Добро из зла (СИ) - "Терран". Страница 28

— Я думаю, что всем нам надо думать не о том, что делать, если мы ошиблись, — очень тихо сказал Рен, заметив, что все смотрят на него. Отвернувшись на секунду, он отогнул край импровизированной занавески и быстро оглядел площадь. — Куда важнее, что мы будем делать, если все, что сказала нам Вельвет — чистая правда.

Жон вздохнул — Рен озвучил то, о чем сам он избегал думать.

Белый Клык совершил непростительное, нарушил один из самых священных законов Ремнанта, весьма короткий свод «Законов о Гримм». Это было ужасно — такое не прощалось и не забывалось. А теперь… теперь тоже самое совершили и власти Вейл — страна, которую он защищал.

«На самом деле я сделаю все, что от меня зависит, чтобы вам никогда не пришлось им становиться, мистер Арк» — вспомнились ему слова директора. Он уже давно — большую часть своей жизни, на самом деле — пытался понять, что значит быть героем. Он читал книги и слушал рассказы Стражей родного города и рассказы деда о самом знаменитом Арке в истории. Герой это тот, кто спасает людей — тот ответ, к которому он пришел. Это было столь же верно, сколь и избито.

Он никогда не тешил себя иллюзиями, что быть им легко — но искренне верил, что это просто. Должны были быть те, кто хотел навредить людям — с ними он должен был сражаться; и те, кто хотел людей защитить — с ними он должен был стоять рядом.

«Я просто пытаюсь помочь» — ломким от едва сдерживаемых слез голосом сказала ему Вельвет, что работала с преступниками.

«Мне достаточно нажать одну кнопку, сказать одно слово — и что бы не происходило в фавн-районе сейчас, после этого ты будешь считать нынешнее положение верхом милосердия» — сказал тот, кто хотел быть героем.

А те, кто возглавлял народ Вейл, совершили то же преступление, что и Белый Клык, нарушили те же законы.

Что он должен был делать со всем этим?

Он должен был сражаться с отчаявшейся девочкой? Убить ее?

Он должен был защищать тех, кто не лучше Белого Клыка? Быть может, нарушить эти законы сам?

Он должен был быть тем, кто угрожает чуть ли не геноцидом невиновным? Возможно, он даже должен был привести приговор в исполнение собственноручно?

«Мне кажется, что все вы здесь потеряли надежду» — сказала ему Руби и она была чертовски права.

Теперь Жон куда лучше понимал, что значит это пресловутое «быть героем». Это больно — постоянно быть на передовой и проливать свою кровь за других. Это страшно, когда от твоих решений, поступков и навыков зависят чужие жизни. И это ни хрена не просто, когда ты больше не знаешь, где в этом мире «плохие», а где — «хорошие».

Разговор умер сам собой после этих слов — ответ знали все, но никто не хотел произносить его вслух, и только Нора проворчала себе под нос что-то про «сломанные ноги». Вздохнув, он еще раз сжал руку Пирры, ободряюще ей улыбнулся и твердым («командирским», как он его про себя называл) тоном начал:

— Нам надо распределить смены на ночь. Первым…

— Подожди, Жон, — прервала его Руби.

Маленькая снайпер, что сидела на коленях напротив него, выпрямилась и расправила плечи. Ее взгляд имел почти ту же отчаянную решимость, что была у нее в момент, когда она остановила сражение между Пиррой и Вельвет, но руки, нервно теребящие край алого плаща, выдавали волнение.

— Есть еще кое-что, о чем я должна с вами поговорить, — начала она. — Возможно, сейчас не лучшее время и вы все заняты другим, но я не знаю, как долго придется ждать, пока мы вновь окажемся одни и действительно сможем поговорить без лишних ушей.

«Да когда же этот день, наконец, закончится!» — успел подумать Жон и махнул рукой поднявшейся с подоконника Норе, которая и без его приказов знала, чья очередь всегда была первой. Пожав плечами, Волкири опустилась обратно; Жон мимоходом отметил, что села она еще ближе к Рену и чуть подтолкнула хмурого напарника плечом, а после двумя пальцами раздвинула уголки его рта в резиновой улыбке. Когда она отстранилась, улыбка уменьшилась, зато стала куда подлинней.

Пару секунд Руби молчала, будто пытаясь подобрать слова, а потом сказала, таким будничным и простым тоном, будто говорила о самой очевидной вещи на свете:

— Я собираюсь найти Янг.

Жон устало вздохнул, с некоторым трудом подавив желание потереть виски, стрельнувшие болью. Он еще не успел подумать о том, что сказала Вельвет Руби — куда больше его волновало то, что фавн сказала ему.

— Я знаю, что это опасно, — все с той же непринужденной легкостью продолжила Роуз.

Она не отрывала взгляда от горелки, что отделяла ее от Жона — серебряные глаза тускло мерцали в такт неровному пламени, а огненные отблески в глубине зрачков напомнили Арку о том белоснежном сиянии, что он видел в них не так давно. Он до сих пор не мог подобрать определения тому, что видел, но был уверен в одном: чем бы это ни было, оно было больше, чем просто свет.

— Я знаю, что за ней отправились дядя Кроу и папа. Я знаю, что они и сильнее, и опытнее. Я верю в то, что они ее отыщут.

— Тогда почему? — спросил Жон, вклинившись в короткую паузу между размеренным речитативом коротких отрывистых предложений.

Руби ответила на вопрос сразу же, без тени сомнений, даже не пытаясь подобрать слова: так, будто репетировала этот разговор уже очень, очень давно.

— Когда моя мама умерла, — вздохнула Руби. — Папа… тяжело переживал это — это была уже вторая жена, которую он потерял. Он мало ел, пропадал на работе, большую часть времени проводил, запершись в своей комнате или на могиле мамы… Иногда возвращался домой пьяным — до тех пор, пока это не увидел дядя Кроу. Я не знаю, что произошло между ними, он вытащил папу куда-то в лес, и через час привел обратно, всего в грязи и синяках. С тех пор… — она улыбнулась. — Он стал возвращаться, но… никогда уже не был тем старым папой, которого я помнила.

Она замолчала на секунду, сглотнув комок в горле. Жон неловко отвел взгляд от отрешенного, потерянного в воспоминаниях лица — сейчас девушка так мало походила на ту Руби, которую он знал, что казалась почти чужим человеком. Когда снайпер продолжила, ее голос был хриплым и сухим от сдерживаемых эмоций:

— Мне было шесть — я не могла позаботится о себе. Янг было восемь. Она была той, кто готовила мне завтрак и следила, чтобы я не питалась одним только печеньем. Она стирала и штопала мою одежду, укладывала спать, читала сказки и помогала с уроками, защищала от хулиганов в школе… я привыкла обращаться за помощью и советом к ней, а не к папе; когда мне снился кошмар, я прибегала плакать в ее кровать и засыпала в ее объятьях.

Будто завороженный, Жон следил за тем, как она вытерла кулачком слезы. Он знал Янг как развеселую красотку с острым языком, по которой вздыхала вся мужская половина Бикона — но любой, кто осмеливался к ней приблизиться, очень быстро сгорал в лучах ее характера, как мотылек, прилетевший на огонь. Ему было сложно представить ее в роли… матери?

— На самом деле у меня была не одна мама, а целых две, — подтвердила его подозрения Руби, справившись с эмоциями. — Если бы это я была там, израненная, в одиночестве и опасности, среди преступников, она бы сделала что угодно, чтобы помочь мне. Она бы отправилась на край света, она бы сражалась со всем миром… и обязательно, обязательно нашла бы меня, сколько бы времени это ни заняло, как бы далеко ни пришлось зайти.

Следующие ее слова были пропитанным самым искренним удивлением, будто сам факт того, что это нуждалось в объяснении, казался ей дикостью:

— Как я могу отплатить ей меньшим?

— Ты даже не знаешь, где искать, — с удивлением услышав в собственном голосе нотки мольбы, прошептал Жон.

Он должен был отговорить ее от этого!

— Вельвет сказала, что он в Мистрале, но это самая большая страна в мире! Он может быть даже не там, может развернуться на полпути или осесть недалеко от границ, в Темных Землях.

— Я подслушала папу и Кроу в ночь перед отъездом, — отмахнулась она. — И точно знаю, как найти Янг, где бы она ни была, в Мистрале, Атласе или на Луне.