Повесть о ледовом комиссаре - Водопьянов Михаил Васильевич. Страница 48

После ухода механика Шмидт подошел к командиру.

— Ну как, летим дальше? — спросил он.

— Полетим на трех. Прислушайтесь-ка к моторам, — ведь они работают, «как звери». Не кажется ли вам, что левый средний, тот, что должен через час остановиться, работает лучше всех?

Отто Юльевич положил руку на плечо пилота:

— Летите спокойно! Можно немного и рискнуть.

Машина шла сквозь облака. Ни один, самый легкий диссонанс не нарушал мощной гармонии моторов.

Все четыре двигателя работали безукоризненно, но какой ценой?

Механики не теряли ни одной минуты. Они прорезали металлическую обшивку нижней части крыла и найдя в верхней части радиатора течь во флянце, поспешно замотали трубку флянца изоляционной лентой. Но остановить потерю антифриза не удалось. Драгоценная жидкость капля за каплей уходила из мотора. Как будто человек на глазах умирал. Кровь уходила из тела! Тогда все трое начали прикладывать сухие тряпки к месту течи. И, когда эти тряпки впитывали достаточное количество жидкости, механики отжимали их в ведро. Оттуда они перекачивали жидкость насосом обратно в бачок мотора.

Для этой несложной операции механикам пришлось снять перчатки и в двадцатитрехградусный мороз, при стремительном ветре, высунуть наружу голые руки. Очень скоро их обмороженные руки покрылись кровавыми ссадинами, а на ладонях появились волдыри от ожогов горячей жидкостью.

Несмотря на мучительную боль, механики спасали жизнь мотора, продолжая собирать драгоценную жидкость.

Шмидт, наблюдая за ними, нервно теребил бороду.

С каждым поворотом винтов машина приближалась к Северному полюсу. Самолет поглощал километр за километром воздушного пути. Погода все ухудшалась и ухудшалась. Коридор среди облаков, в котором летели, становился все уже и уже. Наконец оба слоя облаков сошлись.

И вдруг неожиданно летчик услышал голос механика Бассейна:

— Командир, лети спокойно! Мотор будет работать.

Стальная птица несла советских людей все ближе и ближе к цели.

К командиру самолета подошел начальник экспедиции:

— Как вы себя чувствуете? Механики доложили мне, что мотор исправили.

Через несколько минут облачность начала редеть. Появилась дымка, сквозь которую слабо просвечивало солнце.

В центре объектива солнечного компаса показался чуть заметный «зайчик».

Когда самолет подошел к 88 градусу северной широты, словно кто-то отдернул гигантский занавес, сотканный из облаков. Освобожденное арктическое солнце бросилось навстречу.

Его лучи скользнули по оранжевой обшивке корабля, зажгли ее мириадами веселых искристых огней. Винты с прежней силой рассекали теперь уже не пушистые облака, а прозрачный голубой воздух.

Четыре мотора пели торжествующую песню победы. Один из них питался и жил силой человеческого энтузиазма.

Внизу расстилалась однообразная ледяная пустыня.

Но скоро, к великому огорчению, впереди опять показались облака; они были гораздо выше тех, что встретились в начале пути. Под ними смело можно было лететь, но не хотели терять солнца, так как без него флаг-штурману Спирину трудно точно определить полюс. Пришлось идти над облаками.

Все на самолете знали, что приближались к заветной цели, и, напряженно притихшие, ждали: когда же, наконец, Спирин произнесет короткое, но глубоко волнующее слово «полюс»?

И вот он вышел из своей штурманской рубки и спокойно сказал:

— Под нами полюс!

Летчик тотчас же обратился к начальнику экспедиции:

— Отто Юльевич, раз мы над полюсом, разрешите пробиться вниз.

Шмидт сдержанно улыбнулся:

— Подождите, друг мой! — ласково сказал он. — Не надо торопиться, следует еще раз проверить расчеты.

— Я просто бензин экономлю.

— Оно и видно, — рассмеялся Отто Юльевич.

— Под нами полюс, Отто Юльевич, — подтвердил штурман, — но я прошу пролететь еще минут пять-десять за полюс, для страховки.

— Правильно, — согласился с ним Шмидт, — лучше перелететь, чем не долететь.

Отто Юльевич написал очередную радиограмму о том, что самолет Н-170 находится над полюсом. Иванов начал передавать ее в Москву; едва он отстучал ключом одно-два слова, как сгорел умформер и рация вышла из строя. Связь оборвалась…

Пролетели условленные десять минут по ту сторону полюса и, наконец, летчик получил разрешение пробивать облака.

— Ну, теперь дело за вами! — сказал Отто Юльевич.

Летчик с высоты 1800 метров, как с огромной вышки, нырнул в облака.

Солнце мгновенно скрылось. Все прильнули к окнам.

1000 метров — ничего не видно. 900 метров — ничего не видно. 800… 700… Сквозь облака мелькнул лед, но с такой быстротой, что никто не успел разобрать, какой он, как все скрылось.

600 метров. Наконец, облачная пелена выпустила самолет из своих влажных объятий.

Насколько хватал глаз, тянулись бесконечные ярко-белые ледовые поля с голубыми прожилками.

Беспредельная поверхность океана казалась вымощенной плитами разнообразных форм и размеров. Они напоминали геометрические фигуры неправильной формы, как бы вычерченные детской рукой.

Внимание летчика привлекла льдина продолговатой формы: она тянулась с севера на юг.

Шмидт внимательно смотрел вниз, разглядывая выбранную льдину. Взоры всех участников полета были устремлены на нее. Даже механики оставили свой пост — перестали собирать антифриз: «Теперь можно не беспокоиться. Долетели!» Одному только радисту было не до льдины. Он был занят исправлением радии.

Иванов слышал, как его непрерывно, со все возрастающей тревогой, вызывала Москва, вызывал Рудольф, а он не мог им ответить. Главное — не мог сообщить о достижении полюса.

Самолет снизился метров на 20 и пошел бреющим полетом. Впереди показалась огромная гряда торосов. За ней должна начаться выбранная льдина.

Льдина шириной до четырех километров тянулась километров на 10. Как раз посредине, поперек нее, виднелась гряда торосов — след прошедшего сжатия. Казалось, в этом месте природа мощным плугом прошлась от одного края льдины до другого. Льдина была покрыта редкими пологими ропаками разной величины, а среди ропаков была ровная чистая площадка, — примерно 700 на 400 метров.

Судя по торосам, лед был толстый, многолетний.

Самолет пошел на посадку в районе Северного полюса.

Это было 21 мая 1937 года в 11 часов 35 минут.

Шмидт расцеловал всех двенадцать участников исторического полета. Ему казалось, что он целует их всех по очереди, но он был так возбужден, что по нескольку раз целовал одного и того же товарища…

…И вот чуть не прерванный из-за потери антифриза полет с Рудольфа на Северный полюс завершен. Шмидт знает, какой ценой был добыт успех. Обнимая механиков, он каждому из них сердечно говорит:

— Благодарю!

Сразу же после посадки на полюс закипела работа, к которой так долго и кропотливо готовились.

Около самолета росла груда выгруженных вещей. Шмидт первым «впрягся» в нарты, чтобы оттащить груз подальше, освободить площадку для следующих кораблей.

Тем временем установили радиомачту, но связь с Большой Землей еще не была налажена. К сожалению, радиостанция, специально построенная для дрейфующей станции, полностью еще не была доставлена. Пока привезли только аппаратуру, необходимую для пуска станции и самой минимальной ее работы, и только один комплект аккумуляторов. На морозе они разрядились. Надо было их снова заряжать. Часа через четыре Кренкель собрал в палатке свою рацию. К этому времени немного ожили и аккумуляторы. Передавать было еще нельзя, но можно было послушать, что делается в эфире.

Отто Юльевич, заложив руки за спину, шагал около палатки. Он волновался, хотя и старался скрыть это. Было отчего волноваться!

^{В ожидании связи с Большой Землей.}

Последняя радиограмма, посланная с борта Н-170, сообщала, что самолет над полюсом. Связь оборвалась на полуслове.