Мускат утешения (ЛП) - О'Брайан Патрик. Страница 26

— С вашего позволения, сэр, — воскликнул Киллик, вбегая с пылающим серебряным блюдом подожжённого сладкого омлета, которое он поставил перед Джеком — венец пиршества, гордость и радость Уилсона.

Только лишь когда десерт полностью съели, выпили за короля и подняли еще несколько тостов, Джек продолжил:

— Простите меня за то, что я сейчас затрону служебные дела. Я планирую перед второй вечерней вахтой произвести Конвея, Оукса и Миллера в мичманы. Могу я рассчитывать, что вы облегчите им вхождение в ваши ряды, мистер Сеймур? Перебраться на корму бывает непросто.

— Буду счастлив это сделать, сэр, — заверил Сеймур. — Мы с Беннетом можем помочь и с мундирами, пока они не доберутся до подходящего портного. Мы купили на аукционе вещи бедняги Кларка, а он оказался очень хорошо обеспечен — по три комплекта всего.

— Что же, сэр, — произнес Ричардсон, вставая, — я действительно очень рад услышать эту новость. И хотя я не должен позволять себе поздравлять вас с выбором, но думаю, могу признать, что это очень сильно облегчит управление кораблем. И уж точно могу от всего сердца поблагодарить за прекрасный обед.

День угасал, а вместе с ним и ветер. К смене вахты «Мускат» шел по гладкому, теплому как молоко морю со скоростью едва достаточной, чтобы слушаться руля. Почти все матросы собрались подышать свежим воздухом на палубе, и, хотя для танцев было слишком жарко и влажно, с бака доносилось пение. Пение доносилось и из–под палубы, из мичманской берлоги, где три свежеиспеченных молодых джентльмена орудовали ножницами, иголкой с ниткой, подгоняя столь желанные мундиры.

— Что скажешь о музыке, Джек? — спросил Стивен, держа ноты в руке. — Мы давно уже не играли, а я как раз достал пьесу Клементи, которой мы наслаждались в Средиземном море.

— Сказать по правде, Стивен, душа у меня к музыке не лежит. Превращу ее в погребальную песню, черт бы ее побрал. Я сейчас все превращу в погребальную песню. Проверил свои вычисления вместе со штурманом, и наши результаты сходятся. Я принял неверное решение. Нужно было ждать у выхода из пролива Сибуту, дрейфуя за островом на его восточном краю, чтобы вступить в бой на дистанции мушкетного выстрела и сойтись рей к рею.

Он показал Стивену на большую карту, разложенную на столе:

— С муссоном с зюйд–веста фрегат должен был обойти Борнео с норда, зайти в море Сулу, а потом отправиться на зюйд в пролив Сибуту и море Сулавеси — никто в здравом уме не рискнет идти сквозь архипелаг Сулу — а потом, пройдя его, он направится в Салибабу. Именно там, если бы мои планы оказались верными, я должен был ждать его. Но они оказались неверными, базировались на регулярности муссона, который оказался нерегулярным. Те штормовые дни, когда мы так медленно и осторожно шли через Макасарский пролив, должны были пронести его через открытое море Сулавеси. Но если бы я отправился прямо в Сибуту, вместо того чтобы ползти на ост под жалким ветром в тени суши, я уверен — добрался бы туда первым. Теперь же я убежден: она уже прошла море и мчится в Салибабу.

Быть может, я смогу перехватить «Корнели» до Салибабу, если она плохо оснащена и тяжело идет, но мне это ничего не даст. Мне нужна не кильватерная погоня, а внезапная атака на ближней дистанции и абордаж в дыму. Хотя все равно — тысяча, десять тысяч к одному, что я ее вообще никогда больше не увижу. Боюсь, последние дни штиля погубили меня.

— Но если «Корнели» пройдет проливом Салибабу, она не натолкнется на Тома Пуллингса и «Сюрприз»?

— Для этого, во–первых, Том Пуллингс должен оказаться там.

— Это маловероятно?

— Шансы крайне малы. Между нами полмира и Господь ведает сколько морей. Во–вторых, «Корнели» нужно держаться северной стороны пролива, отклонившись от курса, чтобы ее заметили от Кабруанга, где, надеюсь, Том будет стоять на якоре до двадцатого. А ее надо не только увидеть, но и опознать с большого расстояния. Кто ожидает французов в этих водах? Даже если все три эти невероятности совпадут, оставит ли Том место встречи ради погони, которая может увести его на две–три сотни миль в море? Всё по отдельности маловероятно, а чтобы все четыре условия совпали… Нет, насколько я вижу, наша единственная надежда — мчаться, как огонь по пороховой дорожке, не жалея рангоута, и отыграть проклятые дни дрейфа. У нас, в конце концов, очень чистое днище.

— Когда ты говоришь о внезапной атаке и абордаже в дыму, ты не забываешь о том, что у них, возможно, нет пороха?

— Этого я не забыл, — холодно ответил Джек. — Нет, этого я точно не забыл, хотя от захвата корабля в таких обстоятельствах чести столько же, сколько от разбоя на большой дороге. Если быть точным, такая возможность существует, но я не могу на этом строить план атаки. Ясно одно: я должен попытаться догнать их, и потом действовать подобающе, как положено моряку, — добавил он, дружелюбно улыбнувшись, потому что его тон очевидно должен был задеть. Джек был на пределе, и Стивен это прекрасно осознавал.

Утренняя вахта обнаружила, что гонка уже началась, а когда все матросы поднялись на палубу после завтрака, усилия преумножились. Установили бом–брам–стеньги, на них подняли паруса из тонкой, качественной материи. Поскольку ветер, устойчивый брамсельный ветер, теперь дул в бакштаг, появились и радующие глаз лисели — четыре на наветренной стороне фок–мачты и два — на грот–мачте, а еще целое облако стакселей, разумеется — блинд, бом–блинд и все кливеры — полный джентльменский набор. Над бом–брамселями сверкали трюмсели, и вся команда наблюдала, как море высоко вздымается на носу, опускается, обнажая медную обшивку за фока–русленями, а потом клокочет вдоль бортов, оставляя позади широкий кильватерный след, прямой линией простирающийся на вест–тень–зюйд.

Глава пятая

Миллер, наиболее уродливый из двух восстановленных мичманов, получил благодарность за зоркий глаз и усердие на посту дозорного не только от командира его отряда мистера Ричардсона, но и от самого капитана. Так что теперь его с топа мачты было и не выманить. Он глубоко уважал капитана Обри за его естественный авторитет, репутацию боевого капитана и, разумеется, за его полномочия в продвижении либо разжаловании, но именно скорость корабля подняла это уважение до уровня восторженного преклонения. За пять лет в море он ни разу не видел ничего подобного, и соплаватели, иные из которых в море пробыли в десять раз дольше, заверили, что никогда и не увидит. Спору нет, Джек Обри, командуя очень прочным кораблем с новыми мачтами, такелажем и чистым днищем, с предельной скоростью гнал «Мускат» по морю Сулавеси. У него были хорошие офицеры, неплохая команда (пока что не «сюрпризовцы», но уже гораздо лучше типичного набора) и сильное чувство раздражения и вины по поводу неверного решения. День за днем «Мускат» мчался на восток под пирамидами парусов. Джек пустил корни на квартердеке, а Миллер — на топе мачты. Превыше всего он жаждал порадовать и удивить капитана Обри первым донесением о брамселях «Корнели», виднеющихся над горизонтом.

День за днем пролетали градусы долготы. Джек и штурман проверяли и перепроверяли их с помощью хронометра и наблюдений Луны, а Миллер проводил часы вахты высоко над их головами. Иногда он брал с собой еду в носовом платке, и всегда — подзорную трубу, которую ему отдал Рид со словами: «однорукому парню от нее проку нет, сам понимаешь, но когда придем в Ботани–Бей, поставишь мне и Харперу чашу пунша».

Он видел множество проа, особенно к весту от 123° в. д., иногда и джонку, идущую с Филиппин. О них он докладывал равнодушным криком, бесившим официальных дозорных, и редко когда его за это благодарили с квартердека. Тем не менее, последние несколько дней он молчал. Не было видно не только ни одного судна, но и самого горизонта. Воздух наполнила мягкая теплая дымка, от нее стало трудно дышать и невозможно отличить море от неба, у мира исчез край. Лишь ниспосланный свыше прогал в дымке на норд–норд–весте позволил ему разглядеть корабль где–то в двух милях от них. Он шел на зюйд–ост под одними марселями. Миллер окликнул квартердек уверенным ревом: «Эй, на палубе. Корабль, виден корпус, по левой раковине, идет курсом зюйд–ост».