Вернуть изобилие - Гринленд Колин. Страница 6

— И чего я всюду таскаю за собой эту дрянь?

Эладельди прибыли так быстро, что Табита даже не увидела, что же случилось с капеллийским паромом. Она вспомнила, как падал истукан с проломленной головой. Немного посмеялась над этим. Потом подумала, как, интересно, чувствовал себя перк.

В общем, это еще не конец света. Какой они могут назначить штраф? Не такой уж большой. Может быть, ей удастся обменять несколько тяговых защелок на кристалл и получить на открытом рынке вполне законным образом деньги на уплату штрафа за пару подвесок. Она вылетела в трубу, пропустив встречу с Тристом в баре, но подвернется другая работа.

Должна подвернуться.

Скоро Табита заскучала. Делать было нечего. Она подумала было поиграть на гармонике, но, похоже, это была единственная вещь, которой не оказалось в ее сумке. Она вспомнила каталажку на Интегрити-2. По крайней мере, там в камерах был музак. Хотя ко всему прочему они добавляли в воздух какую-то дрянь, делавшую человека пассивным. Видео-автомат в камерах — вот была бы хорошая идея, Табита не понимала, почему до сих пор никто до этого не додумался. Зрители поневоле.

Табита зевнула. Потом свернулась калачиком лицом к стене и закрыла глаза.

Время шло. Табита смертельно устала, но заснуть не могла. Время от времени она слышала шаги, неразборчивую речь и жужжание роботов. Однажды раздался вопль и жуткий скрежет металла. Снова шум, продолжительный свист, очень слабый и высокий, Табита не могла понять, звучал он у нее в ушах или в стенах. Она поймала себя на том, что ведет пальцем по бледному, серебристому следу в том месте, где со стены были стерты какие-то рисунки. Она не знала, сколько времени пролежала так. Время здесь остановилось, как остановилось оно и в космосе. Бетонные стены выключили его, как и стены из звезд.

Неожиданно дверь отворилась и Табита приподнялась на локте.

Это был полицейский. Она не могла сказать, был ли это первый полицейский или какой-то другой.

— Джут, Табита, капитан, — сказал он.

По его лицевой плате прокатились данные, изменили форму, замерли.

— Вставайте, — сказал он.

Она поднялась, не особенно торопясь сопровождать полицейского.

Сержант за стойкой слушала свой головной телефон. С чего-то вдруг она стала очень официальной. Очевидно, теперь кто-то слушал ее:

— Джут, Табита, капитан. Адрес в настоящее время — судно, находящееся в доке в порту Скиапарелли, «Берген Кобольд», регистрационный номер BGK009059.

— Да, — сказала Табита, хотя ее не спрашивали.

— Нападение с отягчающими обстоятельствами, нарушение спокойствия, вызвала публичные волнения, нарушение гармонии между видами, то же, гражданское — то же, серьезный ущерб, ущерб, нанесенный изменой, безответственное поведение, Двести пятьдесят скутари, — объявила сержант с широкой улыбкой.

— СКОЛЬКО? — Это было в три раза больше, чем она ожидала.

— У вас есть двадцать четыре часа, чтобы вернуться сюда с деньгами или передать их по телефону.

— Да, да.

— Или вы лишитесь своего корабля.

6

«Лента Мебиуса» находится на южном берегу Грэнд-канала, примерно в километре от Аркады Баратха, между Церковью Обращенных Всеобщего Семени и рестораном ракообразных. Теперь, когда времена расцвета его дурной славы миновали, бар стал излюбленным местечком для не слишком светских посетителей Скиапарелли, любивших воображать, что нашли уголок города, сохранивший очарование истории пограничных времен. На самом деле первые владельцы эмигранты из Европы, имевшие все основания для того, чтобы предвидеть ностальгический бум, искусственно «состарили» интерьер из стекловолокна, поместив его на недельку в пустыню перед тем, как поставить в баре.

В тот вечер, когда Табита, наконец, положила ладонь на побитую алюминиевую ручку двери, это было все то же жизнерадостное заведение с подмоченной репутацией, обслуживавшее социальные нужды тех, кто чувствовал себя более комфортно, обделывая свои делишки в мутноватой среде. Проститутки обоих полов, парами и поодиночке, приходили сюда в начале и в конце своей смены, чтобы встретиться со сводниками, торговцами наркотиков и «привилегированными» клиентами. Вышедшие в тираж журналисты занимали шаткий форпост в одном конце бара, откуда они могли запасаться все более невероятными сплетнями, — ничего другого им уже не оставалось. В другом конце находилась низкая сцена, где артисты-неудачники восстанавливали равновесие, с помощью которого они собирались пережить свой профессиональный спад. Если артист с треском вылетал из «Нэш Павилион», он отправлялся прямиком на сцену в «Ленту Мебиуса». Сейчас на ней находился мужчина маленького роста, коротконогий, но довольно красивый, как подумалось Табите, машинально оценившей его при входе. На его плече сидел попугай. Он был похож на настоящего. Мужчина исполнял какую-то музыку, но из-за шума ее было трудно расслышать.

Табита подошла к стойке бара. Работала Хейди.

— Я ищу человека по имени Трист, — сказала Табита.

— Он ушел, — ответила Хейди.

Табита фыркнула. Ничего другого она и не ожидала.

— А где я могу поймать его, Хейди, ты не знаешь?

— Каллисто, — сказала Хейди, протирая стойку.

— Черт, — сказала Табита уже мягче. — Он по сети передавал объявление насчет работы. Ты об этом ничего не знаешь?

Хейди покачала головой. Ее глаза, поблескивая, следили за программой кабаре. Мужчина раскинул руки в стороны. Попугай прыгал от одной руки до другой по его плечам.

— А он ничего, правда? — заметила Хейди.

— Я не слышу, — ответила Табита.

— Я не о музыке говорю, — сказала Хейди.

Табита холодно улыбнулась ей. Но все же внимательно оглядела мужчину.

Теперь сквозь дым и искусственный высокотехнологический сумрак она увидела, что он играет на перчатке. Он пел, а, может быть, пел кто-то другой. Табита не видела, как шевелились его губы. Губы были хороши, красиво очерчены, а его глаза были карими и очень круглыми. И все время, пока Табита рассматривала мужчину, где-то в глубине ее сознания вертелась мысль. Двадцать четыре часа. Ублюдки.

Она спросила:

— Не знаешь кого-нибудь, кому нужны грузовые перевозки? — Раньше с ней никогда такого не случалось, никто никогда не грозил отнять у нее корабль. Табите не нравилась мысль о том, что Элис попадет в лапы легавых. — Кого угодно, только не перка, — добавила она.

Отведя глаза от мужчины на сцене, Табита окинула быстрым взглядом игроков. В переднем окне шла какая-то сложная молчаливая игра, где толстые пачки мягких старых банкнот быстрыми движениями переходили из рук в руки. Перевозчик ядов пил из одного кувшина с водоносом. Два игривых трехлетних транта в кремовой коже и солнечных очках пристроились у допотопного музыкального генератора, потягивая лакричный ликер.

— Сейчас никто не работает, — сказала Хейди. — Сейчас карнавал. Дать тебе выпить?

Табита вздохнула:

— Пива, — сказала она.

Хейди на одном дыхании выпалила семь наименований.

— Что поближе, — сказала Табита.

Карлос наверняка кого-нибудь знает. Девушка направилась к телефону, находившемуся на ступеньках подвала, под сценой. Проходя мимо, она сообразила, что поет птица. Внешне птица была похожа на попугая, но звуки, которые она издавала, вовсе не походили на голос попугая. Она умела петь. И пела нежным дрожащим голосом о желтой птичке, сидящей высоко на банановом дереве.

Карлос отсутствовал. Табита оставила ему сообщение, сказав, что позвонит попозже, а сама подумала, что скорее всего не станет этого делать. Она могла с тем же успехом сократить свои потери и улететь на Фобос или в Долговечность, посмотреть, нет ли там чего-нибудь или кого-нибудь, кто не улетел на карнавал.

Табита пила, наблюдая за перчаточником. Он ей даже нравился. Он был загорелым и холеным, с лоснящимися черными волосами. На нем была изящная красно-белая блуза в тонкую полоску, псевдобрюки и сапожки-эспадрильи. Похоже, он был даже талантлив, хотя нервная, пронзительно звучавшая перчатка сейчас была уже несколько старомодной, даже в Скиапарелли, где все держалось вечно. Звук был глубоким, электронно-сглаженным и плавным, но сопровождавшее его тремоло было столь прекрасным, что с трудом можно было отличить отдельные ноты. Мелодия стремительно пошла вниз и разделилась на две, создавая гармонию сама с собой. Публика зааплодировала. Мужчина улыбнулся. Птица устроилась на его плече, прижавшись к его щеке с закрытыми глазами, и тоже запела — жутковатую, тихую и проникновенную песню без слов.