2018: Северный ветер. Том 2 (СИ) - Ким Сергей Александрович. Страница 2

Ещё можно было бы повязать кровью, но только чьей? Нужен враг – вызывающий гнев и презрение, но не вызывающий страха… И нужен как можно скорее.

«Боги, я не очень-то и верю вас». – на мгновение прикрыл глаза трибун, - «Но другие-то верят. Так сделайте для них хоть что-нибудь!»

Небеса не разверзлись, и из Далёкого Отечества не прибыли легионы героев и полубогов. Но…

- Сир, ещё не поздно принять решение…

«Удача», - подумал Фрамер. – «Или повод поверить в богов».

Трибуна Лабрика, командовавшего вспомогательной когортой, орк откровенно недолюбливал. Молодой, здоровый, но скользкий донельзя – сидит на сытой и доходной должности. От вида крови, поди, в обморок свалится, как девка какая-нибудь... Одно слово – сынок богатеев. Не нобилей – купцов, но от того не лучше. У вчерашних лавочников, которые невесть с чего разбогатели, гонору как раз побольше бывает, чем у аристократов с вековой родословной.

Беда у него сейчас, конечно, знатная – так усердно паковал добро, «непосильным трудом» нажитое, что не успел вместе с гражданскими свалить. Теперь вот ратует за то, чтобы в бой не ввязываться, а как-нибудь договориться с теми же дикими. Ну, откупиться, например…

Вот же кретин.

Как есть кретин, раз до таких лет дожил, а не знает, что от варваров не откупаются. Потому что откупаются только слабые, а перед слабым слово держать не нужно – слабого нужно до исподнего обирать.

- Сир Лабрик, - сухо произнёс Фрамер. – И что же это за решение, по-вашему?

Формально они были равны – трибун и трибун. Но даже трибун когорты новобранцев выше трибуна вспомогательной когорты. Но – неофициально. Так сказать, последний пережиток древних времён, когда существовала иерархия центурионов внутри легиона…

Однако приказать Лабрику ничего нельзя. Слушаться – тоже, но слово боевого офицера, что потом и кровью выслужился за три десятка лет безупречной службы до полутысяцкого всегда будет выше слова какого-то шакалья из тыла. Даже несмотря на то, что этот трибун – уор. Или – в особенности потому что этот трибун уор.

Орков до сих пор неохотно брали в легионы. Во вспомогательные части, дружины, городскую стражу – спокойно, но не в легионы. Немногочисленные исключения – взятые в качестве выкупа кровью и полностью романизированные сыновья риксов. Таких немного, но они становятся центурионами и трибунами. За две сотни лет такой практики – ни одного случая предательства.

Фрамер был как раз из таких. Уор по крови, имперец по духу. Родителей никогда не знал, вместо родителей были наставники в военном приюте – строгие, но справедливые. И понимающие. Это не обычный сиротский приют, где всякая дрянь порой творится – заложников и детей погибших легионеров растили отставники, растили как собственных детей. И воспитанники за своих наставников были готовы глотки перегрызть.

Конечно, на совершеннолетие трибун получил своё личное дело, где было всё о том, откуда он… Но предпочёл сжечь, не читая. К чему забивать себе голову всякой дурью? Нет у него ничего общего с какими-то северными варварами. Не были они его семьёй и никогда не будут – вся его семья вышла из стен военного приюта, да почти вся упокоилась в земле от Закатного материка до Тёплого Берега.

- Сир, каждый здесь стоящий понимает, что нам не выстоять против многократно превосходящего противника, - веско сказал Лабрик. – Под угрозой даже Дорпат, что уж говорить о нас? Я считаю, что пока ещё есть время, нам нужно попытаться спастись… спасти хотя бы часть подразделения.

Фрамер досадливо скривился. Но про себя.

Лабрик был трусом, но производил хорошее впечатление. Когда он говорил – он говорил вполне разумные вещи, говорил вещи, в которые верилось. Не вызывал он отвращения, как некоторые. Он был скользким, да, но скользким настолько, чтобы сойти за своего парня.

- Здесь сотни раненых, - сухо произнёс Фрамер. – Вы предлагаете их бросить?

- На войне не обойтись без потерь, – развёл руками Лабрик.

А вот это он зря.

- Мы не Тёмные, мы не приносим жертв, - отрезал орк. – Мы умираем в бою, но не под жреческим ножом. А вы, сир Лабрик, предлагаете не потери, но именно жертву. Гекатомбу.

- Если слабый ценой своей жизни спасёт…

Толпа легионеров глухо заворчала.

Ладно тыловики – там народ уже битый жизнью и пропитанный цинизмом, хотя даже им не так уж и приятно было слышать такое открытым текстом. А новобранцам и того больше - месяцами вбивали в головы, что «легион своих не бросает». Что за них будут драться – за пленных, за раненных, даже за мёртвых.

- Кажется, вы забыли слова присяги, сир.

- Но и вы требуете соблюдать её от тех, кто присягу не приносил! – воскликнул Лабрик.

- Справедливо, - кивнул Фрамер, - Но это поправимо.

Трибун неторопливым шагом прошёлся до стоящей неподалёку стойки с алебардами… А затем со всей силы пнул её, отчего довольно основательную конструкцию отбросило прочь, и оружие разлетелось в стороны. Фрамер поймал одну из алебард, высоко вскинул её и заорал:

- Каждый с мечом в руке! Каждый, способный держать оружие! Слушать сюда и повторять!

Пусть боги и предки услышат меня:

Клянусь быть бесстрашным перед лицом врагов своих.

Клянусь быть верным слову перед лицом друзей своих.

Клянусь говорить правду, только правду и всю правду.

Я клянусь хранить верность моему Отечеству. Я не брошу оружия и не покину в рядах своих товарищей. Я буду защищать то, что свято и то, что не свято. Я не оставлю потомкам свою землю униженной и разорённой. Я клянусь почитать старших и слушать мудрых. Я клянусь выполнять приказы командиров и соблюдать воинские уставы. Я клянусь повиноваться законам и защищать их. Я клянусь защищать свободу и честь моего народа и Отечества, даже если останусь один.

Я – меч в руке Императора. Я – щит, что защищает Империю людей от тьмы. Я – легионер. Я могу умереть, легион может умереть, но Рим будет жить.

И в этот день и час я, легионер, присягаю на верность своему Отечеству – Новоримской Империи, и клянусь служить своему народу. В жизни и смерти. Отныне и навсегда.

И если я нарушу своё слово, то пусть меня постигнет законная кара, гнев богов и ненависть народа.

AveNovaRomanus!..

Слитный рёв сотен глоток стал завершающим аккордом этой рапсодии гнева. Легионеры орали своё коронное «барра!», ударяя мечами о щиты и древками копий и алебард о землю.

Фрамер шагнул вперёд – легко – как будто и не было за спиной всех этих десятков лет. Приставил остриё алебарды к горлу Лабрика и прорычал:

- Параграф два пункт восемь Дисциплинарного устава! Измена Родине! В военное время – карается смертью! Трибун Гней Лабрик, вы низложены и арестованы. Взять его!

Трибун впал в натуральный ступор, поэтому даже не сопротивлялся, когда его скрутил и увёл десяток подоспевших легионеров.

- Легионеры могут отступить! – рявкнул орк, чувствуя, что нельзя упускать подходящий момент. – Мы часто оставляем заслон из наших товарищей, который должен умереть, чтобы сдержать врага и дать возможность остальным выжить! Но мы не покупаем свои жизни ценой предательства!

Солдаты вновь одобрительно заорали.

- Я не собираюсь никого обманывать – завтра будет жарко! Завтра многие из нас умрут! Но, если решим бежать, нас тоже перебьют! И если всё равно умирать, так почему бы и не выбрать? Бежать, будто трусливый шакал, став двуногой дичью на охоте диких? Или же встретить врага лицом к лицу, в одном строю с товарищами? Кто вообще сказал, что мы проиграем?! Если варвары думают, что они вышли на прогулку за трофеями, то пусть! Потому что завтра они умоются кровью и те, кто выживут, будут обсираться только услышав слова «имперские легионеры»!

* * *

...Пущенный по кругу бурдюк с водой достиг и Фрамера, но тот скорее чуть пригубил, чем глотнул – уор могли обходиться без воды дольше людей, так что трибун на всякий случай экономил. Старая привычка, от которой всё не удавалось избавиться, хотя уже лет десять прошло с момента, когда он жарился в степях на границе со Скифией или беспокойными княжествами жаркого юга.