Цветок с тремя листьями (СИ) - Фламмер Виктор. Страница 41

— Господин Токугава! — Юкинага подполз поближе и, пользуясь тем, что Иэясу обращается к нему, быстро заговорил: — В том, что произошло, нет вины Хидэтады. Ссору затеял я, оскорблял его тоже я. И я же напал на него первым.

— Мне нет дела до того, кто затеял ссору, юноша. А Хидэтада, я уверен, прекрасно понимает, в чем именно заключается его вина, поэтому и не спорит. Погибнуть или получить рану из-за того, что вступил в безнадежный бой по причине пустого бахвальства, — это верх глупости. И ваше воспитание — не моя задача, это дело вашего отца. Передайте ему, что я хочу его видеть как можно быстрее, чтобы обсудить ваше поведение. А пока идите в дом, оба. Хидэтада, распорядись насчет обеда, я проголодался. Да и тебе с твоим товарищем тоже стоит перекусить.

Обед прошел в полном молчании. Юкинага не чувствовал ни голода, ни вкуса пищи, но ел старательно, чтобы не обидеть хозяина. В голове было тесно от мыслей. Неужели это все?.. Так просто? Передать отцу приглашение на разговор? Не важно было, о чем господин Иэясу собирался с ним говорить, важно лишь то, что решение о наказании он предоставляет принять семье Асано. А значит, отношениям их семей ничто не повредит. Юкинага был озадачен. Неужели Хидэтада настолько безразличен своему отцу, что поддерживать дружбу с семьей Асано важнее? Или?.. Возможно, он, Юкинага, чего-то не понимает? Он сам слышал, как господин Токугава отругал сына, хотя в произошедшем не было вины Хидэтады. Теперь Юкинага просто терялся в догадках. Впрочем, даже в мыслях невежливо вмешиваться в дела чужой семьи.

Тем временем Иэясу закончил с обедом и вытер рот салфеткой, которую ему, с глубоким поклоном, подала совсем юная служанка в простом голубом кимоно. Иэясу улыбнулся девочке, отчего та покраснела и смущенно отошла в сторону. А Иэясу откашлялся:

— Кхм… на полный желудок многие вещи кажутся проще и понятнее. Я хочу, мальчики, чтобы вы хорошенько выслушали меня. Да, сейчас слова такого старика, как я, могут показаться вам лишенными смысла, но я как минимум дожил до своих лет, при этом не раз участвуя в сражениях, с этим вы согласны? А значит, я могу сказать слова, которые не мешает послушать, ведь так? — он негромко и добродушно рассмеялся.

Оба юноши молчали, опустив глаза. Вопрос Иэясу не требовал ответа. А его лицо стало серьезным.

— Я хорошо помню себя в юности. Я сам был таким же, как вы, поэтому хорошо знаю и понимаю, что движет вашими мыслями и чувствами, — он сделал небольшую паузу, словно задумавшись, а потом проговорил резко и жестко: — Вы — ничтожества. Никто. У вас нет ничего, кроме ваших имен. И даже они — принадлежат не вам.

Юкинага мгновенно вскинулся, словно желая возразить, его ноздри затрепетали, но с явным усилием он подавил вспышку накатившего гнева. Не то место и не то время, чтобы рассказывать о своих боевых заслугах.

Иэясу сощурился и едва заметно улыбнулся:

— Именно в этом и состоит ваша ошибка. Вы жаждете проявить себя, стремитесь к подвигам, желая прославить свои имена. Боитесь, что вас заподозрят в трусости или слабости, не заметят, не отметят ваших заслуг. Что отрубленные вами головы присвоит кто-то другой. И получается, что в конечном итоге вы думаете о себе, и только о себе. Ведь никому не хочется ощущать себя пустым местом, ничтожной песчинкой. Это стремление совершенно естественно для юноши, не успевшего в достаточной степени проявить себя. Именно чувство собственной ничтожности и заставляет человека двигаться вперед и побеждать. Но как ночь — это обратная сторона дня, так и в этом стремлении кроется основная ловушка. Вы не оглядываетесь назад. А если смирите свою гордыню и оглянетесь — знаете, что вы там увидите? — мгновенно посерьезнев, спросил он.

Две пары внимательных глаз уставились на него. Казалось, Юкинага и Хидэтада забыли, как дышать. Иэясу едва удержал на лице достойное своих слов выражение. Его слушатели определенно ожидали услышать от него некое откровение.

— Хидэтада, оглянувшись назад, ты увидишь там меня. А вы, юный Асано, — господина Нагамасу. Вы — не «пустое место», вы неотделимая часть вашей семьи. И все заслуги ваших предков — ваши заслуги. И мы также разделяем с вами ваши победы и поражения. Поэтому, оглядываясь назад, вы должны видеть своих предков, а глядя вперед — своих потомков. Твоя жена, Хидэтада, и твои не рожденные еще дети будут нести на себе весь груз твоих ошибок, так же как ты несешь на себе груз моих. Но и славу твою они тоже разделят. И семья состоит не только из отцов и детей. Ваши вассалы, слуги, наложницы — тоже часть вашей семьи. И о них вы должны думать в первую очередь, не о себе. Вы — лицо своего рода. Роняя свое достоинство в грязь, вы унижаете свой род. Поэтому стремиться надо не к личным заслугам, а лишь к тому, что принесет пользу вашему роду. И вот когда вы сможете понять это, и не только понять, а ощутить в полной мере, — вы избавитесь от чувства, что вы ничтожны. А сила для движения вперед останется с вами. Знаете, почему его светлость, господин Тоётоми Хидэёси вынес смертный приговор своему племяннику Хидэцугу? Потому что тот, мучимый страхом остаться никем, пошел на поводу у своих личных желаний. И этим отрекся от своего рода. Преступление, воистину достойное смерти. Но это тоже еще не все. Связав себя узами дружбы, вы тоже становитесь семьей. А разрушая эти узы из-за бессмысленных ссор и мимолетных желаний — вы совершаете преступление.

Иэясу замолчал. Стояла полная тишина, даже служанка, тихо сидящая у дверей, замерла, словно раскрашенная хорошим художником статуя. Иэясу прикрыл глаза, вслушиваясь в эту тишину, а потом его лицо озарила добрая и ласковая улыбка:

— …Но вы, мальчики, с честью прошли это испытание. Ваша дружба выдержала его, а чего стоит дружба, не проверенная разладом? Поэтому у меня нет никаких причин наказывать никого из вас. А вас, господин Юкинага, я должен поблагодарить за тот урок, который вы преподали моему сыну. Я уверен: он отлично его усвоил. Ведь так, Хидэтада?

— Да, отец, — Хидэтада поклонился.

— И это все, что ты можешь сказать? — Иэясу нахмурил брови. — Нет, я хочу услышать от тебя, что именно ты понял.

— Я понял, что с противником, который заведомо сильнее тебя, лучше дружить, чем воевать, — Хидэтада едва заметно улыбнулся.

Иэясу расхохотался так, что в уголках глаз выступили слезы.

А Юкинага наконец сумел вздохнуть полной грудью. Так вот в чем дело? Оказывается, все так просто? То, что сказал господин Токугава, он и сам не раз слышал от своего отца. Но не так это звучало, совсем не так. Со слов отца он всегда воспринимал долг перед семьей как тяжкий груз, который нужно просто нести на себе. И заботу, эту постоянную заботу о себе, как о маленьком ребенке, считал унизительной. А, получается, отец заботился и не о нем вовсе? И он, Юкинага, обязан так же заботиться о своем отце? Обязан? Да ведь он делает ровно то же самое!

Лицо Юкинаги просветлело, он улыбнулся и тоже низко поклонился Иэясу:

— У меня нет слов, чтобы выразить вам благодарность за такие прекрасные и верные слова. И я прошу разрешить мне задать вам вопрос.

— Конечно, юноша, задавайте. Беседовать с вами — одно удовольствие.

Юкинага смутился и прижал ладонь к губам. Да, господин Иэясу был прав в своей насмешке: за все время пребывания в этом доме в качестве гостя, он заговорил от силы раза два.

— Вы сказали о дружбе… но что если для того, кого ты считаешь другом, эта дружба ничего не стоит? Разве не были господин Като и господин Исида друзьями? И разве помешало это господину Исиде? Разве дружба для него значит хоть что-то?

Иэясу согласно кивнул:

— Хороший вопрос, юноша. Но между мной и господином Исидой есть одна весьма существенная разница. И, увы, боюсь, именно она рано или поздно приведет его к гибели. Дело в том, что господин Исида Мицунари не верит в дружбу. А я — верю.

Хидэтада спустился в сад, когда подступали сумерки. Солнце уже скрылось за горизонтом, но все еще раскрашивало скопившиеся на западе облака в яркие цвета: от нежно-розового до темно-фиолетового. Он остановился на нижней ступеньке, любуясь сменой оттенков, вдыхая прохладный осенний воздух и не решаясь ступить на дорожку, чтобы звуком своих шагов не спугнуть тишину.