на босу ногу и в тунике. Я его сразу узнал. Мне надо было спросить у него одну важную вещь, а он пропал.
— Не расстраивайся, — сказал Петр Петрович. — Он еще обязательно придет к тебе. Я лично знал одного мальчика, так только стоило ему сесть в это кресло, к нему тут же заявлялся сам великий Христофор Колумб. И они вместе отправлялись в далекие путешествия.
— Это вы рассказываете про Игоря? — спросил Саша.
— Про него, — ответил Петр Петрович. — А теперь иди встречай мать, она вернулась с работы, все матери очень любят, когда их встречают сыновья.
Саша встал и пошел к матери, но в голове у него пело: «Геркулес милый, милый Геркулес».
Мама сидела за письменным столом, перед ней лежала толстая книга, а глаза у нее были закрыты.
— Не подвигается работа? — спросил Саша.
— Не подвигается, — ответила мама.
— Я знаю, — сказал Саша, — ты волнуешься, что от папы нет давно писем.
Мама растрепала Сашины волосы. Она любила их так трепать.
— О, какой у меня наблюдательный сын! — сказала мама и попыталась улыбнуться, но из этого ничего не вышло.
Они замолчали. В комнате появились темные углы. Горела только настольная лампа под зеленым абажуром. Потом они услыхали звук шагов.
— Геркулес, милый Геркулес, — прошептал Саша.
— Что ты там шепчешь? — спросила мама.
— Ничего, — ответил Саша. — Ты слышала, по коридору кто-то прошел?
— Это Петр Петрович, — сказала мама.
Саша знал, что это Петр Петрович. Он его шаги узнавал всегда, потому что Петр Петрович чуть волочил левую ногу, ему ее прострелили в гражданскую войну. Это было в 1918 году.
— А по-моему, это кто-то другой, — сказал Саша. — Например, Геркулес. (Ах, как это имя звенело у него в голове и камешком каталось во рту!) Знаешь что, пойдем в комнату Петра Петровича, и ты посидишь в волшебном кресле. У тебя все заботы как рукой снимет.
— Нет, Саша, — сказала мама, — мне надо работать.
— Даже если тебе не хочется? — спросил Саша.
— Надо уметь себя заставить, — сказала мама. — И потом, я уже взрослая, и мне ни к чему сидеть в волшебном кресле.
— А Петр Петрович?.. — сказал Саша. — Он совсем старик, а сидит. Он говорит, что это ему помогает думать. Пойдем, я тебя очень прошу.
Мама встала, взяла Сашу за руку, и они молча, без единого слова, стараясь ступать осторожно, так, что был слышен только скрип половиц и какой-то непонятный шорох, а шагов их не было слышно, отправились в комнату Петра Петровича.
Их зеленоватые длинные тени упали на стену, прошлись по занавескам и вышли в дверь. В коридоре они растворились: в коридоре не было света, а они не стали его включать.
— Осторожно, — сказала мама шепотом, — не наскочи на холодильник.
Саша только крепче сжал ее руку, и она крепко-крепко сжала его маленькую теплую ладошку…
Они вошли в комнату Петра Петровича и в темноте подошли к волшебному креслу. Было тихо-тихо.
— Ну, садись, — великодушно предложил он матери. — Садись, а я постою рядом.
Мама осторожно опустилась в кресло. Оно прозвенело под ней всеми своими пружинами.
— О, какая я стала тяжелая, — сказала мама. — Раньше оно подо мной так не пело.
Саша промолчал. Он знал: сейчас, в этот миг, ничего нельзя говорить. Ничего.
— Здравствуй, кресло, — сказала мама. И слегка качнулась в нем, как это делал всегда Саша.
Кресло снова прозвенело свою песню.
— Ведь я что волнуюсь… — сказала мама. — Он пошел на штурм действующего Авачинского вулкана. А вулкан этот выбрасывает лаву, ее температура семьсот градусов: это все равно что раскаленная, клокочущая сталь, выпущенная из доменной печи. А ему, видите ли, обязательно надо спускаться в кратер вулкана.
— Он это делает ради науки, — сказал Саша. — Он говорил мне: вулканы — пушки земли. Они стреляют лавой, а эту лаву можно собрать, и потом узнаешь, что делается глубоко-глубоко под землей.
— Он и тебя перетянул на свою сторону, — сказала мама.
— Но он не первый раз спускается в кратер, — ответил Саша.
— В прошлом году он сломал себе руку, — сказала мама. — А в позапрошлом году его ударило глыбой лавы по спине, и ему пришлось пролежать целый месяц. Врач боялся, что у него поврежден позвоночник, а когда поврежден позвоночник, надо лежать на доске. Там никаких досок не было, пришлось сорвать с домика экспедиции двери, и он лежал на этих дверях. А ты видел, какие у него руки? Все в ожогах.
Они снова помолчали. За окном в небе полыхали отсветы большого города.
— Можно, я сяду рядом с тобой? — спросил Саша.
Мама подвинулась, и он сел и стал раскачиваться и звенеть пружинами. И этот звон, как нежный звук струн, раздавался у них в ушах, и чуть-чуть веселил их души, и соединял их со всем миром. Теперь для них не существовало темноты, одиночества, далеких расстояний.
— Как хорошо, что ты привел меня сюда, — сказала мама. — Конечно же, Сергей прав, что поехал на Камчатку, что взбирается на эти вулканы, а потом, точно цирковой акробат, спускается в кратеры. Он спускается на тысячу метров в глубину, а навстречу ему подымаются испарения лавы… Мягкое, мудрое кресло, я буду терпеливо ждать его писем.
Мама обняла Сашу за плечи и потихоньку укачивала его, точно маленького. Сколько они так просидели, неизвестно, но только Саша слышал, как к нему подошел Геркулес, тронул его за плечо и сказал:
«Вот я и пришел. Прости меня, что я так неожиданно исчез, но здесь раздались чужие голоса».
«Это был Петр Петрович, — сказал Саша. — Правда, он не такой сильный, как ты, но тоже герой. Некоторые взрослые кое-чего не понимают, а он все-все понимает».
«Ну, я слушаю, о чем ты меня хочешь спросить?»
«А ты не будешь смеяться?» — спросил Саша.
«Ни за что! — сказал Геркулес. — Клянусь тебе именем богини Афины Паллады».
«А-а-а! — сказал Саша. — Вообще-то я в бога не верю, мы теперь знаем, что бога нет. Но ведь ты жил три тысячи лет назад, и у тебя не было другого выхода».
«Афина Паллада — богиня мудрости, — сказал сердито Геркулес. — Она не позволит мне соврать».
«Прошу тебя, не сердись, — сказал Саша. — Если бы ты жил в наше время, и ты бы не верил в бога».
«Спрашивай», — сказал Геркулес.
«Геркулес! — Саше было неловко, и он тянул время. — Скажи, тебя не дразнят „девчонкой“ за то, что ты носишь длинные волосы?»
«Я не обращаю внимания на глупых людей, а умные никогда никого не дразнят».
«А меня дразнят „девчонкой“. Это Гошка Сапегин придумал, хотя он совсем, по-моему, не глупый».
«Ну, если он не глупый, то он скоро перестанет тебя дразнить. А ты пока потерпи».
«Вот и мама говорит: „Ты пока потерпи“. А знаешь, как трудно терпеть?.. Геркулес, а почему ты носишь длинные волосы?»
«Так нравится моей матушке, — сказал Геркулес. — А это для меня закон…»
Мать Саши осторожно подняла его на руки и понесла из комнаты.
«Ах, какой он стал тяжелый, — подумала она. — Почти мужчина».