Героинщики (ЛП) - Уэлш Ирвин. Страница 140

Мой вялый член выскальзывает из нее, и мы ложимся рядом, как будто пострадавшие от аварии, и вдруг нас охватывает паника и отвращение. Я лежу бревном, Джоанна осознает все первой. Я сразу вспоминаю о Фионе, затем - о Бисти, который, может быть, еще с абердинского поезда не сошел. Меня поглощает страх и ненависть к самому себе, я осознаю только теперь последствия того, что я только сделал.

Джоанна садится на колени, застегивает лифчик, надевает трусики и топ. Затем натягивает леггинсы и зашнуровывает обуви. Лежа там, в этом заблуждении, я окончательно решаю бросить универ и никогда туда не возвращаться, потому что сейчас я могу думать только о героине. Героин, героин. Сейчас он нужен мне больше, чем когда-либо, и поэтому я отыскиваю свои разбросанные вещи и одеваюсь. Джоанна украдкой смотрит на меня, встает и говорит:

- Я пойду. - И идет, даже не оглядываясь на меня.

Я еще глубже погружаюсь в беспорядок своей души и понимаю, что ей совсем не стыдно - она не хотела от меня ничего больше за то, что уже получила.

ФИОНА ...

Я попытался взять себя в руки.

ФИОНА ...

Я вынул бы из груди сердце, разломал бы его, как кусок хлеба, и скормил бы уткам, только бы побыть с ней снова.

ДУША РАЗРЫВАЕТСЯ, КОГДА Я ПИШУ ВСЕ ЭТО ДЕРЬМО.

Это был просто секс. Мы с Фионой никогда не обещали ничего друг другу, не заключали никаких договоренностей о планах на будущее. Так почему же я тогда чувствую себя так плохо? Почему же мне кажется, что я напрасно сделал что-то страшное, разрушил нечто драгоценное?

Суровый, опустошающее взгляд Джоанны и ее кривая улыбка только подгоняли меня, пока я мчался по лестнице с холма, чтобы оказаться в родном Лейте и узнать об ужасной трагедии в нашей семье.

Вот ты думаешь, что знаешь человека. Верный друг, Марк Рентон, который никак не может забыть свою школьную подружку, ту высокомерную шлюху Хейзел, которая может испортить атмосферу любой вечеринки, просто надув губы. Затем этот парень переключается и надоедает всем болтовней о том, как ему понравилось заниматься сексом с новой девушкой, Фионой. Но его дальнейшие утомляющие и женофобские, сугубо мужские претензии показали, что он такой же мешок с дерьмом, как и все остальные. Дело в том, что такие маленькие финты - это обыденность для большинства ребят, но этот парень будет мучиться с этим еще долгие годы, ведь он такой слабак ... Вот зараза, ни разу не вспомнил обо мне! Своем гуру секса! Он бы никогда ни девушка не трахнул, если бы я его не научил! Помню ту историю с Тиной Хейг, мне еще тогда пришлось чуть ли не собственноручно доставать его член из штанов и запихивать его ей в задницу, как делают со щеткой, когда засовывают ее в унитаз, чтобы почистить. Я почти расстроился; почти - потому что поезд уже подъезжает к платформе.

Я борюсь с первичным импульсом, который толкает меня встать и при приветствовать Массиму, и вот уже вижу, как она выходит из поезда, идет по платформе, так грациозно, оглядывается, ловит мой взгляд и машет мне рукой, озабоченно и виновато улыбаясь. Надеюсь, это не ее ебаная католическая вина, из-за которой она собирается мне отказать. Печати сорваны, дело сделано. Остается только от души потрахаться, отпраздновать, а потом уже каяться в своих грехах.Кстати, недавно здесь, в этом городе, грешников даже прекратили обслуживать в некоторых супермаркетах! Якобы некоторые товары перестали продавать. У нее такие красивые большие глаза, волосы черные, как смоль, и две брови-полумесяцы - классическая итальянка! Казалось, что я вот-вот сойду с ума от такой необычайной красоты. Например, эти условно симпатичные блондинки Марианна и Эстер, которые сидят неподалеку, выглядят абсолютно как куклы, на их лицах можно легко заметить каждое косметическое средство, которым они мазались больше часа. Когда они смывают весь свой макияж до того, как пойдут в постель, то чувствуешь, что трахаешься с приведением.

Массима входит в стеклянные вращающиеся двери, она одета сегодня в короткое синее ситцевое платье, такой же марки одежды, как я носил когда-то - «Бен Шерман». Ее платье выгодно открывает ее голые ножки, которые могли бы возбудить любого здорового человека, вызвав необычайный эффект рога носорога между ног.

- Добрый день, Саймон, - здоровается она со мной, чеканя твердый «р», как и большинство итальянских девушек.

Нет, что-то точно не так. Она как-то смущенно садится рядом со мной, я вижу необъяснимый страх в ее глазах.

- Я очень боюсь, - признается она, потом добавляет что-то по-итальянски, но я не понимаю, о чем она; по выражению моего лица она, видимо, поняла, что моих знаний иностранного языка на это не хватает, и поэтому снова воркует на английском: - У меня ... не начинаются особые дни.

Вот это финт! Помогите мне, высшие силы.

- Ты о задержке? - спрашиваю я и с трудом глотаю слюну. - У тебя задержка?

- Si ... - жалко смотрит она на меня своими стеклянными глазами.

Главное не очковать. Не опускать голову. Ты это уже когда-то слышал и обязательные услышишь еще раз ... У тебя есть ноги, и поезда никто еще не отменял. Ты никогда не станешь одним из тех, кто берет на себя какую-то ответственность, как только красавица призналась тебе, что залетела.

Я беру ее за руку и вдохновенно говорю:

- Не спеши с выводами, девочка моя. Давай ты сделаешь тест ... Что покажет тест, как получится. Что бы ни случилось, мы вместе переживем этот финт, который выбросила наша судьба. Пойдем отсюда.

Мы выходим из бара и идем с вокзала, следуем по каменистой тропинке к старой ферме, планируя по дороге, чем будем заниматься. К тому моменту, когда мы подходим к сараю, где пасутся на жухлой траве козы, я уже убедил ее в своей правоте. Я ее так успокоил, что бретельки сами сползают с ее худеньких плеч, когда я расстегиваю молнию на ее платье. Я убираю ее волосы на плечо, чтобы добраться до ее шеи,- Ты покажешь мне Эдинбург, Саймон? - спрашивает она, стеная от моих нежных укусов.

Пытаясь дотянуться до ее беленького бюстгальтера, чтобы расстегнуть его и полюбоваться ее коричневыми сосками, я шепчу ей на ушко:

-Ты просто пытаешься остановить меня, детка, просто пытаешься остановить.

Хотя знаете что? Я сейчас не думаю ни о церкви, ни о детях, я просто смотрю на ее тяжелые груди и думаю о том, что она осмелилась представить себе, что я променяю флирт с местными красавицами на утренний секс по субботам и бытовые хлопоты, нет-нет - она перепутала Саймона с кем-то другим. Я смотрю сейчас на ее невероятно тонкую талию, но мысленно уже еду на местной электричке до Неаполя, потом еду в Турин, Париж, Лондон и, в конце концов, добираюсь до Эдинбурга.

- Сама, дорогая, всегда сама, - хрипло шепчу я и лезу руками ей под трусики. - Если в тебе зародилась другая жизнь, моя католическая принцесса, езжай на север, где хладнокровные немецкие знахари незаконно делают аборты, или плати цену за жизнь матери-одиночки в католическом захолустье...

Она стонет что-то в ответ, и это хорошо, что она не поняла, о чем я, поэтому я трахаю ее до последнего; достойное соглашение со Святым Папой, но дома меня ждут мои горы, и мои долины, моя славная Каледония! 

Снова коричневый

Я не поднимаю головы, потому что до сих пор чувствую себя, как Shakin’ Stevens, после больницы и реабилитации. Я потел всю минувшую ночь - мой организм, пожалуй, запаниковал. Боюсь, я до сих пор страдаю от последствий детоксикации.

В какой-то момент я совсем не мог дышать; это было похоже, будто я вообще забыл, как это делается. Понимаете, я, типа, сдал анализы, и врачи сказали, что все нормально, но что-то было не так. Говорят, эта болезнь встречается только у гомосексуалистов. Поймите правильно, я не хочу сказать, что педики этого заслуживают, но все равно волнуюсь, потому что понимаю, что мог этим заразиться от того, что мы с Джереми Бидлзом ширялись одним шприцем. Я провертелся всю ночь, пытаясь перевести дыхание и слушая, как на улице кричат коты и какие-то мудаки, которые то ли дрались, то ли трахались - вот у них ночка веселая. Лучше мне стало только утром, и только тогда я смог заснуть.