Карантин (СИ) - "Майский День". Страница 35

Мазнув суровым взглядом по ошеломлённым неофитам, я важно кивнул своим:

— Пошли, нас ждут.

Даже Гессе, что удивительно, не принялся спорить, пропустил вперёд Никона, заботливо подтолкнув его в спину, затем пошёл следом, а я, наградив напоследок поверженную компанию ещё одним киношным недобрым взором, красиво завершил наш уход.

Когда за спиной захлопнулись двери лифта, Гессе повернулся ко мне и окинул подозрительным взглядом, словно обнаружил некое переукомплектование, о котором ему прежде не доложили.

— А ты у нас крутой, — обронил он сквозь зубы.

— Или он — недостаточно, — ответил я.

— О чём вы говорили?

— Так, обсуждали текущие дела. Не встревай. Это наши трения.

— Я и не стал.

— Вот и умничка, можешь поцеловать себя в щёчку. Чайке на меня настучишь?

На этот выпад Гессе не ответил, лишь картинно скрестил руки на груди. Я проследил за тем, как красиво напряглись мускулы и тихо порадовался про себя, что не пришлось пускать их в дело. Мой синтезированный приятель требовался предприятию не для драки, а для полёта.

Никон тихо отдыхал у стены, я решил не мешать ему приходить в себя, тем более, что лифт приехал быстро и пришлось отклеиваться от временной опоры.

Наверху царила приятная сдержанная суета, которая греет душу организованной бесшумностью. Люди занимались делом, обслуживая воздушные корабли, коих тут оказалось немало, на нашу группу никто и внимания не обращал. Мы беспрепятственно прошли к своему самолёту. Здесь пришлось подождать, хотя и недолго. Чайка, взъерошенный и озабоченный, прибежал буквально через несколько минут.

Обнаружив, что нас теперь трое, а не двое, он довольно кивнул, лицо немного прояснилось, и он тут же позвонил куда-то, вызывая пилота. Спохватившись, я отключил свой телефон и выбросил его в проезжавшую мимо тележку с мусором. Вряд ли кто-то его засёк, но подстраховаться следовало, тем более, что за пределами столицы мобильная связь и не работала: не успели ещё наладить.

Гессе сопроводил моё действие одобрительным взглядом, а Никон, наоборот, испуганным.

— Всё будет нормально, — сказал я.

— Они ведь в курсе, что ты…

— Да, безусловно. Мы тут все друзья и соратники, так что не бойся.

Только что видел неоспоримое доказательство обоюдной искренности, но всё равно растерялся. Впрочем, я слышал, что талантливые люди рассеяны. Это работает как показатель незаурядного ума.

Мы поднялись на борт, и самолёт без промедления заскользил по полю на стартовую дорожку. Нас пропускали без очереди. Двигатель загрохотал громче, мы разбежались и взлетели. Я с бывалым видом откинулся на спинку сиденья, а Никон вздрогнул и непроизвольно вцепился в подлокотники. Летал, как видно, в первый раз.

Чайка сразу же подсел к нему и заговорил. Никон поначалу всё косился в сторону окна, стремясь, по всей вероятности, насладиться зрелищем, да и просто новыми переживаниями, но потом отвлёкся. Чайка старался изо всех сил. Ровные, едва не просительные интонации должны были помочь новому участнику авантюры отчасти расслабиться и начать слушать, я решил, что могу спокойно доверить одного человека другому и сосредоточился на собственных чувствах.

Ну да, я жаждал новых перемен, хотя и старые накрыли совсем недавно — вот так меня расколбасило на чудеса, но уловил лишь прежний интерес ко мне этой стихии, верхнего уровня планетарных энергий. Ненастойчивый, но надёжный.

Натянутые горизонтом нити встретили как доброго знакомого, привычно подключились ко мне, словно я оказался частью мощной сети, дали подпитку, мягко восполняя утраченное при драке, приласкали и обиходили. Теперь, когда первый восторг единения не сносил крышу, я мог внимательнее прислушаться к ощущениям, стараясь пусть не квалифицировать их разумом, но освоить сердцем.

Да, этот странный орган тоже иначе, не так как прежде вибрировал в груди, словно совершенный мотор, который переводят на новое питания, а он и не стремится возражать. Я тихо наслаждался не то метаморфозой, не то мимикрией, паря душою в великолепии эфира, но Гессе как видно решил, что мечтательность сейчас не ко времени и не к месту. Он вторгся в мою нирвану бесстыжим будничным вопросом:

— И чего всё-таки хотел этот вампир? Это ведь вампир был, я не ошибся?

— Ты совершенно прав, — сказал я. — Много чего хотел, забей и забудь.

— Вот так вот по нахалке? Чайка ведь всё равно спросит, я ему доложу, будь уверен.

Я потянулся всем телом, забросил руки за голову и посмотрел на любопытного парня с безмятежным спокойствием:

— Заметь, один уже пристал с излишней любознательностью и получил за это по роже, или что я ему там сломал — как-то не заметил. Не много вас набрело в сумерках на светлые идеи? Ночная мгла — моё время. Отвянь.

— Ну и ладно, — сказал он без тени обиды.

Он мне всё больше нравился. Занятный был парень без особого царя в голове, но временами адекватный и хитрый. Он переоценивал свои силы и однажды должен был на этом погореть, но ведь меня-то это не касалось, верно?

Чайка поглядывал в нашу сторону, но пересел ближе, лишь убедившись, что Никон в порядке и за борт в любом случае не бросится. Или про самолёты надо говорить: с борта? Я не помнил, и от этого мимолётным дыханием душу овеяла грусть. Люди, впрочем, не дали ей шанса привиться к могучему стволу моего благоразумия и побыть с нами подольше.

Гессе настучал на меня немедленно, едва его босс оставил в покое учёного, и Чайка поколебавшись не больше двух-трёх секунд обратил куда следовало вопросительный взгляд:

— Что за инцидент произошёл в аэропорту, Северен? Любые серьёзные проблемы надо теперь обсуждать вместе.

Я решил поступить по-человечески и ответил вопросом на вопрос:

— А ты что нового узнал? Как смотрят твои начальники на участие в проекте одного из старших вампиров, а не новичка, которого легко списать в расход?

Человек сглотнул, словно услышал нечто неподобающее, но глаз не отвёл и ответил уверенно:

— Положительно. Миссия слишком важна, чтобы не стоило закрыть глаза на отдельные нарушения правил. Так что дали зелёный свет и поскольку я удовлетворил твоё любопытство, то будь добр, ответь мне аналогичной любезностью.

— Ну говоря кратко, вы открыли золотую жилу, и каждый теперь рвётся в старатели.

— Но ведь ты тоже.

— Безусловно. Именно поэтому в моих интересах, чтобы будущих компаньонов оказалось меньше — так прибыль получится существеннее.

Он усмехнулся, хотя и невесело:

— По этой причине ты вдруг резво рванул в подопытные? Почуял запах денег? Здесь глубинная суть?

— Ой, не смотри на меня с великолепным презрением. Я же стараюсь помочь, но при этом верю, что не только у вашей авантюры есть будущее, но и у всей планеты — тоже. Поимеем мы успех или неудача поимеет нас, на отдельной попытке жизнь не остановится, придётся барахтаться дальше. Лучше в деньгах, чем в дерьмище.

Он поразмыслил, хотя на мой взгляд, ситуация сложилась предельно понятно, а потом заключил без лишней экзальтации:

— Может и к лучшему. Материальная заинтересованность никогда не вредит голому энтузиазму. Вместе они работаю только успешнее.

Я прикрыл глаза, побоялся, что выдам себя, потому что даже многовековая привычка к лицемерию иногда не помогает удержаться от здоровой злости. Люди думали, что могут скрыть от меня ложь, но увы, не обладали этой суперсилой. Я знал пока не всё, но о многом догадывался. Горький осадок грядущего предательства царапал горло. И что? Стоило шагать до конца, предчувствуя скорбное грядущее? Нда…

Мягкие нити горизонта погладили изнутри кожу, пустив по ней нежные мурашки, я успокоился и решил, что в любом случае позволю событиям идти своим чередом.

На место мы прибыли перед самым рассветом. Ночная мгла истончалась, но я задержался на лётном поле, чтобы обозреть горизонт, задать ему мысленный вопрос. Он не ответил, ну и ладно, я полагал, что раз перемены начались, то однажды они сами распустятся как цветок. Нельзя ведь насильно разворачивать лепестки: помнутся, порвутся, и вся красота, сокрытая в бутоне, окажется безвозвратно погублена. Иногда полезно подождать, пока результат не подгребёт своим ходом.