Чёрный шар (СИ) - Шатилов Дмитрий. Страница 23

Тогда Цимбал узнал, что такое ревность. Это был его робот, его идея заполучить слугу и друга. Почему он должен уступать его призрачным голосам? Уступить, однако, пришлось: самому Цимбалу оказалось не под силу выйти из Блока в подземную темноту, пройти несколько миль по связующему мосту над пропастью и забрать ящики с консервами, которыми согласился поделиться его сосед.

Два дня спустя робот вернулся к патрону. Он обошел все четыре Блока, видел людей, говорил с ними, и простая его натура начала меняться не в лучшую сторону. Больше всего ему понравилась Гадайе: эксперт по робототехнике, программист и обладательница более чем сотни микроимплантов, она беседовала с ним, как с равным, и не скрывала, что видит его пребывание у Цимбала не сотрудничеством, а разновидностью рабства. Иным оказался Миниц, бывший архитектор, ведающий отпуском рессурина в Блоке Десять. Из страха перед «КОМПЛЕКСОМ-КА» он прятался в самодельном саркофаге и с К-ВОТТО во время визита последнего общался через видеозапись. Не считая камер и проекторов, Блок Миница был наименее оснащенным из всех, ибо здесь, с разливки ресуррина, процесс, бывший душой комплекса, лишь начинал свой долгий, таинственный путь.

Процесс. До самого конца он висел перед умственным взором Цимбала, как серия не связанных друг с другом процедур, горсть бусин, лишенных единой нити. Миниц разливал ресуррин, но кто доставлял его к Цимбалу в отдаленный Блок Семь? Гадайе изучала "REM-процессы" и программировала "ядра" – но что значили эти слова в контексте общего дела? Хотя пятеро распорядителей трудились в одной упряжке, никто не желал раскрывать свои секреты. Высокомерие, равнодушие, страх разделяли их не хуже, чем километры мостов и тьма за пределами Блоков.

– Конечно, вы не можете понять, – говорила другая женщина, Кремна, обитающая в Блоке Четырнадцать. – Вы просто мелкая сошка, перекладыватель бумажек, лабораторная мышь. Если бы вы прочли распоряжения, поступающие ко мне с поверхности, то содрогнулись бы от масштабов стоящей перед нами задачи. Я говорю это, не хвастаясь, мне безразлично, что вы подумаете обо мне. Я просто хочу, чтобы вы понимали: я – лицо, облеченное высочайшим доверием, на мне держится этот проект – не на вас, не на Мальбране, на мне! – и я не потерплю нарушений субординации! Внешний мир рассчитывает на нас, Цимбал. То, чем мы здесь занимаемся – кульминация пятидесяти лет непрерывной работы. Мы не должны были узнать друг о друге, но я согласна терпеть вас и остальных, если вы будете помнить свое место. Не заглядывайте ко мне в Блок, не связывайтесь со мной первым, не досаждайте мне мелочами – таковы правила нашего общежития. Надеюсь, у вас хватит ума им следовать. А нет – поверхность найдет способ вас урезонить, будьте уверены.

Такова была Кремна, "проектировщик формы", автор проекта "Сын". Яростный противник любых контактов, она последней согласилась на объединение – и только потому, что доступ в Контрольную комнату требовал ДНК всех пятерых. Цимбал не винил Кремну за эгоизм и напыщенность, куда больший гнев вызывала у него Гадайе с ее попытками переманить К-ВОТТО на свою сторону. Возможно, попытки эти существовали исключительно в голове Цимбала, однако он сделался с роботом холоден, сух и придирчив. Славные дни их совместного одиночества остались в прошлом. Хотя каждое расставание по-прежнему отзывалось ревностью, Цимбал отсылал К-ВОТТО все чаще и, наконец, в очередном послании сообщил Гадайе, что они оба могут катиться к черту. Все было кончено, К-ВОТТО перестал быть "его роботом". Когда пришло сообщение, что Мальбран погиб на выходе из комплекса, а К-ВОТТО, сопровождавший его, облучился, старик только хмыкнул.

***

Не успела нить памяти размотаться полностью, как у самого выхода из Блока, в крайней комнате справа, я обнаружил костюм Цимбала. Он словно оставил его минуту назад – ни единой пылинки не осело на его ворсистую поверхность. Уныло-коричневый, переживший тысячу стирок и глажек, костюм висел на спинке стула, и, казалось мне это или нет, воздух вокруг него словно пульсировал энергией воспоминаний. Мне оставалось только протянуть руку и коснуться этого воплощения старости, но едва я вознамерился это сделать, как вновь напомнило о себе ядро.

– НЕТ! – сказал Голос.

Но мне было уже не так больно.

– НЕТ! – приказ впился в мою голову сотней иголок, то огненных, то ледяных.

Но я уже научился терпеть.

Осторожно поставив микроскоп на пол, я накинул пиджак на плечи и с некоторым трудом втиснулся в узкие, короткие брюки. Хотя костюм ощутимо жал, вместе с ним ко мне пришло чувство защищенности. Я больше не противостоял этому миру открытой кожей. Межблочный холод больше не угрожал мне. Запахнувшись в пиджак плотнее, я почувствовал, что в грудь мне упирается нечто круглое. Во внутреннем кармане обнаружился нашейный передатчик Цимбала – тот самый, по которому он связывался с другими Блоками. Теперь все, чем владел старик, принадлежало мне.

Голос протестовал. Он требовал вернуть костюм на место, избавиться от передатчика, следовать старому маршруту. Когда же увещевания оказались бесполезны, а боль – бессильна, он вдруг оборвался на полуслове, так что эхо его последней фразы словно зависло под куполом моего черепа. На мгновение наступила тишина, а потом в ушах зазвучал торопливый, сбивчивый шепот.

– Это послание идет в обход механизмов ядра, не знаю, насколько хватит резервной емкости. Буду краткой: я – Гадайе из Блока Четыре, и если ты слышишь эту запись, значит, памяти в тебе уже слишком много. Это опасно: все мы – я, Цимбал, Мальбран, Миниц, Кремна – назначены в консервацию, и если ты станешь нами слишком сильно, тебя устранят, не успеешь и глазом моргнуть. Верь мне, я знаю, о чем говорю. Даже наши собственные ядра, которые тебе придется внедрить, содержат нас в разбавленном виде, чтобы избежать повторения. Теперь слушай. Сейчас у тебя в руках передатчик Цимбала, ты должен раскодировать последнюю запись. Это послание Миница, он отправил его прямо перед общим сбором, когда все, кроме него, уже оставили свои передатчики в Блоках. Иди в мой Блок – он сразу после Блока Цимбала – найди декодер, узнай, о чем говорил Миниц. Это не помогло нам, но поможет тебе.

Неожиданно шепот превратился в обычный голос – резкий, нервный, визгливый.

– Да, да, можешь обвинить меня в мошенничестве и саботаже! Я просто хочу использовать резервный модуль ядра, чтобы он не пропал даром!

– Вы рискуете целостностью данных, Гадайе, – заговорил другой голос. – От этого зависит и ваша жизнь. Не думаю, что послание Миница настолько важно, чтобы ради него переделывать основную структуру.

– Послушай, через три минуты все будет кончено, давай не тратить время на пререкания. Это всего лишь…

Запись оборвалась, ядро вновь вступило в свои права. "…КОМЕНДОВАНА ПЕРЕФОРМОВКА", – закончил Голос свою тираду, и я, повернув ручку двери, навеки оставил Блок Семь.

***

Межблочное пространство встретило меня грохотом, лязгом, сыростью и холодным ветром. Квадрат света за спиной высветил впереди узкий мост. По обеим сторонам от него простиралась темнота, полная неустанного движения. Я словно бы шел под ногами гигантов: надо мной, подо мной работали во мраке неведомые машины. Когда глаза привыкли к отсутствию света, я различил силуэты огромных поршней, движущихся вверх-вниз, механических рук, передающих контейнеры, вращающихся барабанов, болванок, бьющих друг в друга. Масштабы комплекса поражали: сколько же денег вложено в этот проект – и что именно правительство желало получить в итоге?

Прошло немного времени, и впереди во тьме выросла исполинская преграда, которую я счел следующим Блоком. Наверное, мне оставалось до него не больше сотни метров, как вдруг случилось странное: на темной стене здания вспыхнул яркий прямоугольник света, и на фоне этого внезапно открывшегося прохода я увидел непроницаемо черную фигуру, похожую на человеческую – и все же иную. Как ни слепило мне глаза сияние, истекающее из Блока, я разглядел непропорционально большую голову на тонкой шее, дополнительную пару конечностей, расположенную на уровне пояса, и короткие ноги, превращающиеся книзу в подобие треножника. Теперь у меня не осталось сомнений: К-ВОТТО и вправду дразнил меня, он шел впереди, расставляя ловушки, намекая на свое присутствие. Но зачем ему было это делать? Разве не следовало из памяти Цимбала, что он должен помогать мне, "вносить в меня модификации", что бы это ни значило? Неужели его программа действительно испорчена? Почему же тогда он до сих пор не причинил мне вред напрямую? Едва ли я мог сопротивляться с таким телом – я, однорукий, освежеванный, знакомый ему до кишок, до мозга костей!