Мускат утешения (ЛП) - О'Брайан Патрик. Страница 36

— Что ж, может быть. Когда светло, проще разглядеть часы.

— Восемь узлов и ровно сажень, если угодно, сэр, — сообщил вахтенный мичман Рид несколько мгновений спустя.

При этих словах «Корнели» выстрелила. Ядро взметнуло фонтан воды ближе, чем в пятидесяти ярдах за кормой: фрегат выдерживал темп погони. «Что ж, это воодушевляет», — заметил про себя Джек. Он остался на палубе понаблюдать закат, осветивший француза недолгими лучами великолепия. Когда пятью минутами спустя Обри спустился вниз, с востока на море уже надвигалась темнота, а Луна заметно прибавила.

— Сэр, — сообщил Киллик внизу у трапа, — я перенес ваши спальные принадлежности в каюту бедного мистера Уоррена. А мистер Сеймур рад–радешенек остаться с мичманами, пока вашу спальню не приведут в порядок.

Лицо Киллика приняло то напряженное выражение, с которым он или скрывал правду, или предлагал ложь. Джек прекрасно знал, что его стюард без особой нужды навязал все это Сеймуру и кают–компании. Они и сами бы наверняка предложили такой же вариант.

— Понял. Сыграй побудку ящику портвейна восемьдесят седьмого года.

После этого Джек отправился в кают–компанию. Все офицеры, кроме Ричардсона, собрались вокруг разложенной на длинном столе карты:

— Джентльмены, я вынужден злоупотребить вашим гостеприимством сегодня, если позволите. Кормовая каюта должна остаться освещенной, и если «Корнели» продолжит нас обстреливать, то для поддержания в них боевого духа мы должны отвечать. — Кают–компания заявила, что все очень рады. Джек продолжил. — Мистер Филдинг, простите что говорю здесь о делах службы, замечу только, что, когда мы войдем в пролив, следует бросать лаг каждую склянку. Подвахтенные могут повесить койки, чтобы поспать перед завтрашним днем, и можно разжечь огни на камбузе. И наконец, я беру ночную вахту. Заступлю после того, как поужинаю. Благодарю вас за доброту, мистер Сеймур. — Сеймур склонил голову в поисках изящного ответа, но прежде чем он нашелся, Джек спросил: — Доктор, можем ли мы посетить лазарет, пока разжигают огни?

— Вот что я тебе скажу, Стивен, — признал он, пока друзья шли рядом. — Я знаю, как тяжко, когда над вами нависает капитан — все сидят по струнке, не рыгнешь и пошлую историю не расскажешь. Так что я приказал достать ящик нашего портвейна восемьдесят седьмого года. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Очень сильно возражаю. Заливать этот уникальный напиток в глотки моих товарищей по столу — богопротивно.

— Но жест они оценят, и это хотя бы частично снимет напряженность. Не могу выразить словами, как это неприятно чувствовать себя брюзгой, чей уход все встретят с облегчением. В этом отношении тебе повезло больше. На тебя они смотрят без уважения. Ну, то есть, без чрезмерного уважения. Имею в виду, что они, разумеется, невероятно уважают тебя, но не смотрят на тебя как на высшее существо.

— Правда? Сегодня днем на меня точно смотрели как на крайне нежелательное существо. Все проклинали меня как брюзгу, придиру и ворчуна.

— Ты меня поражаешь. Тебя что–то расстроило?

— Я отложил труп для вскрытия, интересный случай мартамбля. Хотел просить твоего разрешения, как положено на службе. Но до этого чья–то преступная или слишком деловитая рука зашила его и положила вместе с теми, кого собирались хоронить.

— Ну и упырь же ты, Стивен, клянусь честью.

Ужин вышел мрачным, но исключительно обильным. Хотя собравшиеся и не прослужили вместе очень долго, но пережили столько превратностей судьбы, словно проплавали лет пять. Это уменьшило неизбежную официальность. Сеймур, конечно же, в первый день членства в кают–компании ничего не говорил, а Стивен, как обычно, витал в облаках, но Филдинг и особенно Уэлби решились рассказать довольно длинные истории. Несмотря на предсказания мистера Упыря, портвейн 1787 года всем понравился. Возможно, некоторую роль в этом сыграла необычно громкая реплика Киллика: «Я разлил по графинам восемьдесят седьмой год, сэр, пробка совсем застыла, вино такое старое». По кругу шел уже третий графин, когда Стивен, громче ретирадного орудия над головой, внезапно поинтересовался:

— Это же шлюп или нет?

От доктора они слышали довольно странные вещи, но до сих пор ничего столь запредельно странного. Так что на некоторое время воцарилась тишина.

— Вы имеете в виду «Мускат», доктор? — наконец–то уточнил Джек.

— Разумеется «Мускат», благослови его Господь.

— Аминь. Но он не может даже теоретически быть шлюпом, пока я им командую, знаете ли. Если бы на квартердеке стоял коммандер, «Мускат» был бы шлюпом, но я имею честь числиться в списке пост–капитанов. Это делает «Мускат» таким же кораблем, как и любой трехпалубник во флоте. Как такая дичь взбрела вам в голову?

— Я размышлял о шлюпах. Один мой друг написал роман и показал мне, чтобы я оценил его как моряк.

Кают–компания с застывшими лицами уставилась в тарелки.

— Счел этот роман неплохой историей, за исключением того, что главный герой, командуя шлюпом, захватывает французский фрегат. Но теперь мне пришло в голову, что «Корнели», несомненно, фрегат, а мы, пусть и маленькие, планируем его захватить. Так что, возможно, мое мнение не имело оснований, и на деле шлюпы захватывают фрегаты.

— О нет, — послышались восклицания, — доктор совершенно прав… ни разу в истории королевского флота шлюп не захватывал фрегат… это было бы плевком в лицо природы.

— Но с другой стороны, — рассудил Джек, — корабль шестого ранга примерно одного водоизмещения и веса бортового залпа со шлюпом проделывал подобное. Присутствие пост–капитана и его нравственное превосходство меняют суть дела. Бокал вина с вами, сэр. Теперь, джентльмены, через несколько минут будем менять вахту. Так что хочу поблагодарить за прекрасный ужин, взгляну на небо и прилягу.

— А мы должны поблагодарить вас за великолепное вино, сэр, — ответил Филдинг. — Оно станет моим стандартом совершенства, когда бы я ни пил портвейн снова.

— Именно так, — поддержал Уэлби.

На палубе ветер заметно усилился. Теплый воздух задувал через планширь, один румб по раковине. В свете нактоуза можно было прочитать запись показаний лага: скорость выросла до восьми узлов трех саженей. «Корнели» держалась на прежней дистанции.

Лунный свет ясно очерчивал ее, но не был столь ярким, чтобы затмить свет боевых фонарей на баке, размытое сияние из открытых орудийных портов, а уж тем более — язык пламени из правобортного погонного орудия. Оба корабля уже давно вошли в пролив. На юге виднелись огни рыбацкой деревушки, расположенной именно там, где она отмечена на карте. Другой берег находился слишком далеко, чтобы его можно было отчетливо разглядеть, но поднимался высоко, сияя серебром в лунном свете, оттененном огромными черными тенями.

Восемь склянок. Сеймур сменил Ричардсона, сменилась вахта и отдыхающие отправились вниз, чтобы ухватить те крохи сна, что позволяли грохочущие и ревущие пушки палубой выше. Филдинг пришел помочь Сеймуру на его первой самостоятельной вахте. Теперь он на шкафуте репетировал установку рамы и фонарей на шлюпку–приманку — процесс, который отборный отряд, включающий Бондена, двух помощников боцмана и очень сильного темнокожего бакового матроса по прозвищу Черныш, уже проделывал снова и снова.

Джек некоторое время понаблюдал за ними, а потом отправился на бак вместе с Филдингом.

— Буду очень удивлен, если на «Корнели» сейчас не сыграют отбой, — поделился Джек. — Но в любом случае собираюсь оторваться еще на пару кабельтовых, чтобы случайное ядро не навредило нам, хотя они должны отчетливо видеть наши кормовые окна. Прикажу покруче обрасопить реи и потравить плавучий якорь, а потом прилягу. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр.

Пока Джек спускался вниз, стихла стрельба. Последнее слово осталось за «Мускатом». Когда он зашел в каюту, то обнаружил, что ему не придется спать в койке мертвеца. Его собственную, необычно длинную, перенесли вниз и повесили вдоль борта. Киллик во многих отношениях паршивый слуга — вздорный, вредный, заносчивый по отношению к гостям низкого ранга, безнадежно грубый, но в остальном — бриллиант без шипов. Некоторое время Джек перебирал в уме другие похожие выражения. Дойдя до «дыма без воды», он заснул.