Данте. Преступление света - Леони Джулио. Страница 28

— А Гвидо Бигарелли было предопределено встретить здесь страшную смерть?

Старец ответил не сразу. Казалось, ему не оторваться от последнего кусочка яблока, который он поглотил с закрытыми глазами, словно смакуя доступный далеко не каждому аромат.

— И это яблоко выросло лишь для того, чтобы закончить свой путь здесь, — пробормотал Марчелло. — Господь Бог заранее знает все, что должно произойти. Мы вынуждены листать страницы книги одну за другой лишь из-за природной слабости ума. Но ведь эти страницы — с первой до последней — уже переплетены!

— Конечно, Божественному разуму известны все события, и его Провидение с бесконечной мудростью наделило ход земной жизни вечными повторениями. Однако тот же Божественный разум привнес в наш земной мир бесконечное разнообразие, чтобы мы могли свободно выбирать и совершенствоваться. Нам неизвестно будущее, потому что именно на таком незнании зиждется рациональный выбор, который мы совершаем.

— Вы действительно в это верите?

— Разумеется. Адам не согрешил бы, знай он последствия своего грехопадения. Но в этом случае множество просвещенных умов в последующих поколениях лишились бы возможности превозносить добродетель как способ искупить грех нашего общего прародителя. У человечества не было бы главного — бесконечного поиска истины. А ведь лишь этот поиск может хоть как-то загладить нашу вину перед лицом разгневанного Творца.

Старец криво усмехнулся:

— Не кричите о своих убеждениях на каждом углу, мессир Алигьери. Вряд ли инквизиция благосклонно отнесется к призывам пуститься на поиски истины.

— Флоренция — вольный город. Она не подвластна инквизиции. Пока не подвластна… И останется не подвластной, пока я принимаю участие в ее управлении.

— Вы очень уверены в своих силах. Можно подумать, что вы способны заглянуть в будущее и увидеть там то, что вас ждет.

— Я не провидец. Мне остается уповать лишь на собственные знания и добрую волю.

Взгляд Марчелло смягчился, и в его глазах появился свет отеческого тепла.

— В молодости я знавал людей вроде вас. Людей, щедро одаренных, сильных и уверенных в том, что они могут подчинить судьбу своей воле. А стали они лишь источниками бесконечных горестей…

— О ком вы говорите?

— Это было давно. Очень давно. В далеких землях.

— Вы долго жили на Востоке?

Уставившись в пространство за спиной у поэта, Марчелло воодушевился так, словно воспоминание о далеких землях согрело его душу.

— Что же вы там узнали? — настаивал Данте. — Какие тайные учения? Какие лекарственные снадобья? Какие волшебные средства? Ведь с Востока к нам приходят не только самые страшные болезни, но и чудодейственные лекарства! Неужели говорят правду, и существует средство продлить жизнь человека так, чтобы он не ушел из жизни и в семьдесят лет, как положено ему Священным Писанием?

— Да. Некогда я встречался в городе Сидоне [25] с человеком, утверждавшим, что он трапезничал вместе с Карлом Великим! [26] А другой говорил, что поднимался вслед за Христом на Голгофу…

— Не может быть!

— Но я же их видел! А разве не говорят о том, что и последний император не умер, а до сих пор объезжает германские земли, собирая рать для своего последнего похода.

— А императора Фридриха вы тоже видели? — недоверчиво воскликнул Данте. — Когда?

— Очень давно. Во время его крестового похода, — ответил медик и добавил: — Когда император провел их всех…

— Кого?

— Язычников. И епископов своей свиты. Он обманул их своей аллегорией… Фридрих ехал по мощеной дороге из Иерихона в сверкавший на солнце золотой Иерусалим — город сотни башен. По краям дороги неистовствовала толпа. Порабощенных христиан, дерзких язычников, упрямых в своей вере евреев — всех обуяло любопытство. Все они желали видеть движущееся к ним чудо. Император ехал стоя на триумфальной колеснице, запряженной четверкой волов, увенчанных лавровыми венками. По углам повозки двигались четверо невольников, закованных в цепи: сарацин, татарин, европеец и еще один в маске Тритона. В правой руке Фридрих сжимал свой золотой кубок, а левой рукой держал уздечку кентавра, на котором ехал человек в маске с двумя лицами — спереди и сзади.

— Кентавра? — пробормотал ошеломленный Данте.

Не обращая внимания на его слова, Марчелло продолжал:

— Перед колесницей шли семь дев с зажженными факелами, за которыми шествовали семеро старцев в греческих одеждах с лавровыми венками на головах. За ними шли еще семеро мужчин в длинных одеяниях, усыпанных знаками небесных тел и двое витязей в латах. Один из витязей нес в руке сверкавший на солнце блестящий меч, а у другого в руках был моток веревки, спутанной и завязанной в бесчисленное множество узлов. Замыкали процессию пять женщин с закрытыми покрывалами лицами. У них были в руках потушенные лампы, и они извивались, как похотливые блудницы вокруг троих мужчин, каждый из которых нес в руках книгу.

Марчелло провел рукой по глазам, словно пытаясь избавиться от этого видения, и помрачнел.

— Ну что? Вам понятен смысл этой непристойной аллегории?

— Разумеется.

— В этом случае ум ваш остер, а знания глубоки.

— Девы с факелами — семь свободных искусств. Семеро старцев — семь великих мудрецов древности, о которых мы знаем из греческих преданий. Семь мужчин в длинных одеяниях — семь небесных тел, вращающихся вокруг Земли, которую олицетворяла собой колесница с императором. Четверо невольников — три части суши, покорившиеся императору, и Тритон — океан. Кентавр — получеловек-полузверь — олицетворение мудрости, слияние природы и человеческого ума. Двое витязей — право императора подчинять себе своими законами и освобождать своей силой. И наконец, пять женщин с потухшими лампами и трое мужчин с книгами — самая страшная часть аллегории — отказ от веры.

С серьезным видом кивнув, Марчелло спросил:

— Значит, вы понимаете, кто эти трое, равные количеством волхвам, поклонявшимся младенцу Христу?

— Пожалуй, да. Это те, чьи слова значатся в священных книгах: Моисей, Христос и Магомет.

— Вокруг этих троих великих обманщиков с их лживыми учениями и извивались похотливые блудницы!.. Вот так Фридрих и въехал в Иерусалим, издеваясь своей аллегорией над верами населявших его народов, — пробормотал Марчелло. — А как же человек в двуликой маске? Неужели даже ваш острый ум не разгадал значения этого символа?

— Не знаю. Может… — начал было Данте, но вдруг замолчал, вспомнив странную носовую фигуру галеры с Мертвой командой. — А может, вы сами раскроете мне тайный смысл этого образа?

— Простые смертные не могли понять всего, что творилось в голове у императора.

Данте понял, что Марчелло больше ничего не скажет, и его бесполезно расспрашивать дальше. А ведь поэту надо было разгадать не аллегории пятидесятилетней давности, а сегодняшние загадочные убийства. Марчелло же, кажется, мог думать только о прошлом. Даже если он действительно прожил не одну сотню лет, теперь, в конце своей жизни, ему явно не хотелось думать о настоящем.

Не успел Данте выйти с постоялого двора, как столкнулся с возвращавшимся к себе юным отпрыском римского рода Колонна.

Студент остановился с таким видом, словно хотел избежать встречи с поэтом, но наконец решился и пошел к нему с весьма вызывающим видом.

— Что вы делаете здесь, приор? — насмешливо воскликнул он. — Ведь труп уже увезли!

Данте встал прямо у него на дороге:

— Но убийцу еще не нашли. А вы можете помочь мне его обнаружить.

— Я ничего не знаю. Но на вашем месте я поискал бы виновного среди священников. Брунетто, кажется, их недолюбливал. Не удивлюсь, если его прикончили люди Бонифация!

— Выходит, вы тоже не в самых лучших отношениях с папской курией?

— Не прикидывайтесь! В вашем городе и так хватает лицемеров! — презрительным тоном воскликнул юноша. — Вы же прекрасно знаете мое имя, а если забыли, я вам его напомню.