Охотник за смертью: Судьба - Грин Саймон. Страница 111

— Тише! — оборвал его Сайленс. — Ты слышишь? Что-то вроде как… крылья.

Медленно они подняли глаза и в благоговейном изумлении увидели парящих над ними эшрэев. На сей раз не духи, а живые, реальные, вполне телесные эшрэи, оживленные и возвращенные к материальному бытию могуществом Лабиринта. На взгляд человека, эти существа с лицами горгулий и крыльями чудовищных летучих мышей, с острыми зубами, когтями и свирепо сверкающими глазами должны были казаться пугающе безобразными, скорее драконами, чем ангелами. Но сейчас от них не исходило обычное ощущение опасности и угрозы, ибо их нечеловеческие голоса возвысились в песне радости, ликования и веселья.

Они парили, кружили и скользили в ясном, бездонном, голубом небе, оседлав нескончаемые ветра. Кэррион взирал на них со слезами на глазах: он так долго имел дело с их гневными, озлобленными духами, что почти забыл, каковы они в радости и счастье. Слезы появились и на глазах Сайленса, осознавшего, что он совершил, подняв руку на это несравненное великолепие.

И тут эшрэи все разом заговорили, и их голоса зазвучали в головах Сайленса и Кэрриона не ревом горгулий, но ангельским хором.

— Мы были не правы. Не правы в том, что поддались гневу и мести. Мы стыдимся своей былой приверженности тому, чем мы были, и пренебрежением тем, чем должны были стать. Лабиринт создал металлические леса и доверил их нам, но мы забыли о том, что они являлись средством для достижения цели, а не самой целью. После того как мы, умерли, остаточная энергия Лабиринта позволила нам продолжить существование в качестве призраков даже после того, как не стало нашего леса, а вместе с ним и смысла нашего существования. Мы воспользовались тобой, Шон, твоим неистовством и потребностью во мщении, ибо это позволило нам обрести цель и смысл. Но теперь ты привел нас сюда, и мы вспомнили все.

— Я прошу прощения, — сказал Сайленс. — Я прошу прощения за то, что я сделал.

— Мы понимаем, что такое долг и честь, — отозвались эшрэи. — Мы прощаем тебя. Не потому, что нас попросил об этом Шон, но потому, что можем заглянуть в твои мысли и сердце. Мы должны оставить прошлое позади, Джон Сайленс. Близится новая, более страшная война, война тьмы против света, и, чтобы выстоять в ней, мы должны сплотиться.

— Против «возрожденных», — сказал Кэррион.

— Да .

— Неужели нам суждено воевать вечно? — спросил Кэррион. — Неужели мы никогда не заживем в мире?

— Мир был и есть, — сказали эшрэи. — Мир обязательно будет снова. Но сейчас у нас есть дело, которое необходимо сделать. Лабиринт дал нам жизнь для определенной цели.

— А что должны делать мы? — спросил Сайленс. — Нужно ли нам поговорить с ребенком?

— Нет, — ответили эшрэи. — Он вам не доверяет. Он встретится только с Оуэном. Но вы хорошо сделали, что зашли так далеко в глубь Лабиринта. В этой последней битве за душу человечества вам отведена чрезвычайно важная роль.

— Откуда вы все это узнали? — спросил Сайленс.

— У нас есть связь с Лабиринтом. Старая связь. Наши предки знали Лабиринт еще в незапамятные времена. Но мы забыли об этом и вспомнили, лишь когда Шон привел нас сюда. На этом все: то, что следовало сказать, мы сказали. Лабиринт изменил вас обоих, и эти изменения могут оказаться полезными. А сейчас мы должны уйти, чтобы встретиться с врагом. «Возрожденные» уже очень близко, и если они победят, свет уйдет из галактики навсегда.

Эшрэи умолкли, и в тот же миг Сайленс и Кэррион обнаружили себя на мостике «Неустрашимого». Вахтенные вытаращили глаза, а потом со всех сторон посыпались вопросы, на которые Сайленсу было нечего ответить. Оборвав всех резким взмахом руки, он уселся в свое командное кресло, а Кэррион с невозмутимым видом занял место рядом с ним, держа в руке неизменное энергетическое копье.

— Мораг, введи меня в курс дела, — приказал Сайленс. — Покажи, где в настоящий момент находятся «возрожденные».

— Прямо над нами, — последовал незамедлительный ответ офицера связи. — Мы находимся под огнем почти с того момента, как ты… покинул мостик. Противник превосходит нас по численности и по огневой мощи, так что наши щиты уже начинают ослабевать. В остальном все прекрасно. У нас есть надежда на подкрепление, капитан?

— Сильно в этом сомневаюсь, — ответил Сайленс. — А где «Звездный бродяга»?

— Непосредственно рядом с нами и поливает врага огнем такой мощи, какого от этой кастрюли трудно было ожидать. Похоже, на борту нет никого, кроме Хэйзел д'Арк. Надо признать, она наносит плохим ребятам основательный урон, да и щиты у нее на диво прочные. Но даже при всем при этом достается ей очень сильно. Не меньше, чем нам.

Сайленс внимательно присмотрелся к заполнившим обзорный экран кошмарным изображениям и почувствовал, как ледяная рука сжала его сердце. Одни лишь размеры кораблей и странных существ могли повергнуть в панику, не говоря уж об их численности. Беглый взгляд на тактические дисплеи лишь подтвердил догадку о том, что положение отчаянное.

— Какие будут приказы, капитан? — спросила Мораг Тал спокойным, уравновешенным тоном. Все на мостике притихли и повернулись к креслу командира.

— Будем сражаться до последнего, — ответил Сайленс. — Мы должны отвлекать на себя «возрожденных» как можно дольше, чтобы выиграть время для находящегося внизу, на поверхности планеты, Охотника за Смертью. Вся надежда на то, что ему и на сей раз удастся совершить чудо.

Неожиданно капитан осекся и посмотрел на обзорный экран в полнейшем изумлении. Все проследили за его взглядом, и на мостике воцарилось благоговейное молчание. Взорам людей предстало воистину потрясающее зрелище. Атака эшрэев. Получившие от Лабиринта жизнь и тела, они неслись сквозь безвоздушное пространство, неистовые, великолепные и неудержимые. Чувствуя себя в открытом космосе, как в безбрежном небе родного мира, они обрушились на «возрожденных» как сонм ангелов гнева, разрывая их клыками и когтями с немыслимой яростью и колоссальной силой.

Эти воители, несшиеся на распростертых крыльях сквозь холодный вакуум на ощутимых только для них ветрах, по сравнению с «возрожденными» казались совсем маленькими. Но то были эшрэи, возрожденные для славы и битвы. Не ведавшие страха и не желавшие даже думать о поражении.

— Черт возьми, — тихонько промолвил Сайленс. — И как это мне удалось их побить?

— Обманом, как же еще, — буркнул Кэррион. — А сейчас, извини, я должен присоединиться к своему народу.

Разбежавшись, Кэррион нырнул в обзорный экран, словно в темный пруд, и исчез, оставив голографический контур неповрежденным. Спустя мгновение на экране появилось его изображение: он находился снаружи, в вакууме, и мчался вдогонку за эшрэями. Энергетическое копье сияло в его руке, как маленькая звезда.

— Черт возьми, — пробормотал Сайленс, снова устраиваясь в своем кресле. — Лабиринт действительно изменил его.

Он задумался о том, как мог изменить Лабиринт его самого, но, сообразив, что гадать да размышлять некогда, принялся отдавать приказы, приводя в чувство свою потрясенную увиденным команду. «Неустрашимый» вел огонь по «возрожденным» из всех имевшихся на борту орудий, но какой бы урон ни наносила эта стрельба по кораблям и чудовищам, этого было достаточно разве только для того, чтобы чуть замедлить скорость их сосредоточения над планетой. Все больше и больше врагов переориентировались на «Неустрашимый», чтобы наносить ответные удары. «Бродяга» тоже поливал «возрожденных» огнем, в то время как эшрэи и Кэррион вели бой в гуще врага. И все они знали, что сражаются не ради победы, а только чтобы выиграть время для одного-единственного человека, находившегося сейчас внизу. Чтобы дать ему возможность получить ответы на все вопросы.

Оуэн Охотник за Смертью, отрезанный от Времени, неспешно двигался к центру Лабиринта. Он бывал там и раньше, помнил дорогу и чувствовал себя продрогшим ребенком, возвращающимся к теплу и уюту родного очага. Сокровенное сердце Лабиринта Безумия выглядело таким, каким оно ему запомнилось. То была широкая, спокойная, как око бури, круглая площадка, окруженная мерцающими лепестками стена, словно чаша исполинского цветка. И там, в этом средоточии безопасности и покоя, находился взятый в кольцо тепла и золотистого свечения кристалл с гранью примерно в четыре с половиной фута, вмещавший в себя человеческого ребенка. Еще не сформировавшегося младенца, которому по виду никак не могло быть больше месяца. Глаза его были закрыты, и если он и дышал, то настолько медленно, что Оуэн не мог этого заметить. Один большой палец младенец засунул в свой пухлый, похожий на розовый бутон рот. Глядя на это воплощение беспомощной невинности, было невозможно поверить в его ужасающее могущество.