Казань (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 25

Я тяжело вздохнул про себя. Как спасти поэта? Россия сейчас так бедна образованными и талантливыми людьми. Или это все интеллигентская мягкотелость? Харлова Таня вон, в гробу лежит. Сегодня вечером похороны – землю на кладбище уже отогревают и долбят. И отпевать будут в закрытом гробу – невозможно смотреть на обезображенное лицо девушки.

– Давай Державина – я хрустнул пальцами.

– За убой беременной женки – им всем четвертование полагается – тихо произнес Шешковский.

– Выясните кто рубил Харлову, его пытать крепко.

Пара дюжих охранников привели осунувшегося Державина, пинком поставили его на колени. Поэт выглядел плохо. Бледный словно утренний вампир, небритый… Но взгляд такой же непримиримый как и у Курбатова.

– Я вам ничего не скажу – Державин сплюнул на пол – Можете пытать сколько хотите.

Начался допрос. Пришедший Хлопуша и Шешковский попеременно спрашивали, поэт ругался, канцеляристы записывали. Потом с допрашиваемого сорвали рубаху. Мужчине заломили руки за спину, привязали к веревке, подвешенной к потолочному крюку, и палачи вздернули тело кверху. Державин застонал, а потом заорал, когда его дернули за ноги вниз, выворачивая руки из суставов. Снова начался неторопливый допрос. Поэт молчал – только зубами скрежетал.

Потом палач взялся за хлыст и ловкими ударами превратил всю спину в кровоточащий кусок мяса. Плохо соображающего от боли поэта снова спрашивали и еще нескоро унесли прочь.

Я наблюдал за этим жутким процессом. Наконец, так и не сказав ни слова, вышел на улицу. Взглянул на пасмурное небо. Хлопуша и Шешковский стояли рядом, почтительно ожидая моих распоряжений. Я же боялся проявить видимую слабость, поэтому молчал. Петр Первый обожал подобные развлечения – лично пытал сына, рубил головы стрельцам…. Меня же от них тошнило. К тому же я понимал, что на результаты следствия пытки мало влияют. Но стоит ли лезть со своими цивилизованными представлениями в худо-бедно работающую систему дознания?

– Вот что – решился я – У вас там дамы в тюрьме. Их мучить запрещаю. Мужей пытать так. Сажать к следователю по одному и не давать спать.

– Что за пытка такая? – удивился Шешковский – Китайская?

– Она – согласился я – Под кнутом оговорить легко. А вот придумай складную сказку, когда спать не дают пару дней, да еще и по-разному распрашивают разные следователи…

– Я еще слыхал от купцов – включился в разговор Хлопуша – Что можно капать водой на голову привязанного человека. Також быстро сознаются.

– С ума сойти могут – не согласился я – Делайте как повелел. Что с Орловым?

– Людишки доносят, что к Москве подходит. Там уже все и унялось поди – вздохнул Степан Иванович – Петр Федорович, не томи. Есть у тебя способ победить гвардейцев? Ведь это не Кар и не Бибиков. Там в полках дворян половина, а то и поболе. Эти пойдут до конца.

Хлопуша тоже смотрел на меня обеспокоенно.

– Есть таковой способ – кивнул я – Но об сем говорить пока рано. Подметные письма в Южную армию написали?

– Десять посланий готовы, сегодня отправляем – кивнул Шешковский.

– И не тяните с открытием Тайных приказов в Оренбурге, Самаре, Уфе и Челябе.

– Людишек нет! – развел руками Хлопуша.

– Учите, рожайте, делайте, что хотите, но око государево должно быть на всех землях.

В совершенно мрачном расположении духа я отправился на Арское поле. Тут с утра опять маневрировала моя армия, к которой добавился третий крестьянский полк. Он производил совсем гнетущее впечатление – косматые мужики в лаптях и опорках с палками изображающие мушкеты, месили свежевыпавший снег. Если третий полк занимался отдельно, то остальные подразделение сегодня учились наступать колонной. Причем их действия корректировал флажками, один из польских офицеров на воздушном шаре.

Перед самой ассамблеей я сделал примитивную флажковую-номерную азбуку, которую легко было читать с земли из подзорной трубы. Сначала воздушный шар Перфиельеву опускал записку с обстановкой на “поле боя”. Затем генерал изучив обстановку на карте, принимал решение, куда двигать полк, писал ответное послание. В карзине вывешивалось огромное большое полотнище с номером полка. Офицеры замечали свое число, начинали следить за флажками. Красный – повернуть вправо, синий – влево. Черный – вперед, желтый – назад. Соответственно сочетание нескольких цветов означало более сложный маневр. Были флажки для каре, “развернуться цепью” и другие.

Разумеется, система не была совершенна. Но точно должна быть лучше, чем сигналы барабанами, трубами, да и посыльными тоже. Последних банально убивали на поле боя до того, как они довезут сообщение штаба до офицеров полка или обратно.

Понаблюдав за маневрами и дав несколько замечаний, я сел прямо на постиленном в снегу ковре перекусить. Рядом примостился Почиталин, позади встала охрана.

– Ваня, пиши письмо на заводы. Пущай присылают своих мастеров в Казань – будет для них одно дело.

Раз Орлову я не могу противопоставить выучку войск, надо брать техническим прогрессом. Пришло время пули Нейслера. В теории она представляла собой небольшой цилиндр, переходящего в конус длинной в 2–3 калибра из мягкого свинца с конической выемкой сзади. Выглядела точно также как и пуля Минье для нарезных штуцеров, но могла быть использованна и в гладкоствольном оружии.

Пуля изготавливается из мягкого свинца и при выстреле юбочка пули расширяется, плотно прилегая к стволу. Это обеспечивает более эффективный разгон пороховыми газами и увеличивает кучность. Пуля банально меньше «прыгает» в стволе. И дальность и кучность увеличиваются примерно в полтора-два раза.

Конечно, идеально было бы вооружить опытные полки штуцерами с пулей Минье. Но подобное оружие плохо умели производить на уральских заводах, да и цена нарезных стволов была запредельной для казны. Поэтому, на безрыбье и рак рыба – будем бить Орлова издалека из мушкетов. Плюс у меня оставалась неплохая мобильная артиллерия Чумакова. Это тоже неплохой плюс.

– Пошли за мастерами конные тройки – я прикинул время. Пара недель в Москве, еще полмесяца идти до Нижнего. Встречать надо там или на пути в Казань. Если правительственным войскам удастся дойти до города – не исключен еще один удар в спину от новых заговорщиков из городских жителей. Эх… Поторопился Державин. Небось хотел выслужиться перед Екатериный. Если он подождал бы месяц, полтора – ущерб от его действий был бы убийственным. Обезглавить армию в момент генерального сражения… Я поежился.

– Пущай срочно съезжаются.

– А для чего? – полюбопытствовал Ваня.

– Нужно за месяц сделать несколько тысяч новых пулелеек.

Эх, не лежала душа у меня к этой инвенции. Утаить секрет пули Нейслера будет трудно. Пули вытащат хирурги из тел солдат. Большинство сомнутся, но будут и целые. Сами пулелейки кто-нибудь да потеряет, или просто продаст шпионам. Вот секрет и уезжает мигом в Европу. А там моментально возьмут на вооружение. Пронумеровать их что ли? Или распустить слухи о тайных добавках в свинец? Мол, пулелейки – дело третье, главное секретный ингредиент, который хранится за семью печатями в казне. Народ то нынче суеверный…

– А зачем? – Почиталин смотрел на меня ясными глазами.

– Что зачем? – очнулся я от размышлений.

– Собирать мастеров. Зачем?

– Много будешь знать – грустно улыбнулся я – Скоро состаришься. Где там наша еда?

– Вон уже Жан гуляш походный тащит – Ваня махнул рукой на мажордома, который теперь от меня не отставал. Вот тоже мне проблема. Как быть с пищей? Назначить специальных людей пробовать все до подачи на стол? Тяжело вздохнув, я принялся за еду.

Стоило мне опустить обычную деревянную ложку в котелок, как к нашему “пикнику” подскакали конные башкиры и киргизы, с украшенными красными повязками бунчуками. Охрана напряглась, но я махнув рукой казакам, велел пропустить кочевников к нашему ковру.

Подошли всего двое. Юлай Азналин с сыном. В снег на колени первым повалился Салават Юлаев, за ним его отец.