Игра Подсказчика - Карризи Донато. Страница 10

– Если поспешить, я успею на поезд, который отходит через полчаса: вернусь домой пораньше. Решайте сами, Судья.

Та на минуту задумалась, потом повернулась к Коррадини:

– Ты что скажешь?

Советник пожал плечами.

– Хорошо, – решилась Шаттон. – Устроим ей встречу с задержанным.

До сих пор о встрече никто не заговаривал. Наоборот, Судья исключила такую возможность, когда заявилась к Миле домой, чтобы просить ее о помощи.

У Милы не было ни малейшего намерения оказаться лицом к лицу с Энигмой. Она уже пожалела о том, что согласилась выслушать краткий отчет о результатах следствия. Но вывод, к которому она пришла, породил ряд сомнений. Чтобы разрешить их, ничего другого не оставалось, как только привести ее к человеку, который впутал ее в это дело.

Отступать было поздно.

Тюрьма особого режима находилась в каких-то трех кварталах от Управления. То был небоскреб из бетона, похожий на полую башню. Хотя он и возносился вверх, его называли «Ямой», ведь тот, кто попадал внутрь, никогда не выходил наружу.

На внешних фасадах не было ни единого отверстия. Окна камер выходили во внутренний двор. Солнечный свет проникал в этот узкий колодец всего на несколько минут, как раз в полдень, отчего заключенные еще сильнее чувствовали, что они погребены заживо.

Именно в этот час Бауэр и Делакруа подвезли Милу к зданию, у которого толпились в поисках информации корреспонденты газет, телерепортеры и сотрудники новостных сайтов. Собрались здесь в честь вновь прибывшего, подумала Мила, выглянув из окошка машины.

Праздник начинается, и герой торжества – Энигма.

Пока машина въезжала в первые из трех ворот, преграждавших единственный вход в супертюрьму, Мила в последний раз подняла глаза к небу и смерила взглядом впечатляющий серый монолит, казалось поглощавший лучи солнца, которое в данный момент находилось почти в зените. Кто знает, что испытывают заключенные, переступая этот порог в первый и единственный раз, зная, что обратной дороги нет.

Машину завели в гараж, ее должны были осмотреть охранники. То была стандартная процедура, даже для автомобиля, приписанного к полиции, из опасения, что без ведома водителя и пассажиров кто-то исхитрится подложить туда взрывное устройство. Среди заключенных были видные члены мафии и террористы, которых кому-то из оставшихся на свободе выгодно ликвидировать, пока строгий тюремный режим не заставит их раскаяться в содеянном и заговорить.

– Добро пожаловать в «Яму», госпожа Васкес, – поприветствовала ее охранница из-за стойки наисовременнейшего пункта регистрации, оснащенного мониторами и сложными электронными устройствами. – Я – лейтенант Ражабьян, мне поручено сопровождать вас.

Она тут же выдала Миле бедж с штрихкодом.

– Наденьте его и не снимайте ни при каких обстоятельствах, иначе телекамеры инфракрасного диапазона зафиксируют вас как «незаконно вторгшуюся» и охранники получат право стрелять без предупреждения.

Мила повесила бедж на шею.

– Теперь вам следует раздеться для тщательного осмотра.

Ее, Бауэра и Делакруа обыскивали пятеро охранников, в разных комнатах. Милой занимались две женщины. После обыска посетителям выдали синие комбинезоны, в такие же были одеты и заключенные, только цвета различались в зависимости от отсека.

У Милы возникло ощущение, будто она попала в какой-то особый мир, подчиненный собственным правилам, где время утрачивало всякий смысл.

Ражабьян вела их по бесконечным коридорам, неотличимым друг от друга, освещенным холодным светом люминесцентных ламп. Вентиляция в здании была искусственная. При мысли о том, что их окружают стены толщиной более трех метров, Мила почувствовала первые признаки приступа клаустрофобии. Она сделала глубокий вдох, вспомнила светлое озеро, кроны лип, колышущиеся на ветру, и на какое-то время ее отпустило.

Они подошли к лифту.

– Вы уже бывали здесь, у нас, госпожа Васкес? – спросила сопровождающая, нажав на кнопку вызова.

– Не думаю, ведь она работала в Лимбе, – с презрительным смешком ответил за нее Бауэр.

– Тогда позвольте вас немного просветить, – продолжала охранница. – «Яма» состоит из двадцати четырех этажей. На первых шести – офисы, склады, различное оборудование. С седьмого и выше – различные отсеки тюрьмы как таковой, они отличаются цветами. На нижних этажах – «белые воротнички»: задержанные за политические преступления, за единичные убийства. Чем выше, тем преступники опаснее, а следовательно, тем строже режим.

Как в Дантовом аду, подумала Мила. Только этот прирастает вверх.

Лифт наконец пришел. Ражабьян пропустила посетителей вперед. В кабинке лейтенант приложила магнитный ключ, чтобы разблокировать панель, и нажала на кнопку. Заметив номер этажа, Мила вспомнила, что совсем недавно говорила Ражабьян, и внутри у нее все сжалось.

Они направлялись на последний, двадцать четвертый этаж.

Подъем длился двадцать четыре секунды, которые Миле показались вечностью. Потом двери лифта автоматически раскрылись, и перед ними предстал розовый коридор. Это сразу обескураживало. Все было выкрашено в розовый цвет – от пола до ламп на потолке.

– Некоторые психологи считают, что розовый цвет усмиряет ярость, – поспешила сказать Ражабьян, заметив их изумление. Но Мила вспомнила, как подобный эксперимент проводили в восьмидесятые годы в другом тюремном комплексе. Заключенные сожрали штукатурку, а потом напали на надзирателей.

Лейтенант провела их в крыло, где располагались камеры.

– Здесь мы держим психопатов, – рассказывала она. – «Серийников», «массовиков», пироманов, педофилов-убийц: наихудшие образцы того, на что способна человеческая природа. У нас даже каннибал есть.

По пути Делакруа обратился к Миле:

– Ты увидишься с татуированным человеком в его камере. Если его переместить, это может вызвать у него излишнее волнение, а так нам будет удобнее проследить за его реакциями.

Мила хотела что-то возразить, но Делакруа опередил ее:

– Он не сможет до тебя дотронуться: между вами будет стекло толщиной в десять сантиметров.

– Но увидеть-то меня он сможет?

– Да, конечно, – подтвердил Делакруа. – Я ведь только что об этом сказал.

Мила пожалела, что задала такой глупый вопрос: слишком нервничала. Они остановились перед бронированной дверью.

– Ты одна войдешь в комнату, примыкающую к камере, – сообщил Делакруа, отведя ее в сторонку. – Наше присутствие может смутить его или разозлить, а наедине с тобой он вдруг да и решит открыться.

Мила кивнула:

– Хорошо.

– Мы будем все время следить за встречей через видеокамеры, – заверил ее агент.

– Не надо меня успокаивать, я бывала и в худших передрягах, – не удержалась Мила. То была чистая правда. Но она осознавала также, что отвыкла от подобных вещей.

– Знаю, – ответил Делакруа, притом всем своим видом давая понять, что прошлое – это прошлое и не стоит слишком полагаться на давний опыт. – Если захочешь прервать свидание, сделай вид, что поправляешь волосы.

Лейтенант Ражабьян набрала код на панели рядом с бронированной дверью. На дисплее замелькали цифры, раздался писк: начался обратный отсчет пяти секунд, после чего замок разблокировался.

Делакруа взглянул на Милу:

– Готова?

Та глубоко вздохнула, потом выдохнула:

– Готова.

– И вот еще что, – вмешался Бауэр. – Он не знает, что ты здесь.

Ошибаешься, подумала Мила. Знает.

Дверь открылась, и она шагнула в темноту.

Каждый психопат сам по себе тюрьма, припомнила Мила. Внутри у него обитает демон, все беспокойное существование которого подчинено одной цели: всеми правдами и неправдами выбраться наружу. Самые жестокие убийцы всегда кажутся стороннему наблюдателю смирными и вежливыми людьми. Но насилие может проявиться в любой момент. Так демон дает внешнему миру понять, что он существует и полностью контролирует человека, в котором живет.

Бронированная дверь закрылась за ее спиной. Мила очутилась в тесной, слабо освещенной комнатке. Пока глаза привыкали к полумгле, перед ней начала подниматься переборка.