Цезарь, или По воле судьбы - Маккалоу Колин. Страница 5

Но у женщин есть этот пунктик. В смысле детей. Поэтому Юлия уже на шестом месяце. Так толком и не оправившись после ужасного выкидыша, который случился, когда я участвовал в консульских выборах. Она сама как дитя! Каким сокровищем ты одарил меня, Цезарь. Я никогда не устану благодарить тебя. Никогда. И конечно, только ее здоровье заставило меня поменяться с Крассом провинциями. В Сирию я должен был бы отправиться сам. А Испаниями можно управлять и из Рима, через легатов. Афраний с Петреем абсолютно надежны, они даже пукнуть не осмелятся, пока я не разрешу.

А с Крассом на этот раз мы поладили много лучше, чем в первый срок нашего совместного консульства. Он сейчас в Сирии. Интересно бы знать, как у него там дела. Говорят, он выжал две тысячи талантов золотом из главного храма в Гиеросалиме. Что можно сделать с человеком, чей нос буквально чует золото? Я в свое время был в этом храме, который привел меня в ужас. Даже если бы в нем были собраны все сокровища мира, я ничего бы оттуда не взял.

Евреи прокляли Красса. И плебейский трибун Атей Капитон проклял его посреди Капенских ворот, когда Красс уезжал в прошлые Ноябрьские иды. Капитон сел у него на пути и отказался сдвинуться с места. Я вынужден был приказать моим ликторам его увести. Хочу отметить, что Красс с большой легкостью настраивает людей против себя, совершенно не думая о последствиях. Уверен, что он не имеет представления, сколько хлопот ему могут доставить парфяне. Он по-прежнему считает, что парфянский катафракт не страшнее армянского. Хотя он видел только рисунок. Человек и конь – оба покрыты железом с головы до ног. Брр!

На днях виделся с твоей матушкой. Она приходила к нам отобедать. Какая чудесная женщина! И не только по складу характера и уму. Она все еще поразительно хороша, хотя и призналась, что ей за семьдесят. А выглядит на сорок пять, и ни на день старше. Понятно, от кого Юлия унаследовала красоту. Аврелия тоже обеспокоена состоянием своей внучки, хотя, как ты знаешь, ничуть не похожа на курицу-квохтушку…

Цезарь вдруг засмеялся. Гирций с Фаберием испуганно дернулись. Так весело командующий не смеялся уже давно.

– Послушайте-ка! – воскликнул он, оторвавшись от свитка. – Никто вам больше такого не сообщит!

Он склонил голову и начал читать вслух, быстро и без запинок, что нисколько не удивило слушателей. Цезарь был единственным известным им человеком, способным с первого взгляда разбирать каракули любой сложности.

– «А теперь, – произнес он дрожащим от сдерживаемого смеха голосом, – я расскажу тебе о Катоне и Гортензии. Гортензий уже не так молод, как раньше, и стал повадками походить на Лукулла. Слишком много экзотической пищи, неразбавленного вина и странных приправ, таких как анатолийский мак и африканские грибы. Да, мы все еще терпим его в судах, но как адвокат он давно уже сдал. Кем бы он мог стать сейчас, приближаясь к семидесяти? Я помню, что он поздно стал претором и консулом, всего несколько лет назад. Он так и не простил мне, что я отложил его консульство на год, когда занял эту должность в тридцать шесть лет. Как бы то ни было, Гортензий решил, что действия Катона на выборах трибунов были самой большой победой mos maiorum с тех пор, как Луций Юний Брут (почему мы всегда забываем Валерия?) основал Республику. Поэтому он обхаживал Катона и попросил руки его дочери Порции. Он заявил, что уже и не думал жениться после того, как Лутация умерла, пока не увидел, как Катон разделался с плебсом. В ночь после выборов сам Юпитер Всеблагой Всесильный явился ему во сне и повелел породниться с Марком Катоном через брак. Естественно, Катон не мог согласиться после того шума, какой он поднял, когда я женился на Юлии, которой было семнадцать лет. А Порции нет и семнадцати. Кроме того, Катон всегда мечтал выдать ее за своего племянника Брута. Гортензий, конечно, богат, но его капиталы не могут сравниться с состоянием Брута, не так ли? Поэтому Катон сказал: нет, Гортензий не может жениться на Порции. Тогда Гортензий спросил, не может ли он жениться на одной из Домиций. Сколько у Агенобарба и сестрицы Катона безобразных прыщавых девиц с волосами цвета пылающей пакли? Две? Три? Четыре? Не имеет значения, потому что Катон и в этом случае сказал „нет“».

Цезарь поднял голову. Глаза его смеялись.

– Не знаю, чем кончилась эта история, но я, безусловно, заинтригован, – сказал Гирций, широко улыбаясь ему.

– Я тоже не знаю, – откликнулся Цезарь. – Продолжим. «Итак, поддерживаемый рабами, Гортензий ушел, совершенно разбитый. Но наутро вернулся с блестящей идеей. Раз он не может жениться ни на Порции, ни на одной из Домиций, нельзя ли ему взять в супруги жену Катона?»

Гирций ахнул:

– Марцию? Дочь Филиппа?

– Именно, – торжественно подтвердил Цезарь.

– Кажется, твоя племянница Атия замужем за Филиппом?

– Да. Филипп был близким другом первого мужа Атии, Гая Октавия. И когда кончился срок траура, он женился на ней. Но поскольку он взял ее с падчерицей, сыном и дочкой, то, мне кажется, расставание с Марцией не было для него большой утратой. Он даже заметил, что, отдав ее за Катона, будет одной ногой стоять в моем лагере, а другой – в лагере boni, – пояснил Цезарь, вытирая выступившие от смеха слезы.

– Читай дальше, – попросил Гирций. – Ты нас заинтриговал.

Цезарь продолжил:

– «И Катон сказал „да“! Честно, Цезарь, он согласился! Он согласился развестись с Марцией и выдать ее за Гортензия при условии, что Филипп тоже будет не против. И оба пошли к Филиппу, чтобы спросить, согласен ли тот на развод Катона с его дочерью, дабы та могла выйти замуж за Квинта Гортензия и осчастливить старика на весь его век. Филипп почесал подбородок и сказал „да“! При условии, что Катон самолично передаст свою жену новоявленному жениху. Все было обстряпано в один миг. Катон развелся с Марцией и присутствовал на свадебной церемонии. Весь Рим был потрясен! Каждый день приносит что-нибудь странное, но комбинация Катон – Марция – Гортензий – Филипп уникальна в анналах римских скандалов, следует это признать. Все – включая меня! – считают, что Гортензий отдал Катону и Филиппу половину своего состояния, хотя и тот и другой это решительно отрицают».

Цезарь положил свиток на колени и покачал головой.

– Бедная Марция, – тихо произнес Фаберий.

Цезарь удивленно посмотрел на него:

– Я бы так не сказал.

– Она, наверное, мегера, – предположил Гирций.

– Нет, почему же, – возразил Цезарь, хмурясь. – Я видел ее, правда в детстве, когда ей было лет тринадцать-четырнадцать. Смуглая, как и все в той семье, но очень симпатичная. Приятная малышка, как выразились бы Юлия и моя мать. Очарованная Катоном, как позже писал мне Филипп. Я тогда торчал в Луке с Помпеем и Марком Крассом, отбиваясь от попыток отобрать у меня звание командующего и провинции. Она была помолвлена с Корнелием Лентулом, но тот умер. А тут после аннексии Кипра вернулся Катон с двумя тысячами сундуков золота и серебра, и Филипп – он был консулом в тот год – пригласил его на обед. Марция и Катон с первого взгляда влюбились друг в друга. Катон попросил ее руки, что вызвало в семье легкое замешательство. Атия пришла в ужас, но Филипп, подумав, решил занять выжидательную позицию. То есть, будучи женатым на моей племяннице, стать еще тестем моего злейшего врага. – Цезарь пожал плечами. – Филипп выиграл.

– Наверное, Катон и Марция разлюбили друг друга, – предположил Гирций.

– Нет. Явно нет. Иначе Рим не был бы потрясен.

– Тогда почему? – спросил Фаберий.

Губы Цезаря скривились в неприятной ухмылке.

– Насколько я знаю Катона, могу предположить, что он считает свою страсть к Марции слабостью.

– Бедный Катон! – сказал Фаберий.

Цезарь лишь хмыкнул и обратился к письму:

– «И это все, Цезарь. На данный момент. С сожалением услышал, что Квинт Лаберий Дур был убит, как только высадился в Британии. Какие великолепные донесения ты нам присылаешь!»