Кровь и честь - Грин Саймон. Страница 31

Иоанн Суттон-Темный остановился в нескольких ярдах перед Гэвэйном. Он был среднего роста, не слишком мощен и неброско одет. Его на удивление мягкое лицо имело тем не менее черты, которые указывали на наличие сильного характера и непреклонной воли. Темные глаза Суттона смотрели прямо и твердо. Вид висящего у него на боку меча в кожаных ножнах красноречиво говорил о том, что оружием часто пользовались. С первого взгляда можно было сказать, что человек этот воин или обычный наемный солдат, но в его облике чувствовалась какая-то холодная уверенность, от которой актеру становилось не по себе. Движения Суттона были очень спокойными, рассчитанными и полными достоинства. Он поклонился Гэвэйну, делая вид, что не видит ни Джордана, ни Хетер.

— Итак, Гэвэйн, старик с волшебной секирой и незапятнанной репутацией. Я могу оскорбить тебя, а ты ответить на оскорбление, но какой смысл, нам ведь обоим известно зачем я здесь. Мне не надо искать повода, он найдется рано или поздно.

— Он не найдется, — ответил Гэвэйн, — ступай, откуда пришел.

— Уходи и ты.

— Нет, мое место здесь.

— Мое тоже, — ответил Суттон и внезапно улыбнулся, — ведь половину платы я уже получил вперед.

— Не делай этого, — предупредил его рыцарь, — мне вовсе не хочется стать твоим убийцей.

Суттон ухмыльнулся.

— Уверенный старик, мне это нравится, — сказал дуэлянт, выхватывая меч. Звук скользнувшей о кожу стали показался неестественно громким в наступившей тишине. — Давай начнем, невежливо заставлять зрителей ждать.

Рыцарь, в руках которого блеснула секира, спокойно сказал:

— Не стоит, Иоанн, ты еще можешь вернуть деньги. Суттон покачал головой, изображая на своем лице скорбь:

— Разве передо мной великий Гэвэйн Хеллстром? Герой, отстоявший Красную башню? В чем дело, старик, или кровь остыла в твоих жилах? Не беспокойся, я не заставлю тебя долго мучиться. И о своей милой женушке можешь не беспокоиться, она присоединится к тебе, как только у меня найдется свободная минутка.

— А вот это ты зря сказал, — произнес Гэвэйн, — теперь я воспринимаю твои слова как личное оскорбление.

Суттон оскалился:

— Так будет даже веселее. Освободите место.

Он произнес эти слова, не повышая голоса, но стоявшие рядом придворные с необычайной быстротой попятились, образовав довольно широкий круг. Хетер вцепилась в руку Джордана, и он нехотя позволил ей увести себя в сторону. Собравшиеся во все глаза смотрели на принявших боевые стойки противников.

«Где же этот чертов регент? — со злостью подумал Джордан. — Если бы он сейчас появился, то мог бы остановить поединок».

Этого не мог никто, даже регент. Актер просто обманывал себя. Право на поединок священно и потому стоит выше любого закона. Два человека начали медленно двигаться по кругу, глядя друг на друга. «Не дай ему разозлить себя, — мысленно внушал Джордан Гэвэйну, — он хочет разозлить тебя и заставить вымотаться. Будь спокоен, пусть он наступает, пусть машет мечом».

Меч Суттона в хитром предательском броске устремился прямо в горло рыцарю, который легко защитился, отбив выпад обухом топорища секиры, но в следующую секунду противник снова атаковал его. Два человека нападали и отступали, нанося и отбивая удары, словно прощупывая друг друга и выискивая слабое место в обороне врага, чтобы немедленно воспользоваться этим и нанести смертельный удар. Только звон стали и скрип подошв нарушали мертвую тишину, стоявшую в зале. Суттон сделал ловкий выпад, целясь в живот рыцаря, тот отбил удар и, взмахнув секирой, рубанул ее лезвием своего врага в бок. Широкая, окрасившаяся кровью полоса на камзоле, оставленная оружием Гэвэйна, заставила дуэлянта-убийцу оскалиться, но в следующую секунду он сам нанес удар, который его противник не смог вовремя отразить. Острие меча оставило на лбу рыцаря, прямо над левой бровью, тонкую полоску, из которой сразу же потекла кровь, заливая глаз, но Гэвэйн не дал себе труда даже стереть ее. Поединок продолжался, и ни один из дерущихся ни в чем не уступал другому.

Тут Джордан вдруг подумал: что же ему делать, если Гэвэйн проиграет? Даже просто подумав так, он почувствовал себя предателем. На следовало быть реалистом: когда-то рыцарь, несомненно, был непобедимым бойцом, однако сейчас он уже стар, а противник его молод, ловок и уверен в себе. У Гэвэйна просто не хватит сил, чтобы продержаться достаточно долго. Красная башня осталась далеко позади. Рано или поздно он начнет слабеть, и тогда Иоанн Суттон-Темный убьет его. Все знают, что он лучший.

Как раз в тот момент, когда Джордан подумал об этом, оба противника, скрестив оружие, стояли лицом к лицу, стараясь вытеснить друг друга с позиции. Гэвэйну явно не хватало дыхания, и Суттон, расплываясь в улыбке, медленно, но верно начал одолевать. Рыцарь постарался собрать все силы, руки его задрожали от чрезмерного напряжения, но более молодой и сильный противник отвоевывал дюйм за дюймом. И вот тут Гэвэйн и плюнул прямо в лицо Суттону. Тот отшатнулся, пораженный, на секунду потеряв равновесие, а рыцарь изо всех сил ударил врага коленом в пах. Лицо непобедимого дуэлянта исказила гримаса боли, слёзы брызнули у него из глаз. Суттон судорожно ловил перекошенным ртом воздух. Он еще попытался поразить Гэвэйна мечом, но безуспешно, рука его ослабла, и удар был неверен. Рыцарь легко уклонился и вогнал свою секиру в бок. Суттону. Топорище утонуло между ребрами наемного убийцы, и он упал на колено. Раздался отвратительный чавкающий звук, когда Гэвэйн выдернул свое оружие из раны. Кровь брызнула в разные стороны. Суттон старался поднять меч, но не мог. Гэвэйн взмахнул секирой, его противник попытался что-то сказать, но рыцарь уже обрушил на него свое оружие. В следующие секунды секира вновь и вновь со свистом взлетала в воздух и опять падала вниз. Казалось, зал наполнился звуками, которые куда более подходили для скотобойни, сталь звенела, разрубая мясо и кости. Наконец Гэвэйн сделал шаг назад и уставился на окровавленное тело на полу.

— Зря ты сказал это про Эмму, — сказал он негромко и добавил, подзывая герольда. — Пусть тут все уберут.

Герольд коротко поклонился и подал знак слугам. Зал загудел, наполнившись звуками уважительно приглушенных голосов переговаривавшихся придворных. Гэвэйн тщательно вытер свою секиру краем плаща поверженного врага, повесил ее обратно на пояс и подошел к Джордану и Хетер. Рукава его костюма были покрыты кровью, преимущественно чужой, Хетер широко улыбнулась ему и, подскочив, поцеловала в щеку. Джордан уважительно поклонился.

— Это было… очень впечатляющее зрелище, Гэвэйн.

— Все совсем не так уж и трудно, ваше высочество. Просто он — дуэлянт, а я солдат, это его и подвело.

Слуги сложили то, во что превратилось тело Суттона, в его собственный плащ и вынесли прочь. Джордан поискал взглядом Доминика, чтобы увидеть, какое впечатление произвела на него смерть любимого слуги, но младший брат Виктора затерялся в толпе. Не успели все собравшиеся успокоиться, как дверь распахнулась, и герольд, вытянувшись в полный рост, звонким голосом возвестил что прибыл его превосходительство регент, граф Вильям Хоуэрд, с супругой, госпожой Габриэллой.

Последовали поклоны и реверансы. Все принцы тоже поклонились, регент и его жена, не обращая ни на кого внимания и не отвечая на приветствия, величественно проследовали сквозь угодливо расступавшуюся толпу к возвышению в конце зала и там остановились. Регент поклонился, а его жена сделала реверанс перед пустым троном, потом они медленно поднялись по мраморным ступеням и заняли места по обеим его сторонам, молчаливо и бесстрастно взирая на заполненный придворными зал. У Джордана было достаточно времени, чтобы внимательно рассмотреть их обоих.

Если кто и выглядел как настоящий король, так это граф Вильям. Телосложение графа смело можно было назвать могучим, при поразительно узкой талии он имел очень широкие плечи. Осанка его восхищала благородством. В каждом движении регента чувствовалось истинное достоинство. Он носил свои темные парадные одежды с изяществом и даже грацией. Граф мог считаться красивым в общепринятом смысле этого слова: его темные волосы были коротко острижены, а борода аккуратно расчесана. О нем можно было сказать, что он типичный аристократ, портреты которых Джордан часто видел в домах вельмож в дни расцвета своей славы. Глаза Вильяма Хоуэрда излучали теплоту, а на губах его играла улыбка человека, привыкшего смеяться не только над другими, но и над собой.