Цветок с тремя листьями (СИ) - Фламмер Виктор. Страница 9

Хидэтада, который снова приложился губами к ковшу, засмеялся и расплескал воду.

Киёмаса тоже расхохотался:

— Эх, юный Токугава… когда вы убьете в бою своего первого настоящего врага, вы поймете, о чем я говорю…

Хидэтада вздохнул и опустил голову:

— Не смейтесь надо мной. Мне уже шестнадцать, а я так и не принял до сих пор свой первый бой. Когда была война с родом Ходзё, меня сочли слишком юным, несмотря на то что я уже носил взрослое имя. И то же самое мне сказали, когда войска готовили к отправке в Корею.

— М-да, не повезло… — Киёмаса вытер полотенцем шею и грудь и отошел от бочки. — Но вы могли поступить так: переодеться простым воином, присоединиться к одной из армий, тайно пробраться на готовый к отправке корабль, а после того как своим мечом добыли бы себе славу, открыть свое настоящее имя.

— Знаю… — Хидэтада еще раз вздохнул и принялся поливать себя из ковша, — но меня охраняли.

— Так перебили бы охрану и бежали.

Хидэтада резко выдохнул и выпрямился:

— А вы? Почему вы не перебьете охрану?

Стальные пальцы больно впились в плечо Хидэтады, разворачивая его и впечатывая спиной в край бочки.

— Что ты сказал?

Хидэтада поднял голову. Киёмаса навис над ним, а в его глазах полыхал огонь ярости.

— Я сказал, что неповиновение приказу его светлости — преступление. Пусть я всего лишь мальчишка, но унижать и оскорблять себя не позволю.

— А если не отпущу? Что ты сделаешь?

Хидэтада прижался к бочке еще сильнее, проверяя, насколько прочно она стоит. Потом дернулся вперед и вбок, присел и резко толкнул всем телом бочку от себя. Она перевернулась, и вода с громким плеском окатила их обоих, а Хидэтада, воспользовавшись секундным замешательством, выскользнул из цепких пальцев и бросился к своему мечу. Схватил его, сжал обеими руками и развернулся. Киёмаса медленно надвигался, и его лицо кривила усмешка:

— А вот теперь ты хочешь меня убить… Так?

— Возьмите меч. Я не стану драться с безоружным.

— И умрешь, — Киёмаса пожал плечами, вернулся к крыльцу и поднял оружие. — Что же ты медлишь?

— Не хочу… быть убитым, — Хидэтада обошел противника сбоку, шлепая ногами по луже и стараясь не поскользнуться, и запрыгнул на крыльцо.

— Интересная мысль… — задумчиво произнес Киёмаса и атаковал.

Комната полностью была залита ярким солнечным светом. Киёмаса сидел, повернувшись к солнцу спиной, и протирал меч рукавом.

— М-да… двери у меня теперь нет. И воды в бочке тоже. И изрядной части стены.

— Зато — вот, есть сакэ! — Хидэтада улыбнулся и сел рядом с ним. — И столик с едой мы тоже не перевернули.

— Точно. Вот теперь самое время перекусить. Только ты прав: на двоих здесь маловато.

Киёмаса встал, подошел к пролому в стене и высунулся наружу:

— Эй, вы! Мне надоело орать! Бегом сюда кто-нибудь. Поживее!

Он вернулся, снова опустился на пол и подвинул столик так, чтобы тот оказался между ним и Хидэтадой.

— Бери палочки. Я могу и руками, если это, конечно, не повергнет тебя в шок.

— Знаете, господин Като… В вашем случае меня уже ничего не удивит, — Хидэтада взял палочки и принялся за грибы и рис.

Киёмаса ухватил рыбу и закинул ее в рот.

— А вот ты меня удивил… немного, — проговорил он, старательно жуя, — ты это правильно придумал: внутри дома у тебя против меня куда больше шансов, чем на открытой площадке. Может, тебе бы даже удалось удрать, если бы ты хотел.

— Я не собирался удирать.

— Вот этим и удивил. Дай сюда сакэ.

Хидэтада откупорил небольшую бадью и разлил сакэ по чашкам. Киёмаса принял свою с легким поклоном и немедленно ее осушил.

— Вот… теперь совсем хорошо… — он забросил в рот еще один кусок рыбы.

— Да… — Хидэтада улыбнулся и поднял голову. — Я… так дрался в последний раз, когда приезжал к отцу. И, да, мне тогда тоже казалось, что он меня убьет, если я проявлю слабость.

— А я о чем говорил? Я хорошо знаю Токугаву Иэясу. Хотя, конечно, если бы я прикончил тебя, он убил бы меня собственными руками.

— Вот как… вы говорите об этом без тени сомнений. Признаете моего отца сильнее себя?

Киёмаса скосил глаза в сторону и хмыкнул:

— Когда твой отец, Хидэтада, окрасил кровью воды Анэгавы, я гонял зайцев в лесу и оленей с поля. Ого, кажется, меня услышали! — Он оглянулся. В дверном проеме появилась служанка в простом светло-зеленом кимоно и, поспешно упав на колени прямо у порога, уткнулась лицом в вытянутые руки.

— Нет, ты только посмотри… — Киёмаса мотнул в ее сторону головой. — Ха! Вот какие смельчаки… Женщину послали… Они что там, всерьез считают, что у меня на девку рука не поднимется?

— А у вас поднимется? — Хидэтада отставил пустую чашку и посмотрел на Киёмасу с любопытством.

— А?.. Да мне без разницы, — Киёмаса поднялся и подошел к вошедшей. Остановился и слегка поморщился. — Но, если честно, я не особенно люблю убивать женщин. Они при этом издают отвратительные звуки. А особенно мерзко они верещат, когда кидаешь в огонь их детей.

Он опустился перед служанкой на одно колено и взял ее за подбородок, заставив поднять голову.

— У тебя дети есть, женщина?

Губы служанки задрожали, и она едва слышно пролепетала:

— Д-да, г-господин…

— Сколько?

— Трое, г-господин…

— Мальчики? Девочки?

— Д-дочери… и сын… господин.

— Отлично, — Киёмаса отпустил ее, но наклонился ниже и вытаращил глаза. — Тогда принеси нам еще рыбы, вяленой хурмы… Ты любишь хурму, Хидэтада?

— Не особенно.

— Прекрасно. Значит, мне достанется больше. Еще орехи и чай. И… — он немного подумал, приоткрыв рот и приложив палец к губам, — …еще сакэ, а то это не смешно. Все запомнила?

— Д-да, господин, — женщина поспешно кивнула.

— Тогда бегом.

Служанка сорвалась с места и понеслась вниз по ступенькам, путаясь в кимоно.

— А! Воды в бочку пусть наберут! — крикнул Киёмаса вслед, махая рукой, и громко рассмеялся.

Он вернулся и снова сел за столик. Повертел в руках пустую чашку и протянул ее Хидэтаде.

— Зачем вы напугали служанку? — Хидэтада налил сакэ ему, затем себе.

— А мне нравится, когда меня боятся, — ответил Киёмаса с легким смешком.

— Просто нравится?

— Да, — он выпил и потряс головой, щурясь от яркого света.

Хидэтада задумался, глядя на свою чашку, потом улыбнулся и посмотрел на Киёмасу.

— Враги должны испытывать страх. А слуги и вассалы должны повиноваться из любви и уважения, разве не так? — спросил он.

— Мне абсолютно безразлично, любят меня или нет. Если тебя уважают и боятся — этого более чем достаточно.

— Я бы никому не стал служить из страха.

— А из уважения? — Киёмаса рассмеялся и наклонился к Хидэтаде, глядя ему прямо в глаза. — Осыпь человека золотом — и он ударит тебя в спину или просто покинет, когда золотой поток иссякнет. Убей тысячу и пощади одного — и он будет считать себя избранным и прославлять всю жизнь тебя и твое великодушие.

Хидэтада сдвинул брови и медленно, маленькими глотками выпил свое сакэ. Потом снова спросил, прищурив один глаз:

— А вы боитесь господина Хидэёси?

— Что?..

— Я не сомневаюсь, что вы испытываете к его светлости огромное уважение. А страх? Вы испытываете страх?

— Что ты несешь? — на лице Киёмасы появилось одновременно возмущенное и недоуменное выражение.

— Да нет, ничего, прошу прощения, господин Като… — Хидэтада прикрыл ладонью губы, скрывая улыбку.

— Вот и не говори глупостей. А-а, проклятый свет… — Киёмаса поморщился, встал, сдернул с постели одеяло и принялся занавешивать им дыру.

— А вы сами чего-нибудь боитесь?

— Я? — Киёмаса обернулся, и одеяло упало. Он выругался сквозь зубы и опять попытался приладить сукно так, чтобы ткань закрывала пролом в стене. — Только дураки ничего не боятся.

— А что вызывает у вас страх?

Киёмаса наконец закончил, подошел к Хидэтаде и, приблизившись к его уху, громко зашептал:

— Что сакэ закончится раньше, чем его принесут, — он выпрямился и произнес обычным тоном: — Налей еще.