Синий, который красный (СИ) - Кисель Елена. Страница 27

— …наследить еще больше. Ладно, грузите их всех. Дилетанты. Вы б еще пулями зарядили.

Второй голос издалека огрызнулся, но слов Кристо не услышал. Первый человек подошел к нему и нагнулся, рассматривая, и парень еще увидел не самую приятную физиономию с неожиданным тонким аристократическим носом, потом тот же голос спросил:

— Это еще что за хрень?

«Хрень — это про меня», — успокоено успел подумать Кристо до того, как провалиться в дремоту.

* * *

— Плевое задание, — глухо повторил Гробовщик. — Мечтатель, говорю тебе: это был синий цвет!

С него давно слетел его знаменитый капюшон — и явил приглушенному золотистому свету Особого Зала лысину, высовывающуюся из седых косм, как верхушка холма из лесов. Гробовщик даже ядом истекать не пытался, и неудивительно, потому что прямо напротив него застыла Фелла Бестия, и рука ее очень красноречиво сжимала рукоять боевого серпа.

Директор Одонара пока молчал, хотя Гробовщик обращался только к нему. Экстер застыл, глядя на Перечень, в который тыкал пальцем Гробовщик. Вид у директора был отсутствующий, но не сказать, чтобы очень самоуглубленный.

Зато Бестия жаждала крови.

— Синий? Ты выжил из ума или перестал различать цвета, Локсо? — она бухнула кулаком по Перечню. — Ты послал практикантов — на «желтый» вызов — и теперь пытаешься…

— Он вспыхнул желтым час назад, я сказал тебе! — заорал Гробовщик, вытягивая тонкую морщинистую шею. Он тоже как следует пристукнул по обсидиану Перечня. — Такого никогда не было, вам бы бить тревогу, а вы…

— Браслет Безумия? — переспросил директор тихо.

— Безумия!

— Всего лишь! — фыркнула Фелла. — Может, взбесился Перечень? Может, вообще вся эта тревога зря? Артефакт с таким названием едва ли будет таким уж опасным…

У Бестии была неприятная манера то стоять на своем до последнего, то менять свои мнения по три раза в минуту. Но пока не нашлось сумасшедшего, который бы сказал, что его это раздражает.

— Это легко проверить, — заметил Экстер, — взглянем на него, Локсо.

Негодующе сопя, Гробовщик наклонился над столом. Замелькали мерцающие вспышки имен артефактов, и после секундного поиска деартефактор уже ткнул пальцем в тлеющую из черных глубин желтую звездочку.

— Вот он, окаянный. Полыхает… и детишки живы пока.

Две золотистых искры вращались вокруг надписи, как спутники. Экстер вздохнул, теребя прядь завитого парика.

— Дара очень талантливая девочка, но «желтый» уровень… А ее напарник совсем недавно…

— Был отморозком и остался, — отчеканила Бестия. — Я высылаю Фрикса и Геллу — сейчас же. Пусть убирают и артефакт, и трупы, если будут трупы.

— Фелла, — с болью начал Экстер и осекся, увидев наставленный на него палец:

— Хватит лирики! Займи практикантов своими сказочками по прошловедению.

— Фелла, артефакты очень редко меняют цвета…

— Успеешь подумать во время уроков.

Бестия фыркнула носом — обычная ее манера общения с Экстером — и вышла из Особой Комнаты. Мечтатель остался стоять в почти молитвенной позе, глядя на две золотых искры, почти незаметных на фоне желтой надписи.

— Они мигают, Локсо? — тихо спросил он.

— Ага, — ответил Гробовщик пренебрежительно, — Экстер, ты удивляешь меня. Тебе бы об учениках подумать. Ну, мигают — когда такого не было. Это значит — у звена проблемы. Хочешь посмотреть на остальные звоннички? Вон — все сплошь разошлись, будто светляки с ума посходили. Раз, и два, и три…

Но глаза Экстера не отрывались только от двух мигающих золотых огоньков.

Глава 6. МАКСимальные неприятности

Макс Ковальски засыпал в чашку три чайные ложки на редкость гадкого растворимого «Якобс», мысленно чертыхнулся и добавил четвертую и пятую. Не хороший — так хоть крепкий. Проще было бы налить кипятку в саму банку, там и так оставалось не слишком много. Остальные из группы могли позволить себе пивко и сигареты, а он, как старший, вынужден сидеть, прислонившись к стене, лакать кофе и анализировать ситуацию. И слушать непременные фразочки вроде этой:

— Когда ж мы избавимся от этого греческого ублюдка?

Макс не спеша отставил чашку, поднялся — и Берт, подавший реплику, заткнулся в ту же секунду. Смех и обсуждение последних матчей Евролиги смолкли как по команде. Макс от души потянулся, как бы случайно продемонстрировал неснятую кобуру — и сел на место.

С этих птенцов хватит и ссор между собой, хотя временами хотелось пристукнуть кого-нибудь из них об стенку. Он возглавил команду господина Ягамото восемь месяцев назад, за это время успел доставить хозяину двенадцать… почти тринадцать ценных вещичек, добывая их порой не совсем законными путями. И все это время остальные — а никому из них и тридцати не стукнуло — не затыкаясь, строили планы по избавлению от него своих персон. Но как только господину Ягамото нужна была очередная хрустальная вазочка тысяча какого-то года, и остальные понимали: нужно думать — он становился необходимым. Удачное завершение операции — и вот, снова получи: «греческий ублюдок». Почему именно греческий, а не римский, скажем?

Макс потрогал свой выдающийся нос и пожал плечами. Эта особая примета здорово осложняла ему жизнь: нос был тонкий, породистый, с горбинкой и в сочетании со всем остальным — тонкие губы, серые глаза, высокие скулы — запоминающимся. Откуда взялась эта деталь экстерьера — было ни черта не ясно: греческой или римской крови в жилах у наполовину поляка, а наполовину русского Макса точно не значилось. В благословенной Америке, где Максу выпало жить и работать большую часть времени, редко заморачивались его национальностью. Фамилии он менял как паспорта (то есть, очень часто), физиономию имел вполне распространённого типа (кроме чёртова носа), волосы он стриг так коротко, что и цвет их нельзя было различить, а цвет кожи менялся в точности по сезону или по погоде — от смуглого, до синюшного, смотря как везло. А уж если коллег по преступному бизнесу прошибало на любопытство — он обозначал свою национальность коротким:

— Сволочь.

С этим никто особо и не спорил.

Обсуждение на другом конце временной базы опять переехало на его личность. Что, «ищейка, шпион, предатель», да? Опять. Макс скривился и в который раз потянул из кружки кофе. Стать и правда ищейкой и предателем, посдавать их к чертовой бабушке в Интерпол, по прежнему месту работы, подключить связи, выкрутиться, сдать шефа… или в ФБР?

Оставь надежду всякий, здесь сидящий. Первым делом бывшие коллеги с наслаждением ухлопают его самого. Если нет, то что сделает за такое господин Ягамото — вообще лучше не воображать.

Он глотнул кофе в последний раз, отставил кружку, поднялся. Не спеша прошел к двум качественным железным клеткам, из-за которых и было выбрано место под базу — предыдущий хозяин бункера держал бойцовых собак. Псиной здесь и сейчас воняло отчаянно, и это в очередной раз вызвало нарекания за его спиной:

— До конца света будем сидеть в этой вонючей будке?

— По шавкам — будка, — огрызнулся Макс коротко. Голос у него был — что надо: резкий, металлический. — Не нравится — звякните шефу, пожалуйтесь.

Остальные заткнулись так, будто животы им вспороли холодные самурайские катаны. Каждое упоминание о шефе — десять минут блаженной тишины, надо будет запомнить.

Макс остановился у первой клетки, глядя на сопящего безобидного старичка.

Первая клетка — безобидный сопящий старикашка.

Носились за этим спекулянтом почти месяц, по шести странам, чтоб его! Команда (они называли себя «ночными коршунами», а он именовал их группу «пингвинами», имея в виду бодрых птичек из мультика «Мадагаскар», одна из этих птичек, к тому же, была однофамильцем Макса) — так вот, команда уже почти на стенку лезла, сам он держался лучше только за счет бывшей службы в ФБР. Над этим заданием будто проклятие висело. Двое лучших снайперов две недели назад спелись, смотались в Голландию и прислали оттуда свадебную открытку; спец по шифрам и кодам свалился с каноэ в Венеции, не утоп, но заработал тяжелейшее отравление… Да ладно, он сам чуть шею не свернул, когда какая-то сверхбдительная старушка в местном магазине приняла его за грабителя и выпустила в лицо полбаллона перцового экстракта. Шатнулся назад, потерял равновесие — и разбил затылком пару банок с маринованными овощами… затылок побаливал до сих пор, а идиоты в своем углу бункера, кажись, как раз изображали в ролях эту историю.