Вернуть изобилие - Гринленд Колин. Страница 15
Семена этой новой космической мифологии были посеяны давно, во времена Большого Скачка, огромным количеством внеземных рас, которые стали неожиданно появляться в системе на судах, столь же разнообразных по размеру и форме, сколь и их владельцы. Теперь-то мы уже привыкли к таким вещам: вращающимся отделанными драгоценностями диадемам Ригеля; квазиорганическим моделям фрасков, отдаленно напоминающим коконы, созданные насекомыми; палернианским попрыгунчикам, нисколько не соответствующим своему названию, скорее похожим на связку сосисок. Но подумать только, в какое восхищение они пришли, впервые бросив взгляд на грандиозные космические постройки эладельди, или на сияющую, высотой в километр, иглу веспанского Омикрона.
Обо всем этом ходили теории, некоторые явно теологического свойства. Свидетели Всеобщего Слияния составили каталог всех этих кораблей, которые, как считалось, принадлежали расам, находившимся под покровительством Капеллы. Расположив их в нишах по степени большего или меньшего благоприятствования на каббалистическом дереве, они заявили о том, что нашли некий принцип метаморфозы. Человеческий корабль, пророчествовали Свидетели, тоже пройдет все эти формы на пути к наиболее совершенному, трансцендентальному космолету. В день, когда он достигнет совершенства, несколько эр спустя, тайна капеллийского двигателя будет, наконец, разгадана, и невидимый барьер вокруг орбиты Плутона рассеется. В этот же день, утверждала одна из ересей, человек тоже завершит свою эволюцию, и все люди станут капеллийцами. Пророчество Всеобщего Слияния свершится, и инопланетяне перестанут быть инопланетянами.
Сколько правды было во всех этих мифах, вы знаете так же хорошо, как и я. Конечно, Свидетели опирались на тот факт, что, постоянно совершая прыжки в сверхпространство и назад, даже такие фундаментальные корабли, как «Берген Кобольд», каждый раз слегка меняются. Составляющие их частицы, будучи повреждены, никогда не восстанавливаются точно в прежнем виде. Это бы означало хотеть слишком многого от законов сохранения. Иногда пилоты замечают эти аберрации, иногда — нет; потому что в конечном итоге их собственные частицы тоже транссубстантивируются.
Что касается эволюции человека, то тут я знаю ровно то, что и так очевидно просто при взгляде на меня. Но я знала «Элис Лиддел» — кто мог знать ее лучше? — и я хорошо ее помню. Я знала ее очень близко с самого начала — с третьего года Большого Скачка, когда она была создана и приняла крещение. Ибо она была старым кораблем, когда Табита Джут впервые увидела ее, когда стащила с нее просмоленный брезент в высокой траве на том заброшенном винограднике. Бронзовое покрытие «Элис» было исцарапано и потеряло цвет от ожогов космического холода. Ее батареи были разряжены, гидравлика высохла, и в ней было полно паутины. Она уже прошла стерилизацию и была настолько инертна, насколько вообще может быть инертен корабль; а мы уже предположили, что совсем инертным он быть все-таки не может. Люди верили (простите мне — это в последний раз), что если привести в действие капеллийский привод, то дезактивировать его полностью уже невозможно до тех пор, пока он не будет разрушен или физически уничтожен. А я, где же была я все эти годы, когда бурундуки прыгали через шасси повидавшего виды маленького «Кобольда»? Я спала.
Откровенно говоря, корабль, носивший имя «Лиддел», был примитивным. Он был низким и неуклюжим. Я запомнила, что он был тесным. В кабине помещались двое: пилот и второй пилот, каждый в стандартных ремнях для невесомости. На корме находились две маленькие отдельные кабинки со скромным личным запасом, маленький камбуз и санузел. Размеры корабля составляли до двадцати пяти метров от носа до хвоста и чуть больше половины от одного кончика приземистого крыла до другого. Номер — BGK009059 — указывал на то, что корабль был одним из первых на линии «Берген К.» — Кобольдов, бороздивших космические просторы солнечной системы, отвозя то одно, то другое в различные места, в течение почти пятидесяти лет.
«Элис» была создана для работы и на века. В ее центральной части помещались до 250 кубометров отдельных товаров, или туда можно было поместить любой из семнадцати видов контейнеров. Ее четыре погрузочных экстензора и четыре робота-грузчика на время полета устанавливались в двойной стене корпуса. У нее было шестнадцать направляющих плазменных ракетных двигателей, по четыре на каждую ось, и три огромных фиксированных «раундмаунта». На ней были всюду понатыканы сканеры, их было больше, чем на стандартных «Бергенах». Ее солнечные батареи были также усовершенствованы, так, словно те, кто вводил ее в строй, ждали от нее большего, чем ее создатели. И все неприятности, которые она доставила своему последнему пилоту, произошли главным образом из-за неблагоприятных условий и всех этих лет полнейшего небрежения, а не в силу каких-то дефектов в ее конструкции. Кроме того, у Табиты никогда не доходили руки, чтобы провести техобслуживание так, как она собиралась.
Назовите это плодом воображения, если хотите, но про себя я всегда считала, что у них было много общего — у «Элис Лиддел» и ее капитана Табиты Джут. Обе были маленькие, крепкие и сильные. Обе были сделаны из самого обычного, будничного материала, и все же в них жил дух авантюризма, а под непритязательной внешностью скрывались поразительные ресурсы.
А может быть, это просто мудрость задним числом, розовый свет сентиментальности, отбрасываемый на эту сцену ностальгией. Представьте себе их — Табиту Джут и Марко Метца, как в этот холодный вечер они идут по бетонированной площадке перед ангарами в порту Скиапарелли, чтобы подняться на борт еще не совсем восстановленной Элис и взять старт в марсианское небо — в полет, который должен привести их на Изобилие, — и много-много дальше.
Часть вторая
ЗАТЕРЯННЫЕ В ПЕЩЕРАХ ИЗОБИЛИЯ
13
— Можешь занять эту каюту, — сказала Табита, открывая дверь. — Я вытащу отсюда всю эту дрянь.
Можно подумать, он раньше никогда не видел Кобольда:
— Но это же потрясающе! Просто потрясающе! Какой корабль! — Он обнял ее сзади. — Я хочу лететь впереди, рядом с тобой.
— Нет, — сказала Табита. — Я никого не пускаю в кабину пилота. — Она заглянула в его большие карие глаза. — Извини.
— Что это? — спросил Марко. — Меры безопасности?
— Ну, да, — ответила она.
— Не верю, — заявил он, крепко прижимая ее к себе и откидываясь, чтобы взглянуть на нее. — Ты хочешь сказать, что такая женщина, как ты, действительно подчиняется этой ерунде?
Табита отвернулась и стала возиться с дверью пассажирской каюты, застрявшей на полпути:
— Я не люблю, чтобы в кабине сидел кто-то еще, когда я веду корабль, — сказала она, — вот и все.
Марко смягчился:
— Что ж, хорошо, — сказал он. Его руки скользили по ее телу. Он ткнулся носом к ее ухо: — Мне будет не хватать тебя. Всю дорогу до Изобилия… сколько это — три, четыре часа условно?
— Пять, — ответила Табита, освобождаясь, — я никуда не убегу. С таким-то кристаллом. И еще с пассажиром впридачу.
— Пять часов! — воскликнул Марко. — И что же мне делать все это время без тебя?
Табиту это привело в раздражение и одновременно позабавило:
— Не знаю! Поупражняйся со своей перчаткой. Поболтай с Тэлом.
— Он вырубился, — сказал Марко. Тэл лежал в проходе за его спиной в своем белом фарфоровом ящике для путешествий. На таможне эладельди поджали губы при виде усыпленного попугая, но все процедуры были соблюдены, и Марко протолкнул их через таможню: — Он немного поспит. Терпеть не может летать.
Руки Марко снова потянулись к бедрам Табиты. Он бросил взгляд через ее плечо:
— Там много всего напихано, — заявил он.
Табита налегла на дверь. Дверь не поддавалась.
— Это просто мусор, — сказала девушка. — Я его уберу.
Но ее решимость таяла. Там было столько всего. Запасные комбинезоны, брошенные упаковки, надувной спасательный плот, большая часть деталей подержанного робота для камбуза, купленного ею по дешевке, — так и не дошли руки собрать его… Она так и оставила все это парить в свободном полете, большей частью незакрепленным.