Паук в янтаре (СИ) - Яблонцева Валерия. Страница 19

Не дожидаясь моей реакции, он ушел.

Я сидела за опустевшим столом и ковырялась вилкой в остывшем ужине. После ухода Паука есть совершенно расхотелось. Я прислушивалась к шагам наверху, ожидая, когда все затихнет и энергетический шторм, который я ощущала даже сквозь перекрытия, немного уляжется. Мне не хотелось попадаться Пауку на глаза, когда он был в таком состоянии.

Я понимала, чем была вызвана эта внезапная вспышка ярости. Похоже, главный дознаватель решил сблизиться со мной, и если бы я действительно все ещё оставалась леди Астерио, я сочла бы его желание естественным, хоть и несколько поспешным. Он мог бы искать новых торговых контрактов или пытаться упрочить политическое положение Ниаретта. Как наследница лорда земель я могла бы стать для него выгодной союзницей. Вот только я давно уже не была леди Астерио.

Заключенная номер семь не имела влияния и власти. Единственное, что Паук мог получить — красивую бесправную игрушку для постельных утех. Непристойные намеки, сквозившие в словах коменданта, и смутные невысказанные опасения Бьерри явственно дали мне это понять. Мысль о том, что новый главный дознаватель Веньятты мог оказаться одним из тех безумцев, кто любит испытывать судьбу, принуждая к близости менталиста, вызвала у меня отвращение.

Чтобы хоть чем-нибудь занять руки, я отнесла грязную посуду на небольшую кухню, примыкавшую к гостиной, и сложила в раковину. Я не имела ни малейшего понятия, что следовало делать дальше, да и хозяйничать в чужом доме казалось неправильным. Рядом со стулом главного дознавателя обнаружился упавший медальон с погнутой оправой. Возле него на полу лежала цепочка. Я подняла тускло поблескивавший артефакт и аккуратно положила на стол.

Шагов Паука больше не было слышно. Стараясь издавать как можно меньше шума, я медленно поднялась в жилую часть дома. Крутая деревянная лестница оканчивалась небольшой площадкой, на которую выходили две двери. Из-под левой пробивался тоненький лучик света. Чуть поколебавшись, я повернула ручку правой двери, отчаянно надеясь не увидеть там главного дознавателя. Но, к счастью, комната, оказавшаяся гостевой спальней, была пуста.

Небольшая, но очень уютная, она понравилась мне с первого взгляда. Здесь не было ничего лишнего: кровать, шкаф, небольшой столик с принадлежностями для умывания. За раздвинутыми портьерами угадывалась узкая остекленная дверь, выходившая на балкон, откуда открывался завораживающий вид на ночной канал и безлюдную набережную.

Я зажгла оставленные на прикроватном столике свечи и остатками магии подогрела воду в кувшине, что бы ополоснуть лицо и руки. Приоткрыла балконную дверь, впуская в комнату свежий ночной воздух. Удобная высокая кровать со стопкой подушек, белевших в полумраке, манила, притягивая взгляд. Хотелось стянуть опостылевшее платье из грубой ткани, нижнюю рубашку и чулки, что бы всем телом ощутить свежесть простыней и мягкость перин. Но я не могла. Осталось лишь зарыться лицом в подушку, вдохнуть давно забытый запах чистоты и тихо застонать от удовольствия.

За стенкой что — то глухо упало. Я вздрогнула, ожидая появления Паука, но в маленьком коридорчике, куда выходили двери обеих комнат, было тихо.

Снаружи, почти под самыми окнами, покачивались, чуть поскрипывая, привязанные лодочки. Фонари вдоль улицы на противоположной стороне узкого канала, отраженные в воде, отбрасывали на потолок комнаты желтые блики. Тишина, ничем не нарушаемая, окутывала, успокаивала.

Я пропустила момент, когда тьма, паутинкой замершая по углам спальни, нахлынула волной, погружая меня в странный беспокойный сон.

Отблески уличного света на потолке стали бликами, пляшущими на гладкой поверхности сине-голубой плитки. Под ногами разлилась вода — беспокойно плещущаяся, маняще-теплая. Тени легли на изразцовые стены растительным узором. Ароматный пар, поднимавшийся от облицованной мрамором купальни, клубился под низкими сводами.

Неведомая сила потянула меня вперед, наполнив непреодолимым желанием как можно скорее окунуться, ощутить, как тепло обнимает тело, успокаивая, расслабляя. Шпильки, торопливо вынутые из сложной прически, со звоном запрыгали по мраморному полу. Волосы тяжелой волной рассыпались по спине и плечам. Приподняв подол тонкой нижней сорочки, я наклонилась, скатывая сначала один ажурный чулок, затем другой.

Голая ступня коснулась теплой мраморной ступеньки, полускрытой водой. Я медленно опустилась в купальню, и пар с дурманящим цветочным запахом окутал меня. Сорочка — единственное, что осталось на мне — намокла, обрисовав изгибы тела.

Я вдохнула ароматный пар полной грудью — и вдруг замерла испуганной ланью.

Он подошел со спины — невидимый, незамеченный мною прежде. Коснулся меня, застывшей в тревожном предвкушении, скользнул пальцами от основания шеи вдоль позвоночника до самой кромки воды, до едва прикрытых тонкой тканью бедер. Легко, почти невесомо, но каждое прикосновение сладкой дрожью отдавалось в моем теле.

Он властно развернул меня к себе. Полускрытый темной дымкой сна, незнакомый и бесконечно знакомый одновременно, он отвел светлую прядь волос с моего лица, чуть погладив нежную кожу за ухом. Подушечкой большого пальца очертил контур моих губ. Качнулся вперед, словно хотел поцеловать.

Что-то темное, первобытно-голодное всколыхнулось внутри него, когда его взгляд опустился ниже, остановился на моей нижней рубашке, полупрозрачной от воды, на просвечивающих сквозь тонкую ткань затвердевших сосках. И рука последовала за взглядом — по подбородку, по шее, чуть коснувшись выступающих ключиц, ворота рубашки…

— Попр-робовать на вкус-с, — реальность мешалась со сном, хрипловатый голос отдавался в низу живота приятным спазмом, а губы…

Губы сминали влажную ткань, сжимали вишенку соска. Язык, невесомо-легкий, то обводил самый контур, едва касаясь, то нажимал, надавливал сильнее, и я не могла сдерживать рвущиеся наружу жаркие стоны.

— На вкус-с, — укус, короткий, но чувствительный, пронзил тело сладкой вспышкой.

Непристойность происходящего, его неясность, смутность — все это толкало на самую грань, где любое прикосновение, любое движение ощущалось острее, ярче. Нас окутывал пар, очертания купальни расплывались перед глазами, и дыхание стало неглубоким, прерывистым, хриплым. Тело, казалось, плавилось от жара, рождавшегося под его ладонями.

Я разомкнула губы, подалась вперед, словно хотела выдохнуть его имя…

Он провел пальцами по моим выступающим ключицам, вдоль выреза сорочки, сжал края ворота. Не выдержав резкого, нетерпеливого рывка, ткань треснула. Нижняя сорочка распалась на две части, оставив меня совершенно раскрытой для жадного взгляда.

Уязвимой.

Прекрасной.

Его.

Тьма мешалась со светом в его голодной душе. Чувства, почти физически ощутимые и до невозможности противоречивые, сплетались в причудливый клубок, где уже невозможно было отделить одно от другого. Он жаждал поглотить меня — и вознести на самую вершину.

Тьма вспыхнула ярче, когда он подхватил меня, усаживая на край купальни, и опустился передо мной на колени, слизал капельки воды с моего живота. Когда позволил языку скользнуть ещё ниже. Когда я позволила это…

Тихий стон эхом отразился от темных сводов купальни.

— Яни…

— Ты ничего не понимаешь! — громкий женский крик ржавым гвоздем ввинтился в тяжелую голову. — Ты совершенно не понимаешь, что я чувствую!

Глухо застонав, я перевернулась на спину. Сон, отравленный чужим видением, слишком реальным, слишком подробным и бесстыдным, не принес желанного отдыха и облегчения. Нижняя рубашка была влажной от пота, прикосновения грубой ткани к коже, слишком чувствительной после пробуждения, вызывали неприятную дрожь, и в голову против воли лезли совершенно другие касания. Внизу живота пульсировал тугой жаркий узел, и я плотно свела ноги, чтобы унять непривычное желание, и нервно оправила смявшееся за ночь платье.