Охотник за смертью: Честь - Грин Саймон. Страница 45

— Только попробуйте, — холодно улыбнувшись Гутману, сказал Кэррион.

Над залом как будто сгустилась мгла, в воздухе повисла добрая сотня теней. Люди неожиданно ощутили рядом с собой чье-то незримое присутствие. Нечто огромное, холодное и опасное перемешалось над их головами. То тут, то там сверкали острые зубы и страшные когти. Откуда ни возьмись, налетел ветер — лютый и порывистый. Слышался долгий и страшный вой, в котором не было ничего человеческого. Голосов становилось все больше и больше, черных теней уже было не счесть, а в воздухе над людскими головами, подобно грозовой туче, навис некий гневный и зловещий дух. Охранники крепче вцепились в бластеры, но, растерявшись, не знали, куда их направлять. Оуэн, Хэйзел, Руби и Джек стали друг к другу спиной, готовые встретить опасность. Люди старались держаться поближе, то и дело со страхом озираясь по сторонам. Еще немного, и началась бы паника.

Вдруг чужое присутствие разом исчезло. Ветер стих, и стало спокойно. Прежде чем что-то сказать, Гутман судорожно облизнул пересохшие губы и слегка прокашлялся. Все взоры были устремлены на него, а сам он не сводил глаз с Кэрриона.

— Что… что это было?

— Ашраи, — ответил тот. — Они давно умерли. Еще тогда, когда капитан Сайленс отдал приказ сжечь Ансили. Души их превратились в призраки и до сих пор продолжают жить. Прежде они обитали на металлических деревьях; теперь, когда лесов больше нет, призраки сопровождают меня повсюду. Так они меня защищают.

— О черт, — выругался Гутман. — Будь проклято твое несчастное копье! Бери его с собой. Только проваливай побыстрее вместе со своими загробными дружками.

Кэррион вместе с капитаном Сайленсом развернулись и пошли прочь. Им все спешили уступить дорогу. Все, кроме Дианы Вирту. Она преградила путь Кэрриону и Сайленсу, и те остановились. Быстро в знак приветствия кивнув Кэрриону, Диана устремила взор на Сайленса.

— Привет, отец, — сказала она.

— Здравствуй, Диана. Я слышал, ты вернулась к своему прежнему имени. Очень за тебя рад. Безумная Дженни мне никогда не была по душе.

— Но она — часть моей истинной сущности. И глубоко во мне продолжает жить. Просто я… немного продвинулась. Когда Мать Мира собралась изъявить свою волю, я думала, что она избрала меня в качестве живого воплощения. Думала, что я стала ее телом, ее священной посланницей. Но она покинула меня, лишив своей милости и славы. Теперь я до конца жизни останусь самым обыкновенным существом, не отмеченным волею Божьей. Она оставила меня на произвол судьбы, как когда-то бросил меня на Ансили ты.

— Это совсем не одно и то же, — заметил Сайленс.

— И все же это именно так, — возразила Диана и, взглянув на Кэрриона, добавила: — Я слышала, как на Ансили пели ашраи. Они приоткрыли мне блеск Небес, а потом ушли. Уж лучше бы всю жизнь быть слепой, чем, увидев на миг божественные краски радуги, навечно погрузиться во мрак тьмы. Меня столько раз предавали, что теперь я доверяю только себе. Я рада, что твоей планеты больше нет, Кэррион. Рада, что больше нет лесов. Лучше держись от меня подальше. И ты тоже, отец. Если еще раз сделаешь мне больно, я убью тебя.

Сайленс хотел было что-то сказать, но не нашел слов. Поэтому, учтиво поклонившись, они с Кэррионом вышли из зала. Глядя им вслед, Диана на мгновение пробудила в себе прежнюю личность. Вокруг нее образовался ореол, который потрескивал, словно рой жужжащих мух.

Вскоре напряжение в зале спало, и сессия подошла к концу. Оуэн, Хэйзел, Джек и Руби, чтобы избежать встречи с журналистами, решили воспользоваться запасным выходом. Отыскав поблизости небольшой кабачок, они нашли его довольно привлекательным. Во всяком случае, выпивка была вполне приличная, а посетителей — раз, два и обчелся. Разместились за небольшим столом. Раньше все четверо были дружной компанией героев, которых Оуэн сплотил на Мисте, но то время безвозвратно ушло в прошлое. И теперь, встретившись, они даже не знали, что сказать друг другу.

— Давненько мы так просто не сидели, — наконец произнес Джек. — Видно, нам всем сейчас не хватает времени.

— И неудивительно, что мы мало встречаемся, — подхватила Хэйзел. — Я хочу сказать, что раньше нас связывало только Восстание.

— Но теперь еще и дружба, — заметил Оуэн. — И всегда была дружба.

— Конечно, — согласился с ним Джек, вложив в свои слова несколько больше сердечности, чем обычно. — Если бы мы не стали так… близки, то не прошли бы через то, что прошли. Но я понимаю, что имеет в виду Хэйзел. Восстание дало нам общую цель, то, на что мы могли опереться. Теперь же, когда война закончилась, мы оказались не у дел. Потеряли свое назначение.

— Верно, — согласилась Руби. — И как, черт побери, мы до этого докатились? Я сама толком не знала, что хотела получить в случае нашей победы. Но знаю точно, что не то, что получила. Мне чертовски не хватает… цели, к которой нужно стремиться. Я утратила смысл существования, едва Восстание подошло к концу.

— Вот именно, — сказал Джек. — Кто я был? Профессиональный мятежник. Боролся против Системы. Любой Системы. А теперь я кто? Теперь я часть этой Системы.

— Кроме всего прочего, мы все были вне закона, — вступила в разговор Хэйзел. — За наши головы были назначены награды. Толпа желающих охотилась за нами, чтобы пристрелить. Об этом, черт побери, я вовсе не скучаю.

— Но не можем же мы опять стать теми, кем были раньше, — возразил Оуэн, — до того, как началась заваруха. Неудивительно, что мы изменились. Иначе нам было бы попросту не выжить.

— Даже будь это возможно, возврата к прошлому я не хочу, — заметила Хэйзел. — Ненавижу его.

— Что верно, то верно, — согласился Джек. — Корням и истории придается слишком большое значение. Мы подобны акулам: либо движешься, либо умрешь. И то, что прошлое осталось в прошлом, означает то, что мы движемся.

— И все же нам лучше поддерживать связь, — сказал Оуэн. — С кем еще мы можем поговорить? Кто, кроме нас, способен понять все то, через что мы прошли? Лабиринт нас изменил. И, боюсь, еще рано ставить точку, потому что мы продолжаем меняться.

— О, только не начинай все сначала, — поспешила прервать его Руби. — Все кончено, Оуэн. Прошлое ушло, туда ему и дорога. Я не желаю его ворошить. Не желаю каждый вечер сидеть в какой-нибудь забегаловке и распинаться о своих былых подвигах. Неужто нам, будто отставным солдатам, ничего не осталось в жизни, кроме как вспоминать ратные дни молодости, когда жизнь имела цель и смысл? Моя жизнь еще не закончилась.

— Целиком с тобой согласен, — поддержал ее Джек. — Именно поэтому я вызвался лететь к Шабу.

— Да, конечно, — согласилась Руби, — хотя, думаю, это не совсем то, чего я хочу.

— О, брось, — сказал Джек. — Куда подевалась твоя жажда приключений? Ты же сама говорила, что не прочь встряхнуться. Словом, отправляемся завтра.

— Так скоро? — удивился Оуэн. — Мы с Хэйзел только вернулись. Мы даже не успели толком пообщаться с вами.

— Может, это и к лучшему, — мягко заметил Джек. — Хотим мы того или нет, мы становимся другими людьми, и пути у нас разные. Ничего не поделаешь: друзья приходят и уходят. Такова жизнь.

Разговор продолжался еще некоторое время, после чего окончательно себя исчерпал. Джек с Руби вскоре ушли. Оуэн сидел молча, уставившись в свой стакан.

— Я должен тебе кое-что сказать, — наконец произнес он. — Я женюсь.

Кровь застучала в ушах Хэйзел, она постаралась не выдать себя ни голосом, ни взглядом.

— Да? И кто же она?

— Констанция Вольф. Это брак по расчету.

— А я уж думала, что на аристократии и подобных браках навсегда поставлен крест.

— Не совсем, — ответил Оуэн. — Некоторые из старых привычек… еще живут.

— Не слишком ли внезапно?

— Я сам не ожидал, — признался Оуэн. — Это идея Констанции. У нее на то серьезные причины. Я не мог с ней не согласиться.

— Тебя всегда было легко уговорить. Ты… любишь ее?

— Нет! Я едва с ней знаком. Но это обычное явление для браков по расчету. В любом случае мне пора на ком-то жениться. Причем на женщине моего класса. . Понимаешь… это нужно для продолжения рода.