Ворон и голубка - Грин Мэри. Страница 24

— Ты словно из мрамора — застывшая статуя, — шепнул он, гладя ее спину. Нежная ласка успокоила Синару, и она понемногу расслабилась.

«Предательница»! — упрекнула она себя. Куда девалась решимость не поддаваться? Девушка поняла, что наслаждается прикосновением к себе мужского тела. Она готовилась отдаться, отнюдь не пытаясь получить от этого удовольствие, оправдывая свои поступки лишь необходимостью спасти брата, и была уверена, что ничего не почувствует.

«Это чисто деловой договор», — говорила она себе. Сердце и чувства останутся нетронутыми. Но как оказалось, тело ее не остается равнодушным к радостям любви. И теперь единственной надеждой сохранить достоинство было не позволить этому человеку затронуть Душу.

— Ну же, ну же, — уговаривал Мерлин, — пусть гнев и злоба уйдут. Обещаю тебе, что никогда не причиню тебе страданий. Тебе понравится, вот увидишь.

— Но почему ты хочешь взять меня против моего желания? Чего надеешься этим добиться? — пролепетала Синара, ненавидя себя за то, что испытывает запретное наслаждение.

Муж медленно втянул воздух, словно от сильной боли, и Синара поняла, как ранили его жестокие слова. И хотя, казалось, эта маленькая победа должна была об радовать ее, торжествовать не хотелось.

Мерлин, не отвечая, повернул жену на бок, так что они оказались лицом к лицу, и, нежно сжав упругую грудь, начал ласкать ее через тонкую ткань. Синара не могла противиться сладостному теплу, охватившему все ее существо. Когда он коснулся затвердевшего бутона плоти, Синара подумала, что сейчас потеряет сознание от блаженства, но последним усилием воли умудрилась взять себя в руки.

— Для такой миниатюрной изящной фигурки у тебя удивительно округлые формы. Знаешь, что может сотворить такой соблазн с беднягой вроде меня?

Синара мятежно тряхнула головой, но Мерлин положил ее ладонь себе на сердце:

— Чувствуешь?

Она услышала неровное прерывистое дыхание.

— Хаос в чувствах…

И, не выпуская ее руки, провел ею по заросшей волосами груди, животу, все ниже, ниже…

Синара задохнулась. Прикосновение к напряженной, бархатисто-гладкой мужской плоти оказалось потрясением, неожиданно приятным сюрпризом. Что же ей теперь делать?

Мерлин придвинулся еще ближе, так, что пальцы Синары невольно сжались, и она ощутила, как его естество, подрагивая, возбужденно пульсирует. Охваченная отвращением к собственному нарастающему желанию, Синара пыталась отстраниться, уйти в себя, но усилия казались напрасными. Каждая частичка тела, каждый уголок души были насыщены его запахом, ласками, голосом, смехом, и она, к своему огорчению, поняла, как легко привыкнуть к близости с этим человеком, полюбить проведенные с ним минуты. Нет-нет, нужно держать себя в руках, не поддаваться вихрю ощущений.

— Ты по-прежнему слишком скованна, дорогая, — пробормотал он, перебирая ее золотистые локоны. Волосы, словно тонкий шелк, кожа, как мягкий атлас, тело — воплощенная женственность и изящество. Угрызения совести вновь напомнили о себе. Мерлин хотел эту женщину так сильно, что не остановился перед шантажом, чтобы залучить ее в постель, непонятно почему надеясь, что она поймет и раскроет ему свое неприступное сердце. Он знал, что должен быть очень терпеливым, если хочет пробиться сквозь возведенную ею стену гордости, унести любимую в царство безбрежного экстаза. Он терял голову лишь от прикосновения к ней и изо всех сил пытался сохранить ясность мысли.

— Если бы ты знала, как много значит для меня то, что ты сейчас здесь, со мной, — шепнул он и, проведя рукой по ее плоскому животу, отыскал мягкий холмик, хранящий ее женские тайны. Он понимал, что ей, девственнице, неведомо истинное наслаждение, и поэтому торопиться нельзя. Палец Мерлина осторожно скользнул между горячими, чуть скользкими складками, скрывающими святилище блаженства. Мерлин едва не терял сознание от головокружительного счастья. Она была столь сладостно нежной, и влажной, и уже хотела его, сама не зная об этом.

Синара, откинувшись на спину, отчаянно вцепилась в матрац, пока муж неустанно ласкал шелковистую плоть, сосредоточие ее женственности. Наслаждение, такое жгучее, что Мерлин едва не застонал вслух, захватило его, и лишь боязнь, что он не сможет подарить ей блаженство, омрачала восхищение. Будь проклято ее сопротивление… и все же… все же… кажется, она всхлипывает ВСХЛИПЫВАЕТ! Мерлин замер и всмотрелся в любимое лицо. Волосы — восхитительная путаница белокурых локонов, щеки едва заметно порозовели, но глаза… эти потемневшие глаза обвиняли. Может, ей больно? На кончике ресницы повисла слеза, и Мерлин не сумел удержаться от искушения наклониться и слизнуть ее.

— Что случилось? — спросил он.

Но Синара молча покачала головой. Она не могла признаться, какой ужас сотворил он в ее мыслях и чувствах, не могла найти в себе силы увидеть торжествующую улыбку на его лице, если с ее губ сорвется стон экстаза. Закрыв глаза, она отвернулась от мужа, не желая больше никогда видеть его.

— Ты используешь меня, — бросила она.

Нежность и мягкость Мерлина, казалось, мгновенно испарились, а их место заняла стальная решимость. Не отвечая, он притянул ее к себе:

— Но тебе ведь нравится то, что делаю я, — выдохнул он наконец, снимая с нее обвившуюся вокруг ног сорочку и швыряя ее на пол. — И мне показалось, что ты наслаждаешься каждой минутой.

Рука снова жала заветное местечко между ее бедер, и Синара безуспешно пыталась бороться с обуревавшим ее непонятным чувственным безумием, заставшим ее врасплох.

— Нет, вовсе нет, — жалко шепнула она, вынуждая себя думать о скучных обыденных вещах, пока его волшебные пальцы дарили сладостные муки, терзая каждый дюйм воспаленной кожи. Он сжимал ее грудь, пока нежные холмики не набухли от невыносимого томления, и Синаре хотелось лишь одного — обрести освобождение, избавиться от сладостной пытки. Она кусала губы, пока не ощутила вкус крови во рту, и мгновенно почувствовала жалость к себе. Девушка старалась отдалиться от него, выбросить из головы, но ничего не выходило. Когда же он понял, что она не собирается обернуться, то раздвинул ее ноги, и могучий отросток прижался к ее спине, словно ища входа в потаенные глубины. Она против воли начала извиваться в экстазе. Спиной, прижатой к его чреслам, она ощущала жаркое биение крови в этом кусочке плоти, который так стремился соединиться с ней.

Стиснув ее грудь, Мерлин, казалось без усилий, скользнул во влажную расщелину. Мгновенная боль пронзила Синару, боль, сразу же затерявшаяся в нарастающем, набегавшем волнами возбуждении, когда Мерлин заполнил ее изнутри, отстранился и заполнил снова. Этот странный ритм доводил ее до безумия, каждый толчок приносил безумное блаженство, тело пульсировало от желания. Ощущение слияния с этим человеком было таким полным, что Синара поняла — сколько бы раз она ни мылась, желая стереть все следы прикосновения этого человека, он по-прежнему будет с ней, в самой ее сущности. Отныне и навеки. В какую-то минуту она сосредоточилась только на становившемся все острее наслаждении, но как раз тогда, когда она уже, казалось, была на грани чего-то великолепного, чудесного, никогда не испытанного, Мерлин резко вздрогнул раз, другой, с силой врезался в нее и застонал, охваченный конвульсиями чувственного наслаждения, но тут же обмяк и замер. Тишину нарушало лишь громкое прерывистое дыхание.

— Боже, как я жаждал этого, — хрипло прошептал он.

Но Синара испытывала только чувство невозвратимой тяжелой потери, неудовлетворенности столь глубокой, что ей захотелось плакать. Измученная наслаждением, снедаемая гневом, она с трудом села, упорно борясь со слезами. УНИЖЕНИЕ. Слово огненными буквами горело в мозгу, и Синара прокляла свое непокорное тело. Он понял, что она ощущала в его объятиях. Ему удалось победить… но что она потеряла, кроме девственности? Свою гордость.

Синара соскользнула с постели и начала ощупью искать сорочку.

— Не уходи, — прерывисто попросил он, все еще задыхаясь. — Ты подарила мне самые прекрасные в жизни минуты, и сама не знаешь, как долго я желал обладать тобой.