Планеты с тёмными именами (СИ) - Шкуропацкий Олег Николаевич. Страница 2

Мы покинули ферму где-то около полудня, наш путь пролегал через осенний лес. Солнце уже высоко взобралось на верхотуру, невидимое за сплошной облачной пеленой - расплывшаяся акварельная клякса. Иногда накрапывал мелкий противный дождик. Земля разбухла от обилия влаги. Идти по ней было трудно и неприятно, словно по освежеванному мясу Природы. Лес в Восточной Европе, особенно осенью, внушает уважение, к тому же это очень красиво, то немногое действительно красивое, что есть в Восточной Европе. Сначала, издали он кажется сплошной стеной. За такой стеной может легко притаиться весь бестиарий средневекового мира, но когда ты входишь в лес - стена рассыпается, и ты оказываешься один на один персонально с каждым деревом, перед необходимостью перед каждым отдельным деревом излить свою душу. Я знал, что местные жители часто ходят сюда собирать грибы и всякую прочую всячину. С другой стороны леса располагались старые полуразрушенные корпуса кирпичного завода, уже лет сорок не подававшего признаков жизни. Аборигены наведывались туда за чёрным железом. Они тащили домой швеллера, ребристую арматуру, коричневые от времени трубы отопления. Поговаривали, что те места кишели разной чертовщиной и многие любители халявы, отправившись за вожделенным металлоломом, пропадали в лесу со всем концами. Однако ничто не могло отвратить местных мужичков от дармовщины и они по прежнему возвращались туда, чтобы испытать судьбу и поживиться на чужой счёт.

- Смотри внимательно под ноги - сказал Питер, когда мы вошли в осеннюю глухомань леса.

Здесь пахло ранним средневековьем. Вековая историческая сырость пробирала до костей. В это время года лес был симпатичным и не подавлял. Деревья сбрасывали с себя последние горящие шмотки. Сквозь пустые ветки отчаянно продиралась слабенькая голубизна небес. Сначала я подумал, что замечание Питера, насчёт внимательности, относилось исключительно к моему западноевропейскому ротозейству с которым я мог бы легко топтать незамеченные под ногами грибы. Однако вскоре понял, что дело было не только в грибах, вернее, не столько в них, сколько в многочисленных кучках человеческих испражнений, заметить которые среди опавшей листвы оказалось действительно очень трудно. Вступить в такие кучи было проще пареной репы, особенно недотёпе из западной части мира, который вместо того чтобы постоянно быть начеку, простодушно озирал декоративные красоты осени.

Мы отошли довольно далеко; шли молча, со знанием дела смотрели под ноги и вдруг Питер коснулся моего плеча. Он стоял, прижав указательный палец к губам и кивком головы пытался на что-то обратить моё внимание. Посмотрев в указанную сторону, я обомлел: в метрах тридцати от нас, обращённый к нам спиной, на корточках сидел абсолютно голый человек. Я видел его выбритый глянцевитый затылок, очень бледный выпирающий хребет и такие же бледные подростковые ягодицы. Немного подавшись корпусом вперёд, человек ковырялся руками в земле. Очевидно он был очень увлечён этим занятием, так как совсем не услышал нашего приближения. Что он там делал, было непонятно; мне казалось, что он просто рылся в опавшей листве, как будто что-то в ней потеряв. Судя по всему что-то очень ценное.

Сидящий на корточках был худеньким и костлявым, словно еврей сбежавший из концлагеря. Его белая, как молоко, спина и такая же белая жопа отчётливо контрастировали на фоне красноватой и жёлтой природы. Это выглядело крайне противоестественно и отталкивающе. Живущие в этих местах аборигены ходили, как правило, плохо, но непременно одетыми, это были типичные жители севера, которые обнажались только в крайних случаях, например для половых нужд. Я не удержался и клацнул сидящего с фотоаппарата. При звуке щёлкнувшей диафрагмы голый человек вздрогнул, словно ему всадили между лопаток заряд птичьей дроби. Продолжая сидеть на корточках, он быстро обернулся всем туловищем. К своему недоумению, я не встретился с ним взглядом: там где у обычных людей находилось лицо у этого существа оказалось пустое место. Ни глаз, ни носа, ни щёк, ни бровей - пусто: какая-то неровная и белая, похожая на сырое тесто, масса. Не лицо, а рыхлый ком, нижняя часть которого была измазана чем-то коричневым и неаппетитным. И вдруг эта самая нижняя, словно загаженная шоколадом, часть "лица" развернулась и я увидел непропорционально большую и почти круглую, развёрстую пасть, утыканную в несколько рядов множеством мелких клиновидных зубов. Существо ощерилось и издало жуткое горловое шипение. В следующее мгновение, не дав нам опомниться, оно прожогом метнулось прочь. Несколькими скачками тварь преодолела солидное расстояние и резко пропала из вида, как будто провалившись сквозь землю.

Я побежал вслед за существом, хотя не думаю, что мне хотелось его поймать, скорее всего я сделал это по инерции, повинуясь притихшему до поры инстинкту охотника. Добежав до того места где существо исчезло, я увидел кучу взрыхлённой почвы и, уходящее в глубь, неправильной формы отверстие. По всей видимости тварь жила под землёй и мы отыскали её нору.

- Что это было? - спросил я у подошедшего Питера.

- Древляк - спокойно ответил он; у Питера был вид ленивца, которому было скучно вдаваться в подробности.

- Но у него совершенно не было лица и полностью отсутствовали половые признаки. Ты заметил?

Питер только тягостно пожал плечами, как будто тем самым ответив: "ну и что?" Я тоже смолчал и подошёл к тому месту над которым трудился древляк. Среди листвы находилась разрушенная куча старого дерьма. Так вот в чём дело: голая тварь пожирала человеческие испражнения. "Она говноядная" - с брезгливостью подумал я. Санитар леса.

- Ты почему мне ничего не говорил? - я тупо злился на Питера, как будто всё случившееся было на его совести. - Эти древляки, они кто - люди?

Питер снова флегматично пожал плечами:

- Может люди, а может и нет. Во всяком случае очень похожи, только без морды... и без хрена.

- Я сам вижу, что похожи, чёрт тебя задирай, но откуда они взялись?

- Сколько себя помню, они всегда здесь водились. Они не трогают нас, мы не трогаем их.

"Действительно - подумал я - чего это я так расдухарился". Нужно взять себя в руки. Да, неприятная тварь, отталкивающая, скажем прямо, омерзительная - ну и что? Успокаивал я себя. Ничего ужасного, собственно, не произошло, это всё-таки Восточная Европа, берег потерянной жизни, а не Эльзас и не Саксония. Неужели я здесь ожидал увидеть порхающих и хихикающих фей или мужиковатых, забавно-циничных гномиков.

... третья запись в дневнике

Главная улица села производила гнетущее впечатление. По обе сё стороны маленькие ветхие домики, словно потерпев кораблекрушение, из года в год, медленно уходили на дно, погружаясь в пучину всемирной грязи. Оскальзываясь на мокрой глине, навстречу нам двигалась тёмная глухонемая процессия. Я был озадачен не сразу узнав процессию в лицо. Питер молча остановился, сойдя на обочину, и снял облезлую собачью шапку - его физиономия выражало покорность и упрямство одновременно. Мне стало скучно ещё до того, как я понял, что процессия идущая нам навстречу - деревенские похороны.

Чёрные и безмолвные люди, согнув шеи, тоскливо проходили мимо нас. Они понуро взирали себе под ноги, разглядывая раскисший суглинок Природы. Над ними довлело серое свинцовое небо, тяжёлое, словно государственная печать Господа Бога. Небо было массивным и набрякшим, оно скорее напоминало, набравшуюся водой, фуфайку рабочего. Там, сверху, ничего нельзя было разобрать: ни туч, ни светила - ровное однообразное месиво. Непонятное время суток повисло, словно готовое в любой момент обвалиться на голову человечества. Я сделал несколько снимков: люди, смотрящие в землю с шапками в руках; шестеро мужиков торжественно несущих праздничный гроб; молчаливые родственники в чёрном, держащие друг друга под руки, словно сгруппировавшись перед идиотизмом жизни.