Долг и верность (СИ) - "Малефисенна". Страница 28

Даже боль, которая каждую секунду этой сложной на события ночи давала о себе знать, как-то притупилась. Это все было такой незначительной мелочью по сравнению с тем, что по-настоящему важно. Меня услышали. Сколько лет прошло в молчании и покорности, в немом сопротивлении и ожидании чего-то лучшего. И вот я решился, потому что больше не мог смотреть на изменчивую реальность словно через решетку. Не мог безропотно выполнять приказы, которые получал всю свою сознательную жизнь. Поднялся с колен, хотя не позволяли, и говорил, говорил, говорил… Не боясь, что ударят. Кажется, даже ждал этого. Но Госпожа дрогнула.

Тогда нервы были на пределе, сейчас — нет. Сейчас нужно сосредоточиться, чтобы не упустить ни один диалог, ни одну мелочь, которая может помочь или воспрепятствовать.

Нас вели через короткие коридоры первого этажа, похоже, к единственной лестнице. Ариэн шел рядом, сильно-сильно сжав кулаки. Маук — где-то за спиной. Госпожу в сопровождении того ополченца я уже давно потерял из виду. Свет пламени дрожащего в руках надзирателя фонаря едва достигал стен, которые так и оставались почти абсолютно черными. На секунду в голове пронесся вопрос: из какого камня была построена тюрьма.

За прикрытыми деревянными дверями изредка звучали чьи-то голоса. Когда брань и ругань, когда задушенный крик. Но даже в почти абсолютной темноте тюрьма казалась полупустой, как будто вымершей после казни ее заключенных.

— Я провожу вас, госпожа, — донеслось из-за спины эхо. Кто-то зашуршал одеждой и вновь толкнул меня в спину.

Дородный мужчина, идущий впереди нас, остановился и со вздохом шагнул в бок. В свете единственного фонаря его волосы отливали грязным серебром, но густая курчавая борода, почти касающаяся широкой груди, оставалась черной.

— Одиночка пустая? — рявкнул надзиратель и поднес лампу к узенькому решетчатому окну. За дверью послышалась возня, с едва различимым хрипом зазвенели цепи.

— Следующая, — откликнулся стражник.

— Открой дверь, давай этого сюда!

Очередной удар между лопаток заставил поторопиться и вступить в темноту, пропахшую гниющим сеном и человеческими отходами. Под самым потолком в площадь одного камня виднелось окошко, перечерченное двумя вертикальными металлическими прутами. Камера в длину и ширину не больше четырех шагов и низкий потолок, до которого я легко мог бы достать, вытянув над головой руки.

Зашедший за мной стражник резко схватил цепь, соединяющую мои руки, и потянул за нее к стене. Я слабо попытался сопротивляться, оттягивая руки к себе.

— Тебя сказали стеречь и не калечить, но, если доставишь нам проблемы… Плевать на твою ценность. Я лично тебя отымею, понял?! — надзиратель поднял свободной рукой мою голову за подбородок и, дождавшись слабого кивка, довольно отступил, сохранив мне свободу движения. Но тут же удовлетворение на его лице сменилось злостью, когда на выходе — ровно перед узким дверным проемом — встал Маук. — А ты чего здесь стоишь?

— Личный приказ ищейки. Я остаюсь при пленном.

— Размечтался! В этом блоке ты будешь находиться там, где позволю я, — я с тревогой поднял глаза на Маука, явно не ожидавшего таких слов.

— Приказ… — тем же отстраненным тоном попытался произнести Маук, но его перебили.

— Что ты там щебечешь? — ступая к выходу, с усмешкой спросил мужчина. — Слишком молодой, чтобы тявкать на моей территории. Или что? Догонишь ищейку и донесешь на несговорчивого надзирателя, а? — предчувствие заставило потянуться к на вид крепко закрытым наручам. В голосе мужчины был откровенный вызов. Видимо, был не доволен таким бесцеремонным вторжением посреди ночи. Но Маук сдержался, так и не подняв покоящуюся на рукояти меча руку.

— У меня есть приказ, — настойчиво повторил он, сохраняя выдержку, но сокращая расстояние между ними. Оказалось, они почти одного роста. — Мой долг его выполнить. Не позволишь остаться около камеры, я встану в начале коридора. Но никуда уходить не собираюсь.

Мужчина склонил голову на бок и тихо хмыкнул. Мне показалось, что сейчас он наверняка улыбается.

— А язык у тебя подвешен. Ладно, — не дожидаясь реакции, мужчина всучил Мауку фонарь и первым переступил порог камеры. — Можешь остаться в корпусе.

Я вдохнул, с удивлением заметив, что все это время не дышал, и осел по стенке на жесткий топчан. Мы здесь, вот что главное. Маук сдержался и не выдал себя. Теперь осталось только найти нужного человека и очень осторожно предупредить остальных. Эта часть плана остается за Ариэном, больше я ничем не мог помочь.

— Вы двое останетесь здесь. Утром пришлю сменных.

— Будет выполнено, — буркнул мужчина, тоном акцентируя внимание на том, как он недоволен.

Дверь захлопнулась, и я услышал удаляющиеся шаги. Полоска света под дверью исчезла чуть позже. Стараясь не звенеть цепями, я тихо поднялся и вытер рукавом проступивший холодный пот, в полной мере ощутив, насколько здесь холодно. От такого движения заныли растертые перебинтованные запястья, но я лишь сильнее сжал зубы и сделал несколько шагов к двери. Прислушался. Рядом никого не было. Выглянул в дверное окошко, осторожно оглядывая коридор, почти полностью утонувший в темноте — за исключением крохотного кусочка стены почти в самом его конце, где остался стоять Маук.

Нужно было ждать. Просто ждать утра и новостей. Но нервы начинали медленно сдавать, когда рядом никого не оказалось. Повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, я коснулся руками прутьев, прикоснулся лбом к холодному дереву и уже почти смежил веки, когда приметил прямо перед собой едва заметное свечение. И вздрогнул, моментально сосредоточив зрение на том, что едва-едва очерчивалось в темноте.

Кто-то, так же обхватив пальцами прутья, в упор смотрел на меня сквозь темноту полутораметровой ширины коридора. Такой же пленник, как и все мы. Мрак не позволял разглядеть большее, но хватило и глаз, наполненных немым сочувствием и вместе с тем любопытством.

— Кто ты? — хрипло спросил мужчина, судя по голосу, чуть старше меня. И очень тихо, как будто боялся быть услышанным стражниками.

Я еще раз повернул голову в сторону света, удостоверившись, что Маук на месте, а те двое, кому было велено нас сторожить, что-то раскладывают на поверхности коробки и постукивают ладонями по ее краям.

— Раб, — просто и коротко ответил я, не рискуя доверять неизвестному заключенному что-то еще. — А ты?

Мужчина холодно улыбнулся, обнажив за разбитыми губами поломанные передние зубы.

— Живой мертвец. Еще не похож? — с усталостью в охрипшем — наверняка от криков — голосе спросил заключенный. — Скоро буду. Остальным повезло: их уже нет в живых, — он резко опустил руки, будто те перестали вдруг слушаться и сделал шаг в сторону. Больше я не видел его глаз.

— Я слушал их не замолкающие крики несколько часов, — все же сказал я, с трудом держа совсем недавние воспоминания как можно дальше от себя. — Не думаю, что они бы с тобой согласились.

— Ты просто не слышал, как орут здесь, — выплюнул мужчина сквозь сжатые зубы, из-за чего последнее слово заглушил свист.

— Мне повезло.

— Нет, раз ты оказался тут.

— Это ненадолго, — проговорил я, дождавшись, когда собеседник вновь вернется к окошку.

— Время до смерти растягивается на целую вечность, если ты чем-то разозлишь одного из этих ублюдков, а они точно не довольны тем, что вместо сна на кровати вынуждены сторожить тебя, — мужчина цокнул и отвлекся на рассматривание своих пальцев. И даже так я смог увидеть их неестественное уродство. — Но, возможно, нам всем повезет. Начальник обещал отправить на казнь всех обитателей: проветрить помещения от смрада. Последняя ночь, а?..

— А если мы все-таки выживем…

Мужчина глухо засмеялся, но почти сразу смех перешел в сиплый кашель, на который стражник с конца коридора прокричал заткнуться. И на несколько долгих минут человек за решеткой пропал из поля зрения. Вызванная тишиной тревога медленно набирала обороты, и я продолжал всматриваться в плотную темноту, пока не услышал движение. Кажется собеседник попытался подняться на ноги, через мгновение на нижнюю часть окошка легла его рука, как будто тот пытался подтянуться.