Склероз
. Майя Аркадьевна, я устал. Каждое утро вы спрашиваете, кто я. Посмотрите, у вас в тетрадке записано.
Майя Аркадьевна встает и начинает искать тетрадь.
Майя
. Правильно! Врач сказал, Майя Аркадьевна, надо все записывать. И я все записываю, как Нестор-летописец… О, этого я помню… Где же мой бортовой журнал?.. Есть!
(Берет тетрадку, открывает.) Это же надо – я все записываю, и все равно ни черта в голове не держится. Так, вчера.
(Читает.) «Восемь тридцать. Встала, умылась, оделась. Позавтракала. Имела желудок»… Имела?! Видите, а я не помню. Убейте меня! Но все равно – это важно.
Склероз улыбается.
Что вы улыбаетесь? Будете в моем возрасте – поймете. Регулярно иметь желудок – это большое счастье! И у меня это счастье – к счастью, есть!.. Эх, если бы у меня так работала голова, как работает… Ой, а кто это из великих людей сказал: «Странно: слова – нет, а жопа – есть?» Кто же это сказал? Кто?..
Склероз
. Раневская.
Майя
. Точно – Раневская! (
Мечтательно.) Чехов, «Вишневый сад», Раневская…
Склероз
. У-у… Поехала… (
Безнадежно взмахнув рукой и тяжело вздохнув, пробует снова уснуть.)
Майя
. Я видела эту постановку во МХАТе. Раневскую играла Алла, Алла… Как же ее, ну… Тарасова! Это было что-то… (
Преображается в Тарасову в роли Кручининой.) «Какое злодейство, какое злодейство! Я тоскую об сыне, убиваюсь; меня уверяют, что он умер; я обливаюсь слезами, бегу далеко, ищу по свету уголка, где бы забыть свое горе, а он манит меня ручонками и кличет: мама, мама! Какое злодейство!» (
Рыдает почти как Тарасова.)
Склероз
. Майя Аркадьевна, вы все перепутали. Это не Чехов, это – Островский. Монолог Кручининой!
Майя
. Это монолог Тарасовой! Что вы понимаете? Сколько раз я смотрела это по телевизору – столько раз плакала. (
Замечает яблоко на столе.) О, какое яблоко! Подождите, а кто мне принес яблоки? Понятия не имею. Вы?
Склероз
. Я же от вас отойти не могу.
Майя
. Может, Саша. Это ж надо: кто принес яблоки – я не помню, а кто делал мне трепанацию черепа, когда мне было пять лет, я отлично помню. Вам делали трепанацию черепа?
Склероз
. Пока нет, но вы меня доведете.
Майя
. А мне делал сам профессор Амбарцумян. Дай ему бог здоровья и счастья!.. Что я такое говорю, ему уже тогда было лет семьдесят… В таком случае – дай ему бог счастья на том свете!.. Может быть, там оно нужнее, кто знает…
Склероз
. Придет время – узнаете.
Майя
. Да, но я туда не тороплюсь… Профессор Амбарцумян Левон Саркисович был уже на улице и шел из больницы домой, когда мимо него пронесли девочку на носилках. Это была я. И он вернулся в операционную. Так я вас хочу спросить – кто сейчас вернется делать операцию какой-то девочке за бесплатно? А?.. Если бы скорая тогда приехала на десять минут позже, профессор Амбарцумян ужинал бы дома, а памятник на кладбище ставила бы не я маме, а мама – мне. С тех пор я в больнице больше не лежала. Мне кажется…
Склероз
. Когда кажется – креститься надо.
Майя
. Ну, креститься мне, пожалуй, уже поздновато…
Склероз
. Майя Аркадьевна, идите завтракать, вам пора принимать таблетки.
Майя Аркадьевна что-то ищет.
Майя
. Подождите, а куда я дела свой календарь? У меня где-то тут лежал календарь… Убейте меня!
Склероз
. Начинается!
Майя
. Так, кто мне скажет, какой сегодня день?
Склероз
. С утра был вторник.
Майя
. Опять вторник?! А число?
Склероз
. Двадцатое первое апреля.
Майя
. А год?
Склероз
. Майя Аркадьевна, зачем эти вопросы, если вы все равно через пять минут забудете?
Майя
. Ну и что? Я не помню того, что произошло только что, зато вы понятия не имеете о том, что было когда-то. И неужели так трудно мне напомнить?
Склероз
. Не трудно. Пожалуйста – двадцатое первое апреля две тысячи пятнадцатого года.
Майя
. Что?! Уже – две тысячи пятнадцатый год? Мама дорогая! И давно?
Склероз разводит руками.
С ума сойти! А я родилась в тысяча девятьсот двадцать седьмом. Две тысячи пятнадцать минус тысяча девятьсот двадцать семь… Где мой калькулятор? (Достает из ящика стола счеты, на счетах считает.) Восемьдесят восемь… Мне – восемьдесят восемь лет?!
Ого, ничего себе! Да, не каждый человек доживает до восьмидесяти восьми…
Склероз
. Еще бы!
Майя
. Но, с другой стороны, и не каждый доживший до восьмидесяти восьми – человек… Ну – так кто вы такой? Не вижу, где записано, а я ничего не помню. Убейте меня! Потому что у меня – склероз.
Из-под пледа вылезает Склероз – мужчина средних лет в трусах и майке.
Склероз
. Наконец-то вы вспомнили! И успокойтесь, Майя Аркадьевна, никто вас не собирается убивать. Да, я – Склероз. И я у вас. Но я могу уйти. Хотите? Я могу одеться и уйти прямо сейчас, но вместо меня к вам может прийти Альцгеймер.
Майя
. Не дай бог! Лучше склероз в руках, чем Альцгеймер в перспективе. Живите себе, если у меня вам так нравится. Но одеться вы можете? Все-таки склероз – это болезнь интеллигентных людей.
Склероз
. Я могу одеться. Только не надо путать народ. Болезнь интеллигентных людей – это геморрой. А склероз – это демократичная болезнь самых широких слоев населения. Так что цените меня. И вообще, я вам, Майя Аркадьевна, так скажу: если в восемьдесят восемь лет у вас только склероз и чуть выше нормы сахар – это совсем неплохой диагноз!
(Надевает штаны. Застегивает ремень.)Майя
. Другой бы спорил… Но у вас и этого нет!
Склероз
. Так мне и не восемьдесят восемь.
Майя
. Это – правда. Если вы мой склероз, то вам максимум – лет сорок. Как раз тогда я забыла, что поставила варить сгущенку на торт и пошла покупать елочку. А потом весь Новый год я отскребала сгущенку со стены и потолка.
Склероз
. Но все равно, Майя Аркадьевна, какие-то болезни в старости нужны. Мы же – не бессмертны. Отчего-то же, милая моя, умирать надо.
Майя
. Да. Я помню, у нас на пятом этаже жила старушка Таисия Карловна. Она жила одна. У нее никого из родных не было.
Однажды утром она встретила моего папу и сказала: «Все! С этим делом, Аркадий Львович, надо что-то решать!» «О чем это вы, Таисия Карловна?» – спросил папа. «Да так», – ответила она. А вечером она решила этот вопрос радикально – выбросилась из окна, и все! Самая страшная болезнь в старости – это одиночество.