Асимметричный ответ - Глебов Макс Алексеевич. Страница 8

– Когда Клейст нанесет удар? – Вождь неожиданно сменил тему, на время «забыв» о подполковнике Нагулине.

– Возможно, уже завтра, товарищ Сталин, – после секундной паузы ответил Жуков. – Крайний срок – через два дня.

«Воздушный мост» Геринга трещал, раскачивался, но окончательно разваливаться никак не желал. Проблем я люфтваффе подкинул немало, но имевшихся в моем распоряжении сил и средств все же оказалось явно недостаточно, а дополнительные взять было неоткуда.

Немцы довольно быстро сообразили, что летать плотным строем на максимальной высоте – верное самоубийство, и от этой тактики незамедлительно отказались. Повторять атаки на позиционные районы ПВО противник не спешил. Видимо, понесенные потери произвели на командование люфтваффе большое впечатление, и терять такими темпами самолеты и, что важнее, квалифицированных пилотов, оно было не готово. Тем не менее, сам факт химической атаки на позиции зенитчиков заставил нас принять экстренные меры. Расчеты пришлось тренировать ведению огня в противогазах и противоипритных накидках, что сильно сказывалось на скорости их работы и, как следствие, на результатах стрельбы. Для защиты от зарина этого было явно недостаточно, но никаких других средств в распоряжении химвойск РККА все равно не имелось, а если что и было, то совсем не в нужных количествах.

В какой-то мере, я был даже рад тому, что противник начал применение химического оружия сразу с самого опасного газа. Это дало мне возможность в категоричной форме заявить Шапошникову, что если советская промышленность немедленно не освоит выпуск общевойсковых защитных костюмов, никаких шансов выиграть химическую войну у нас не будет. Не то чтобы ОЗК у нас совсем не было, но их количество измерялось в считанных сотнях штук, да и те, что были, изготавливались в основном на основе ткани, пропитанной олифой, что давало весьма условную защиту от серьезных отравляющих веществ.

В отличие от меня, ни Сталин, ни Шапошников, ни остальные советские военачальники не знали, что у Гитлера зарина больше нет, как нет и промышленных мощностей для его производства. Сообщать им об этом обнадеживающем факте я не торопился – зачем лишать руководство страны такого прекрасного стимула в вопросе совершенствования средств химзащиты?

Посмотрев, что в этом направлении уже сделано у нас и в мире, я обратился к Шапошникову с предложением использовать для массового изготовления защитных костюмов разработанную лет пять назад двойную прорезиненную ткань СК-1. В этот раз начальник генштаба ничуть не удивился, что я опять пытаюсь решать подобные вопросы через него, без вопросов забрал папку с документацией по ОЗК и отправил меня обратно под Вязьму продолжать выполнять задание ставки по противодействию снабжению немецких войск в Московском котле.

Убедившись, что химическая атака привела к уничтожению одной зенитной части, но не решила возникшую проблему с избиением «юнкерсов», идущих плотными группами на большой высоте, немцы попытались перейти к тактике ночных полетов. Успеха им это не принесло. Ясные морозные ночи позволяли мне наводить на немецкие транспортные самолеты наши ночные истребители, в качестве которых совершенно неожиданно неплохо проявили себя штурмовики Ил-2. Их скорости вполне хватало для борьбы с медлительными транспортными самолетами, а мощное вооружение и серьезная броня позволяли не бояться ответного огня «юнкерсов».

Несмотря на потери, люфтваффе от идеи воздушного моста не отказалось. Теперь транспортники летали днем на низких высотах, пытаясь прорваться к окруженным одиночными самолетами или небольшими группами. Противостоять такой тактике оказалось сложнее – слишком много целей висело в небе одновременно, особенно если учитывать многочисленные «мессершмитты», пытавшиеся быть сразу везде, чтобы не дать советским истребителям охотиться на «юнкерсы» и «хейнкели».

При таком раскладе позиционные районы ПВО оказались больше не нужны, и я вновь более-менее равномерно распределил зенитную артиллерию по всей западной части кольца окружения. Фактически, я сделал все, что мог. Немцы потеряли за четверо суток почти три сотни транспортных самолетов. Поток грузов в Московский котел упал вдвое и продолжал сокращаться. Делать здесь мне больше было нечего, но отданный мне приказ никто пока не отменял. Я приготовился ждать, но противник сам решил все за меня.

В последний раз взвесив все «за» и «против», Эвальд фон Клейст пришел к выводу, что тянуть дальше нет никакого смысла. На урезанном пайке группа армий «Центр» с каждым днем все сильнее слабела и замерзала в Московском котле, а все, что Фюрер мог выделить для усиления первой танковой группы, Клейст уже получил.

Двадцать первого декабря пять танковых и три моторизованных дивизии вермахта перешли в наступление севернее Вязьмы. Перед атакой в войсках было распространено обращение Фюрера:

«Солдаты, перед вами сто пятьдесят километров промерзшей земли, из последних сил удерживаемой русскими армиями, а за ней – ваши камрады, которые ждут помощи и верят в ваш несгибаемый боевой дух! В этот раз у вас есть только один путь – пойти вперед и победить! Настала пора отбросить все ограничения, которые в довоенное время пытались наложить на нас враги. У нас есть оружие, способное опрокинуть большевистские орды и обратить их движение вспять, и мы применим его здесь и сейчас! Встречать Рождество вы будете уже вместе с героическими воинами группы армий «Центр»!

Я видел, как по ночам выдвигаются на исходные позиции танки, штурмовые орудия, бронетранспортеры и артиллерия. Немцы учли уроки ноября и старались не создавать районов с высокой концентрацией войск. Поделать с этим я ничего не мог – приказ Ставки связывал меня по рукам и ногам, но двадцатого декабря ближе к вечеру я все же не удержался и позвонил Шапошникову.

– Товарищ маршал, немцы перейдут в наступление завтра на рассвете. Главный удар последует по линии Холм-Жирковский – Гжатск. Вспомогательные – в районе Вязьмы и Ржева. Артподготовка будет комбинированной – химия и обычные снаряды. На направлении главного удара противник применит только летучие газы, не задерживающиеся на местности, чтобы самим не пострадать от собственной химии во время атаки. Скорее всего, фосген и хлорциан, причем последний вероятнее – у него меньше период скрытого действия и противогазы старых моделей против него малоэффективны. У немцев мало пехоты, и для прикрытия флангов прорыва они будут активно использовать стойкие отравляющие вещества – различные смеси на основе иприта и люизита.

На несколько секунд в телефонной трубке повисло молчание.

– Товарищ Нагулин, это данные разведки или ваши собственные аналитические выводы? – в голосе Шапошникова слышалось напряжение.

– Аналитические выводы, товарищ маршал.

В разговоре возникла еще одна пауза.

– Вы абсолютно уверены, что не ошиблись в своих расчетах? – не пытаясь скрыть тяжелый вздох, уточнил начальник генштаба.

– Абсолютно.

– А зарин?

– Возможно, и зарин, но вряд ли в больших количествах.

– Я вас услышал, подполковник. В случае подтверждения вашей информации будьте готовы немедленно выехать в Москву. Ждите приказа.

Внешний фронт окружения рухнул и рассыпался, как карточный домик. Я боялся чего-то подобного, но столь сокрушительного эффекта все же не ждал. Получив в свои руки новое оружие, фон Клейст решил применить его на полную мощь, чтобы максимально использовать эффект внезапности, хоть тот и был несколько подпорчен неудачной операцией Абвера с применением бомб с зарином.

Химическими боеприпасами Клейста снабдили в избытке, причем разных типов, под все мыслимые задачи, и за час до рассвета вермахт впервые в этой войне приступил к массированному применению боевых отравляющих веществ.

Первыми вступили в бой тяжелые гаубицы и авиация. На передний край двух стрелковых дивизий Калининского фронта обрушились тысячи фугасных снарядов и бомб с щедрой примесью боеприпасов, снаряженных фосгеном и хлорцианом.