Повесть о ледовом комиссаре - Водопьянов Михаил Васильевич. Страница 36

— При температуре в минус сорок весьма вероятны случаи обморожения. Может также легко случиться, что, проваливаясь между торосами, некоторые из участников перехода сломали бы ноги или получили бы растяжение связок, хотя даже натертой ноги будет достаточно, чтобы человек вышел из строя. Ясно, что этот план — план выживания сильнейших и спасения их ценою гибели остальных — для нас категорически неприемлем.

— Мы, коммунисты, обсуждали этот вопрос. Наше спасение заключается в том, чтобы ждать, даже если бы пришлось ждать долго.

Люди вернулись в свои палатки успокоенные, они привыкли всегда и во всем безоговорочно верить Шмидту.

А он, заложив руки за спину, долго ходил по уснувшему лагерю.

…О роли Отто Юльевича на льдине, дрейфовавшей в Чукотском море, очень хорошо написал известный польский литератор Корнель Макушинский:

«…Когда другие засыпают, не зная, проснутся ли они, он бодрствует. Он — предводитель обреченной команды. Если бы всех охватило безумие, он должен остаться непреклонным, если бы всех ослепила снежная буря, он должен сохранить ясность взгляда и глядеть, непрестанно глядеть… Когда никто не видит, лицо его сереет, как пепел, а сердце его, может быть, плачет, но об этом никто не узнает. Он отгоняет от лагеря бешеного пса отчаяния, он проясняет, он всюду и бодрствует над каждым».

Старший радист лагеря Кренкель принужден был максимально экономить энергию аккумуляторов. Поэтому по приказу начальника ледовый лагерь не принимал и не передавал частных телеграмм. Это распоряжение выполнялось неукоснительно.

Кренкель вспоминал впоследствии, что Отто Юльевич как-то сказал, что скоро день рождения его сына. Радист предложил ему послать по эфиру хотя бы пять слов поздравления. Шмидт наотрез отказался: «Лагерь частных телеграмм не посылает».

Но этот человек большого сердца знал, как важно вовремя подбодрить уставшего товарища и каким могучим фактором бодрости является радостная весточка из дома. И он, всегда такой прямой, на этот раз пошел на хитрость.

Когда над лагерем спускалась тишина ночи и люди засыпали богатырским сном, Шмидт и Кренкель бодрствовали. В штабной палатке не угасало желтое дрожащее пламя коптилки. На стене четко вырисовывались две близко склоненные друг к другу головы. Кренкель быстро записывал в тетради, что тихо диктовал ему Шмидт.

А на следующее утро лица тех, кто больше других потерял надежду, освещались радостью. Оказывается, радист сообщил им «по секрету» вести, которые ночью принял от их семей. Слова привета от жен, матерей, детей, которые ждут не дождутся их на «Большой Земле».

Люди прибегали к Шмидту, чтобы с ним поделиться своей радостью, и от этого покрасневшие от бессонных ночей его глаза приобретали необыкновенно теплый блеск. Ведь это он оживил надеждой сердца и придал новые силы уставшим в борьбе со стихией. И аккумуляторы при этом не разряжались…

…На следующий день после гибели «Челюскина» специальным постановлением Совнаркома СССР была организована правительственная комиссия по оказанию помощи пленникам льдов. Ее возглавил Валериан Владимирович Куйбышев.

По его указанию в Арктике была создана чрезвычайная тройка по спасению челюскинцев, в которую вошел и Петров — начальник зимовки на мысе Северном, так недавно принимавший у себя в гостях начальника Главсевморпути.

Штаб спасения челюскинцев организован и руководит операциями широкого масштаба.

Очень скоро убедились в том, что на оленях и собаках по торосистым льдам Чукотского моря до лагеря Шмидта добраться невозможно. От собак отказались. Правда, в дальнейшем этот «четвероногий транспорт» сыграл важную роль в переброске челюскинцев уже по Чукотскому полуострову.

Ледоколы отправлялись в дальний путь на другой конец мира, через океаны и моря.

Главная надежда возлагалась на самолеты, хотя опыт применения авиации в тяжелых полярных условиях был тогда еще невелик. Однако после первого в истории полета над ледяными просторами русского военного летчика Нагурского в 1914 году самолеты хотя медленно, но прочно завоевали себе признание в Арктике. Ими стали пользоваться и для ледовой разведки, и для переброски людей. Все это учитывал Шмидт, когда радировал в Москву:

«…самолеты всего реальней, пока не сломался наш аэродром».

Шмидт правильно предвидел ту огромную роль, которую сыграли советские летчики в челюскинской эпопее.

В капиталистических странах не верили, что наши летчики в тяжелых зимних условиях смогут пролететь по неизведанным маршрутам и спасти людей. Иностранные газеты писали, что если даже часть самолетов дойдет до Чукотки, то все равно сесть на неровный лед беспокойного Чукотского моря они не смогут. В этом сомневались даже такие опытные полярные исследователи, как Отто Свердруп и Рийзер Лярсен — пилот, сидевший у штурвала самолета Руала Амундсена в его полете на Северный полюс в 1925 году.

Находились маловеры и у нас. Смелая ставка на самолет, как основное средство спасения челюскинцев, вызывала опасения и у некоторых советских полярников.

Штаб спасения и его председатель В. В. Куйбышев буквально осаждался сотнями телефонных звонков, писем и телеграфных предложений о различных, часто фантастических способах вызволения 104 советских людей из ледяного плена. Многие из них были и трогательны и смешны одновременно. Так, один товарищ хотел спасти челюскинцев канатами с кошками — крюками на концах, при помощи которых людей зацепили бы и втянули со льдины в самолет. Другой проектировал особый конвейер-канат с корзинами, забирающими пассажиров на движущийся самолет. Третий изобретал какие-то шары-прыгуны…

В феврале 1934 года на арктическом побережье находилось четыре советских самолета — один на мысе Северном, два на мысе Уэллен и четвертый в бухте Провидения. Такого количества машин, причем довольно изношенных, было, конечно, недостаточно для организации спасательных операций.

По распоряжению правительственной комиссии из Владивостока на Чукотку пароходом «Смоленск» были отправлены пять военных самолетов звена Каманина. Два самолета плыли на пароходе из Петропавловска-Камчатского. Одна машина в разобранном виде на платформе, прицепленной к курьерскому поезду, мчалась из Москвы в Хабаровск. Оттуда должны были вылететь три самолета. Кроме того, опытный полярник Г. А. Ушаков и летчики М. Т. Слепнев и С. А. Леваневский выехали в Америку, чтобы закупить там самолеты и перебросить их со стороны Аляски на Чукотку.

По плану правительственной комиссии на Чукотке для полетов в ледовый лагерь должны были сконцентрироваться 18 самолетов.

Тем временем в туманной мгле полярного моря на льдине, дрейфовавшей по воле ветров и течений, люди не ждали пассивно, когда придет к ним спасение.

Они трудились не покладая рук.

Как найти достаточно большую и ровную площадку для посадки и взлета самолетов на многолетней, чуть ли не сплошь торосистой льдине, на которой обосновались потерпевшие кораблекрушение?

А найти надо было обязательно.

— Мы не можем допустить, чтобы из-за отсутствия «аэродрома» самолеты не сняли бы нас со льда! — неоднократно говорил Отто Юльевич, мобилизуя челюскинцев на расчистку ледяных посадочных полос.

Первый «аэродром» находился в трех километрах от лагеря. Это была площадка однолетнего льда, еще не очень поврежденного сжатиями и торосообразованием, длиной в 600 метров и шириной в 150. Площадку надо было расчистить, сбить с нее ледяные ропаки и твердые, как камень, снежные бугры. Делать это пришлось чуть ли не голыми руками, так как почти все ломы и пешни, выгруженные на лед, пошли ко дну вместе с «Челюскиным», опрокинувшим льдину, на которой они лежали. Случайно уцелели только два лома и несколько лопат.

И все же «аэродром» был приведен в порядок. На краю его поднялась палатка — «комендатура», в которой неотлучно находились четыре человека. От летного поля до лагеря было проложено «шоссе» — пробита дорога в высоких грядах льдов, расставлены вехи.