Под солнцем цвета киновари (СИ) - Софиенко Владимир Геннадьевич. Страница 12

Тем временем халач-виника сел на трон, возвышающийся возле храма на вершине пирамиды. Перед троном уже стояло каменное изваяние Чак-Мула. Это был жертвенный алтарь для торжественных случаев в виде полулежащего человека, который держал на животе блюдо.

Именно на это блюдо опустил чашу с обагренными кровью лентами чилам Игуаль Син Тамин. Он достал кремний и склонился над чашей. Вскоре из-под груды бумаги появились первые робкие языки пламени. Их становилось все больше. Бумажные ленты корчились под нестерпимым жаром набирающего силу огня, чернели и вскоре превращались в пепел. Тутуль-Шив снял с шеи амулет, с которым никогда не расставался, и высыпал в разыгравшийся огонь часть его содержимого…

Сегодня ночью, когда попугай вернулся в город, к нему подлетел орел.

— Настала пора великих открытий. Пришло время увести тебя по Дороге богов, — сказал орел. Взмахом крыльев он сбросил оперение, и перед удивленным взором Тутуль-Шива предстал его учитель Кукульцин.

— Учитель? Но как?! — только и смог вымолвить изумленный халач-виника.

— Сегодня во время жертвоприношения ты бросишь в огонь щепотку порошка из трав, что хранится у тебя на груди.

С этими словами Кукульцин, словно утренний туман, растворился в воздухе…

Итак, сны Тутуль-Шива оказались пророческими. В этом халач-виника пришлось убедиться не раз. Он чувствовал, как внутри него, будто пробуждаясь, зрела и набирала власть какая-то неведомая сила. Она толкала его в водоворот событий, предугадать ход которых или уклониться от них он уже не мог. Не в силах противостоять этому течению, халач-виника делал то, что навязывала ему чужая воля. И вот, стоя на коленях в храме Чаака, грозный владыка Страны низких холмов, превозмогая чудовищную боль, пел религиозные гимны. Тутуль-Шив почти не слышал своего голоса. Иногда сквозь туман шаткого сознания до него долетали обрывки непонятных строк. Чужой, хриплый, напоенный страданиями и болью, его голос был словно пропитанная кровью узловатая косичка, мучительно ползущая сквозь надрез крайней плоти великого человека города Ушмаль…

Тутуль-Шив вдохнул густой дым, поваливший из жертвенной чаши…

Он стоял на коленях в храме Чаака. На нем был ослепительной белизны маштлатль и накинутый на плечи пати — плащ простолюдина. Стены храма плыли перед его взором, словно находились в другом, призрачном, мире. Тона здесь были приглушенными, а очертания предметов размыты. Но мир таковым был не везде. Вокруг Тутуль-Шива, всего в одной прилегающей к нему плоскости, буйствовала целая палитра красок. По условным, но явственным очертаниям халач-виника узнал священный город Чичен-Ица, а под собой он увидел воды жертвенного сенота. Город наводняли фигурки людей. В застывших позах они безмолвно ожидали свершения чего-то, что должен был сделать он, Тутуль-Шив. Но нет, не только халач-виника был главной фигурой этой остановившейся во времени картины. На плечах у Тутуль-Шива стоял жрец, готовый принести его, повелителя Ушмаля, в жертву, сбросив поверженного правителя в Колодец смерти в дар богу Кецалькоатлю! В жреце он узнал накома Ош-гуля. Тутуль-Шива охватил ужас, он вдруг осознал, что является частью фрески, украшающей стены храма. Но как это возможно? И почему он в такой унизительной роли?

— Такое будущее уготовил для тебя черный колдун, — вдруг услышал он голос своего учителя. — Но ты можешь избежать бесславного конца, если будешь выполнять мои указания.

Размытый образ Кукульцина проступал из зазеркалья перед коленопреклоненным халач-виником, как если бы чилам находился перед фреской.

— Я выполню все, что прикажет мудрый Кукульцин.

— Тогда следуй за мной!

Цветной мир вокруг Тутуль-Шива стал тускнеть, трескаться и, будто высохшие лепестки диковинных тропических цветов, облетать вниз, обнажая под собой штукатурку на каменной кладке. В то же самое время халач-виника, исполняясь силой и какой-то необъяснимой легкостью, сбросив с себя остатки ссохшейся краски, когда-то именуемой Ош-гулем, встал с колен и, избавившись от пут стены, шагнул навстречу своему учителю.

— Мы находимся в Храме Судеб. Отсюда я уведу тебя по Дороге богов, — сказал Кукульцин. Он подвел халач-виника к алтарю, и по светящемуся рукаву света они взмыли высоко в небо, откуда Земля фазана и оленя казалась небольшой частью суши, окруженной с трех сторон водой. — Сначала я покажу тебе то, что стало доступным мне лишь после перехода в мир богов. Ты своими глазами сможешь наблюдать за рождением эпох и зреть облик богов, по чьей воле мир стал именно таким, каков он есть.

Рукав возносил их все выше и выше в небо, туда, откуда изумленный Тутуль-Шив увидел огромную часть суши и бескрайние водные просторы, по сравнению с которыми Страна низких холмов казалась всего лишь ничтожной точкой, а вся Земля фазана и оленя жалкой полоской земли. Затем, достигнув заоблачных высот, они с головокружительной скоростью заскользили вниз. В то время, когда халач-виника с ужасом ожидал неизбежного столкновения с землей, падение вдруг прекратилось. Они парили над большим островом, расположенным, как теперь показалось Тутуль-Шиву, не так далеко от акватории, окружающей Земли фазана и оленя. Повсюду были видны Большие лодки. Своими размерами они в сотни раз превосходили самое большое каноэ, когда-либо виденное халач-виником. Он наблюдал, как Большие лодки, бесстрашно бороздящие океан, стремились в бухту, в которой раскинулся прекраснейший из городов, который только мог себе вообразить халач-виника. По широкому каналу, идущему в глубь острова, Большие лодки пересекали еще один канал концентрической формы и подплывали к самым городским стенам. Под защитой гигантского укрепления с тяжелыми зубчатыми башнями, которые выглядели так, словно смогли бы удержать на себе небесный свод, находились грациозные здания с остроконечными крышами и высокими шпилями, сверкающие неповторимой белизной пирамиды, сады, будто висящие над землей, великолепные дворцы, крыши которых поддерживали почти невесомые колонны. Были там и другие чудеса, огромные птицы и невиданные животные, которыми управляли люди в белых одеяниях, забравшиеся к ним в утробу, сотни маленьких солнц, освещавших мощеные улицы города, и еще много такого, чего Тутуль-Шив не мог высказать словами или объяснить.

— Что это, учитель, где мы?

— Дорога богов увела нас в далекое прошлое, к обители богов, задолго до того, как, обустроив землю, они покинули мир людей и устремились в небеса.

Но самым таинственным, что увидел халач-виника, был кристалл, находящийся на вершине гигантской пирамиды в центре города. От него исходил мягкий свет, обволакивающий собой весь этот благодатный край. К кристаллу тянул свое свечение и их путеводный «рукав». Отражаясь в гранях дивного камня, потоки света устремляли свой бег в разные стороны мира. В один из таких потоков учитель увлек своего ученика. Они проделали долгий путь над неспокойными водами океана, а луч все дальше увлекал их от Земли фазана и оленя и чудесного острова, прежде чем Тутуль-Шив снова увидел сушу.

— Это земля Та Кем, Черная земля, так называет ее народ, которому, как и нам в былые времена, покровительствовали боги.

Перед взглядом Тутуль-Шива раскинулась удивительная страна, в точности передающая свое название. Ее и впрямь населяли черные люди, они возделывали бескрайние тучные поля по берегам полноводной реки, строили прекрасные города и, конечно же, возводили пирамиды. Путь Кукульцина и его ученика заканчивался у святилища одного великолепного храма с изумительными фризами и фресками. Здесь, у алтаря, луч-рукав, вновь изменив свое направление, увлекал странников назад к дивному острову. Но за время их отсутствия там что-то произошло. Весь остров заволокло черное облако, из которого с диким ревом в небо устремлялись сотни гигантских камней и огненных брызг. Наполненный гарью и пеплом воздух сотрясали мощные взрывы. С замиранием сердца Тутуль-Шив наблюдал, как Большие лодки, борясь с разбушевавшейся водной стихией, устремлялись прочь от острова, сулившего неминуемую гибель. Те, что не успели отойти от места катастрофы на значительное расстояние, шли на дно, охваченные пламенем под градом раскаленных камней, которые обрушивались на них с неба, другие лодки опрокидывали гигантские волны, сотрясающие океан, а те немногие, что остались в бухте, пропадали в губительном потоке раскаленной лавы. Ее огненные рукава, испепелившие часть суши, уже добрались до гавани. Одна за другой медленно накатывали багровые волны этой реки на своего извечного соперника — воду, — поднимая ввысь столбы пара. Иногда порывы ветра раздували черное облако, приподнимая зловещую завесу, сквозь которую можно было разглядеть объятый пламенем остров. От прекрасного города, драгоценной жемчужиной лежащего у подножья взорвавшейся горы, не осталось и следа. Все здесь было брошено на жертвенный алтарь ненасытному зверю на пиршестве двух стихий — огня и воды. Вскоре с колоссальным грохотом небо раскололось пополам, остров развалился на части и пошел ко дну. Одержав верх над огнем, в считанные минуты воды океана сошлись над островом.