Город, где умирают тени - Грин Саймон. Страница 106

— Офицеров будем судить, — сказала Рия. — Как и всех, чья вина в зверствах и жестокости будет доказана. Все остальные… всего лишь солдаты, подчинявшиеся приказам. Им лгали, и теперь они знают, что заблуждались. Солдаты останутся здесь и станут частью города. Если они захотят искупления — это будет их платой. Начать пленные могут с того, что похоронят погибших обеих сторон, а затем приступят к восстановлению всех разрушенных кварталов города. К тому времени как они закончат, пройдут годы — время достаточное для взаимного прощения.

Эш кивнул, и некоторое время оба, погруженные каждый в свои мысли, молчали. Наконец Эш пошевелился:

— Что же все-таки случилось с их главнокомандующим?

— Не знаю, — пожала плечами Рия. — И никогда, наверное, не узнаю. Может, просто сбежал.

Люди Ройса навалились на тяжелую дверь изнутри, преодолевая яростную атаку бурана, швырявшего пригоршни снега в Пантеон Всех Святых. Их было двенадцать, и тем не менее даже объединенных усилий двенадцати человек едва хватало, чтобы постепенно, дюйм за дюймом, закрыть дверь. Наконец это удалось, они задвинули массивный засов, а затем обессилено привалились спинами к двери, пытаясь отдышаться.

Несколько заплутавших снежинок остались кружиться в воздухе. Ройс и его люди отряхнули снег с волос и одежды и огляделись. Долгий и трудный путь привел тамплиеров в это место, вознаградившее их лишь тем, что оно оказалось огромным настолько, что крестоносцы и вообразить не могли. Потолок терялся в темноте высоко вверху, и зал был достаточно просторен, чтобы сюда можно было въехать на бронетранспортере. А еще здесь было удивительно тихо и не слышно яростного рева бурана за стеной.

Уильям Ройс, верховный главнокомандующий крестоносцев, мысленно позволил крохотному огоньку удовлетворения расцвести в душе. Он поклялся прийти сюда, какие препятствия судьба ни воздвигла бы на его пути, и он это сделал. Отсюда оставалась лишь короткая прогулка до галереи Инея и Двери в Вечность.

Ройс стоял тихо, смакуя момент, а боевики тем временем построились в защитное каре вокруг предводителя. Это были надежные, проверенные люди, отличные солдаты. Он сам подобрал их и тренировал годами, выдрессировал в личную элитную гвардию. Он доверял им свою жизнь — только им и больше никому на свете. И им наверняка не понравится приказ оставаться на месте, когда он один отправится в зал. Однако это был его звездный час, его судьба, и ни с кем он не разделит то, что ждало его впереди. Ройс наконец был у своей цели, лишь в нескольких мгновениях от того момента, как он откроет Дверь в Вечность и спросит… Всю свою жизнь Ройс ждал, чтобы спросить. И узнать наконец ответ на вопрос…

Верховный подал команду, и двенадцать человек замерли по стойке «смирно». Ройс обвел всех взглядом, позволяя подчиненным увидеть частицу его ликования, а затем сообщил им о своих намерениях. Ройс был прав: услышанное гвардейцам не понравилось, но никто не подверг сомнению его план. Отлично выученные, они были его — душой и телом, — и им больше никогда не придется сомневаться в нем, как и в Господе, которому они служат. Ройс приказал охранять вход в зал и заметил, что никто даже не попытался следовать за ним. Любого, кто сделает это, гвардейцы пристрелят на месте и будут стоять на посту, пока их командир не вернется. Не имеет значения, как долго придется этого ждать. Солдаты безмолвно кивнули Ройсу и отдали честь. Он отсалютовал в ответ, коротко улыбнулся и зашагал в темноту зала.

Гвардейцы смотрели Ройсу вслед, пока он не растворился во мраке, а затем рассредоточились, заняв оборону у входа. Они свое дело знали — Ройс много раз учил их этому, — и все же необъятное пространство вселяло в солдат беспокойство. В его жуткой тишине каждому звуку эхо вторило нескончаемое количество раз, а боковое зрение, казалось, отмечало в темноте стремительные движения. Впрочем, не исключено, что все это им мерещилось.

Солдаты держали оружие наготове и не спускали глаз с входной двери, поэтому сразу не заметили девушку по имени Мэд. А когда заметили, было уже поздно.

Маделейн Креш, сливаясь с тенями, подкралась к ним сзади, ее кожаное одеяние было одного цвета с темнотой. Она заранее сняла с себя все цепи и украшения, чтобы те не звенели и не отражали света. Зажатая в руке рифленая рукоять ножа с выкидным лезвием дарила уверенность. Мэд сменила свой обычный черно-белый макияж на более тусклый — серый, который спрячет лицо в тени, и свой «ирокез» намочила гелем и прилизала, чтобы его колебания ненароком не выдали ее. Мэд осталась последним оплотом между этими людьми и Временем и обязана была защитить его. Любой ценой.

Мэд глубоко вздохнула, по-кошачьи выскользнула из тени и напала на ближайшего солдата сзади с жестокой бесхитростностью. Рукой зажала рот, нож под ребра, а затем осталось только оттащить труп назад, под прикрытие теней, прежде чем у кого-либо будет шанс заметить пропажу. Она дала безжизненному телу тихо упасть на пол и быстро огляделась. Тишина. На все про все ушло полтора мгновения.

Мэд для проверки ткнула ножом солдату в глаз, а затем приготовила себя к следующей цели. Она широко ухмылялась. Сейчас она делала то, для чего была рождена, и чувство это было восхитительно. Она так долго ждала, чтобы отплатить Времени за его доброту, но даже несмотря на то, что собиралась покончить с пришельцами как можно быстрее и вернуться к Времени, Мэд не собиралась торопить события. Она наслаждалась.

В картинах галереи она видела, что сделали с Шэдоуз-Фоллом, и мечтала о мести. Хоть жила она и не в самом городе, этот город она считала своим. Привязанности Мэд были малочисленны и просты, а по-другому она не хотела и не умела. Она высунулась из тени ко второй цели и сознательно шаркнула подошвой о каменную плиту пола. Солдат оглянулся и напряженно нахмурился: абсолютно уверенный, что слышал звук, он не смог бы этот звук охарактеризовать. Мэд снова шаркнула, и солдат направился в ее сторону. Маделейн Креш улыбнулась и крепко сжала рукоять ножа.

Уильям Ройс гордо вышагивал по галерее Мощей, глядя только вперед. Картины на стенах были полны звуков и ярости, и порою люди либо существа, что были на них, просто бушевали внутри полированных рамок, отчаянно пытаясь вырваться на свободу. Ройс не обращал на них никакого внимания. Он шел к своей великой цели, и чудеса галереи были для него пустым звуком. Он сознавал, что в ответе за многие сцены разрушений и страданий, но вины за собой не чувствовал. Он сделал лишь то, что счел необходимым ради того, чтобы добраться до данного места в данное время. Все остальное не значило ровным счетом ничего.

Ройс много раз бывал здесь прежде — в своих снах. Галерея снилась ему в детстве, хотя много утекло времени, прежде чем он понял, что это была именно она. Его, тогда еще ребенка, пугал непостижимый размах галереи, но сейчас никаких страхов в душе Уильяма не осталось — сейчас он воспринимал галерею лишь как место, через которое надо было пройти к Двери в Вечность, за которой его ждал сам Господь Бог.

Сердце вдруг учащенно забилось, и Уильям невольно ускорил шаг. Он почти пришел. Вот-вот он остановится перед Дверью, откроет ее и задаст вопрос — тот самый, задать который мечтал всю свою жизнь.

Верховный уверенно шел по коридорам, будто выплывавшим из его детских снов. Наконец коридоры закончились, и Уильям оказался в галерее Инея — вот здесь-то ему даже во снах не приходилось бывать. При всей своей дисциплинированности и бесхитростности Ройс еще не утратил способности видеть и удивляться и сейчас замер на пороге: увиденное было настолько прекрасным, что он с благоговейным страхом и изумлением обводил взглядом помещение.

Галерея Инея была соткана из тонких и непостижимо искусных узоров и сплетений слоистых ледяных паутинок, тянущихся высоко вверх, и прядей игристого лунного света. Ройс сделал глубокий вдох и ступил на сверкающее стекло пола. И тут же ему почудилось, как вся галерея будто бы напряглась — словно гигантская структура была сбалансирована настолько тонко, что выпадения из нее одного крохотного звена будет достаточно для обрушения всей конструкции. Сам не зная откуда, Ройс отлично знал, что галерея Инея вряд ли реальна — хотя при этом доступна зрению и вполне осязаема, — и потому чуть помедлил, прежде чем отважиться продолжить путь по стеклянному полу.