Данте. Преступление света - Леони Джулио. Страница 57
Данте не знал, что еще предпринять, но его не покидала уверенность в том, что стоящий перед ним кубок совсем не прост. Обхватив голову руками, поэт шарил глазами по келье в поисках подсказки. Потом его озарила мысль.
Девять! Именно это число старец Марчелло считал судьбоносным!
Еще пять ударов кубком о стол, и на дне его чаши открылась маленькая щель, которую никто не заметил бы, если бы кубок был наполнен вином. Через нее-то в вино и попадал яд, скрытый в ножке. Значит, каждый раз, когда кубок ставили на стол, скрытый в нем механизм делал новый шаг в сторону смерти. Постепенный характер его действия мог легко обмануть даже тех, кто заметил бы легкое движение ножки, которое можно было принять за недостаток в изготовлении изделия.
Да и кто бы осмелился разглядывать кубок, из которого пил император? Поэтому жертвой этого адского приспособления мог пасть лишь он сам. И человек, считавший себя его сыном. Или страстно желавший им стать…
Значит, и Арриго стал жертвой загадочного убийцы, неожиданно повторившего свое старое преступление…
Поняв, что у него перед глазами раскрывается преступление, совершенное полстолетия назад, Данте задумался о том, не управляет ли его судьбой путеводная звезда. А вдруг Марчелло прав, и жизнь человека — лишь путь вслепую по давно предначертанному ему пути?!
Вспомнив об этом, поэт вытащил из сумки скомканный лист, на котором старый медик изобразил его судьбу, предсказывая ему изгнание, одиночество и бесславную смерть. У Данте разболелась голова, линии, буквы и знаки плясали у него перед глазами. Он водил по ним пальцем, пока не добрался до квадрата враждебного Юпитера, предвещавшего изгнание. Данте провел ладонью по глазам и покачал головой, разглядывая свой гороскоп с его мелкими неровными значками…
Приглядевшись к ним, Данте бросился к фолианту с десятью трактатами по астрономии и стал сравнивать почерки. Даже при неверном свете свечи было видно, что его судьба и пометки на полях рукописи сделаны одной и той же рукой. Рукой единственного человека в мире, способного добавить к десяти трактатам одиннадцатый. Теперь поэт не сомневался в том, что пометки на полях книги и дополнение к ней написал тот же автор. Данте содрогнулся при мысли, что злосчастная судьба ему предсказана величайшим астрологом всех времен и народов.
С трудом взяв себя в руки, Данте выпрямился во весь рост. Он постарался убедить себя в том, что значки на бумаге ничего не значат, а его судьба зависит лишь от его собственных поступков и решений.
В гневе он хотел было порвать гороскоп, но тут случайно перевернул лист и замер.
Астролог стремительно начертал гороскоп на первом попавшемся листе из своей сумки. В пылу разговора он даже не заметил, что рисует на обратной стороне одной из бумаг, похищенных у убитого Бигарелли.
Это открытие тяжким грузом свалилось Данте на плечи.
Вот, значит, кто убийца! Но почему?!
Казалось, немой возглас поэта отражается гулким эхом от стен кельи и от трупа Арриго. Потом он вновь обратил внимание на гороскоп в своей дрожавшей руке.
Сев за стол, Данте разгладил бумагу рядом со свечой и увидел большой восьмиугольник с маленькими восьмиугольниками по углам. Замок Кастель дель Монте с его башнями по кругу!
Однако на чертеже перед глазами поэта было что-то отличавшееся от нарисованного в Гильдии строителей. Здесь на схеме помещений и коридоров были дополнительные обозначения: восемь линий, проведенных сангиной, — по одной в каждом из восьми залов. Рядом с каждой из линий было написано «lucis imago repercussa» [56] и стояла величина угла, выраженная в градусах. Все эти красноватые черточки были соединены чернильными линиями, как звенья одной цепи.
— Образ отраженного света… — пробормотал Данте, прикусив нижнюю губу. Внезапное открытие заставило его позабыть о головной боли, словно работа мысли побеждала слабость тела. — Восемь отражений в восьми зеркалах.
Поэт и дальше разглядывал чертеж Бигарелли, завороженный идеальной геометрией линий, показывавших необычные положения разных предметов и отношения между ними. Если в красоте и гармонии образов находит выражение истина, то в этом чертеже, с его симметрией, должна скрываться истина высочайшего порядка.
Рядом с чертежом стояло примечание, написанное малюсенькими буквами. Даже острейшее зрение поэта не сразу его разобрало. В нем говорилось о том, как следует строить сооружение.
Проследив пальцем за линиями на чертеже, Данте убедился в том, что Бигарелли пытался изобразить что-то вроде маршрута вырвавшейся на свободу необузданной силы, несущейся от одного зеркала к другому между глухими стенами сооружения, чтобы в конечном итоге оказаться в его центре, где предусматривалось что-то вроде внутреннего двора. Там несколькими скупыми чертами был изображен какой-то предмет и несколько зубчатых колес. Рядом с ним находился обведенный красным рисунок в крупном масштабе, изображавший две оси с укрепленными на них полумесяцами и человеческий глаз, внимательно созерцавший одну из них.
«Lucis imago repercussa…»
Данте начал понимать, о чем идет речь. Он вспомнил слова из «Хроники», поспешно прочитанные в келье Бернардо. Теперь его феноменальная память выудила их из пучины небытия:
«Император был готов к великому опыту, а мудрый Михаил, вопреки мнению придворного астролога, придумал, как его осуществить…»
Поэт поднял глаза от бумаги. У него вспыхнули глаза.
«Lucis imago repercussa…»
Великому Фридриху помешала увидеть его смерть. Теперь его мог увидеть Данте.
Поэт повернулся к закрытому шкафчику, заваленному стопками бесценных книг. Данте взломал его дверцу кинжалом. Лампа Илии! Теперь он понимал, зачем она нужна. Понимал он и назначение копии замка Кастель дель Монте. Знал, что должен был рассчитывать убитый математик Фабио даль Поццо…
Об этом же говорил Арриго рядом со стенами Баптистерия, ценного для него лишь мраком внутри стен.
Колодец темноты, без которого философ не смог бы осуществить заветную мечту своего отца.
Не возрождение империи, навсегда поглощенной океаном времени! О ней мечтали люди с севера, венецианцы и тамплиеры. Арриго же лишь великодушно согласился им помочь, вынашивая в глубине своего сердца совсем другую мечту. Теперь Данте наконец ее разгадал.
Внезапно поэта охватила тревога. А что, если, проникнув в этот секрет, он посягнет на божественную тайну? У него к горлу подступил комок, а на глаза навернулись слезы. Он не выдержал и расплакался от сердечной боли.
— Так вот чего ты хотел! — всхлипывая, воскликнул он, обращаясь к трупу Арриго.
— В чем дело, учитель? — воскликнул кто-то за дверью. — Вам нехорошо?
— Все нормально, — ответил Данте, стараясь не всхлипывать. — Это просто страшный сон…
Поэт надеялся на то, что человек в коридоре удалится, но дверь в келью приоткрылась, и на пороге показался монах со светильником в руке, который с подозрительным видом несколько раз перевел взгляд с Данте на Арриго и обратно.
— Приор, это вы? А что вы здесь делаете? А мессир Арриго?..
— Он умер. Но не по воле Божьей. Он сам решил покинуть этот мир и покончил с собой, — объяснил поэт ошеломленному монаху, который при звуке этих слов в ужасе поднес ладонь ко рту.
— Самоубийство? В этих святых стенах? Я должен сообщить аббату! — пробормотал он, не сводя глаз с покойника.
— Обязательно сообщите, но позже. Сначала вызовите могильщиков из госпиталя Мизерикордия с тележкой для мертвецов.