Укротить ловеласа (СИ) - Сойфер Дарья. Страница 28

Ей хотелось плакать. И чем сильнее хотелось, тем усерднее она жевала, заставляя работать не слезные железы, а слюнные. В конце концов, никакой катастрофы не случилось. Поцелуй, легкие предварительные ласки, тяжелые словесные упреки… Ничего непоправимого. Никто не переспал, никто ни от кого не ждет внепланового ребенка… Казалось бы, проглоти — и возвращайся к работе. Но как?..

В ушах со всеми стереоэффектами еще звучал голос Платона. Влюблена — в него?! Как бы не так! Надя ведь не мазохистка, чтобы любить человека, который о моногамии знает только из книжек. Ему бы родиться шейхом, чтобы дирижировать своим гаремом, и ни одна вторая скрипка не посмела бы пикнуть мимо такта. Влюблена… Надо ведь было такое придумать! Только конченный нарцисс мог поверить, что Надя работает с ним ради удовольствия. Прожить она, видите ли, без него не может! Нужен он ей, еще чего! Нужнее только собаке пятая нога, рыбе — зонтик, а пианисту — накладные ногти.

Наплевав на правила этикета, Надя откусила сразу половину булки, став похожей на запасливого бурундука. С каждым глотком, с каждой крошкой заталкивала обиды и сомнения обратно внутрь. А если он… Прав? Нет, нет и нет. Или?.. Да нет же!

Надя оглядела пустое блюдце, высосала из кружки остатки приторного кофе и поняла, что сдерживать натиск больше нечем. Пришло время хвататься за голову.

Она, может, и не влюбилась в Платона, но уже давно поняла, что слишком к нему привязалась. Стокгольмский синдром? Привычка? Необходимая ежедневная доза самовлюбленного виолончелиста? Как ни назови, факт остается фактом: она жить не могла без своей работы, то бишь — без Платона. Люди часто жалуются, что ненавидят будни, начальство, офис, утренний час пик и дедлайны. Но засади их дома, запри в собственной квартире, и не пройдет и недели, как они взвоют от тоски и скуки.

Платон стал для Нади воздухом. Да, загрязненным и вредным, как где-нибудь на МКАДе, порой и вовсе удушливым, но без него она уже не могла прожить. И глупо было отрицать, что она бы с легкостью его отпустила, подарила Лизе и смотрела, как это она вдыхает его полной грудью.

— Девушка, это не ваш телефон? — бариста с неизменной улыбкой забрал у Нади посуду.

Надя моргнула и только теперь поняла, что из-за мысленных споров с Платоном даже не услышала, как в сумочке на всю кофейню разрывается от трели мобильник. Звонили из «Зарядья».

— Надежда, мы вам еще с утра выслали афишу на утверждение, вы получили?

— Нет, простите… Не смотрела еще, — так странно казалось говорить о рабочих мелочах после всего, что случилось. Все вроде и осталось, как прежде, и одновременно изменилось до неузнаваемости.

— А вы не могли бы как-то побыстрее это уладить? Нам бы сегодня до конца рабочего дня отправить в печать и получить все. Сами понимаете, чем скорее вывесим, тем лучше.

— Да-да, сейчас отпишусь, — Надя запустила пальцы в волосы.

— И еще. Вы сможете подвезти документы, как договаривались? Сегодня во время репетиции вам удобно?

— Конечно, — севшим голосом отозвалась Надя и сбросила звонок.

Привычно полезла в почту, загрузила файл с афишей. Оттуда на нее с довольным видом взирал Платон. Так и говорил своим взглядом, мол, выкуси, Надюш. Никуда ты от меня не денешься. И от этого ей стало совсем тоскливо. Неужели он прав? Не может же она оборвать все договоренности просто ради того, чтобы ему что-то доказать? Они оба заранее знали, что она явится на репетицию и сегодня, и завтра, и послезавтра. И потом будет сидеть на концерте самым преданным слушателем в первых рядах и плакать то ли от безысходности, то ли от талантливой игры.

Надя смирилась. Взяла с прилавка визитку с адресом кофейни, заказала такси до «Зарядья», потому что сил искать дорогу до метро и толкаться среди людей не осталось. Ее везли, лавируя среди машин, то останавливаясь, то трогаясь на перекрестках, то сворачивая. И Наде казалось, что ее жизнь стала вот такой же: что бы она ни делала, за рулем всегда кто-то другой.

Вылезла, расплатившись, и увидела на парковке машину Платона. И словно что-то оборвалось. Надя поняла, что не может, просто физически не осилит зайти внутрь. Ни сегодня, ни завтра, ни на концерт. Выхватила из сумочки телефон и спешно, пока не успела передумать, набрала номер шефа.

— Олег Натанович? — выпалила Надя, едва услышав знакомый скрипучий голос. — Я хочу уволиться.

Глава 11 (1)

— Открывай! Открывай сейчас же! Я знаю, ты дома! — дверь ходила ходуном, не иначе Платон таранил ее чехлом от виолончели.

Надя вжалась в стенку и затаилась. Зажмурилась даже по-детски. Как будто если ты ничего не видишь, то и тебя никто не найдет.

— На-дя! — на лестничной клетке что-то громыхнуло. — Я ведь в окно влезу!

В очередной раз Надя оценила прелесть отдельной жилплощади. Будь она сейчас дома с родителями, сестрой и братом, кто-то из них бы точно сдался. Машка бы, может, и не особо сопротивлялась: открыла бы чисто из вредности.

— Ты что тут буянишь, а? — зазвенело сопрано Людмилы Сергеевны, соседки снизу.

Не то чтобы Надя первым делом по переезду перезнакомилась с соседями, она вообще комфортно себя чувствовала, не зная, кто обитает за стенкой. Людмила Сергеевна явилась сама, не успела Надя распаковать последнюю коробку. И будто снова запахло детством.

— Кто у вас тут топает? — беспокойная старушенция мастерски вклинила нос в квартиру. — У меня муж лежачий, ему тишина нужна!

— Да я одна.

— Ты что, кирзачи дома носишь?..

Так и началось неприятное, но от этого не менее регулярное Надино общение с Людмилой Сергеевной. Та заглядывала каждый день, иногда и по два раза, и всякий раз неизбежно рассказывала про лежачего мужа и проверяла, не заселила ли Надя под шумок бригаду-другую таджиков. Сегодня же, впервые за все время, Надя была рада соседской ревизии.

— Я по делу пришел! — донесся снаружи ответ Платона.

— Знаю я вас таких, по делу! Заперто — значит, нечего колошматить! У меня муж после инсульта, ему тишина нужна!

— Послушайте, я очень сочувствую вашему мужу, но мне надо поговорить с подругой… Это важно!

— Нет ее, не видно, что ли?! — и в дверном глазке потемнело: Людмила Сергеевна лично решила проверить, видно или не видно. У Нади аж мурашки высыпали, даже сквозь дверь она чувствовала на себе испытующий взгляд.

— Да дома она, я точно знаю! — вмешался Платон.

— А если и так? Не открывает, значит, не хочет говорить с тобой. Тоже мне, переговорщик выискался… И правильно делает, что не пускает, она — девушка одинокая, ей зачем проблемы?

— А может, с ней случилось что-то! Она к телефону второй день не подходит.

— Ничего с ней не случилось, — проворчала Людмила Сергеевна уже тише. То ли Платон подкупил ее своей заботой, то ли выдал одну из своих фирменных улыбок, и старушка растаяла. — С утра еще топала, у мужа моего аж давление подскочило.

— Да, она может…

— И нечего мне тут ухмыляться! — отрезала Людмила Сергеевна, и Надя ей мысленно зааплодировала. Нашлась на свете женщина, способная противостоять Платоновской харизме! — Я сейчас полицию вызову!

— Да мне просто поговорить с ней надо! — взмолился Платон. Надя почти увидела, как он жалостливо поднимает брови, как пронзительно заглядывает старушке в глаза. Ну же, Людмила Сергеевна, не подведите!

— Вот участковому это и расскажешь! А ты там не топай! — и за дверью послышалось стихающее шарканье.

Надя осторожно, не дыша, на цыпочках приблизилась к глазку. Платон все еще стоял снаружи и сердито смотрел перед собой.

— Я все равно тебя найду, — сказал он тихо. — Вечно ты там сидеть не сможешь! — и, наконец, отошел к лифту, а Надя смогла выдохнуть.

Она знала, что рано или поздно ей придется поговорить с Платоном. Он имел право требовать объяснений насчет ее бегства, — по-другому увольнение назвать было нельзя. Но как еще ей было поступить? По кускам хвост не рубят, только сразу — и быстро.

Надя боялась не столько Платона, сколько собственной на него реакции. Он бы опять затеял умилительные разговоры по душам, начал бы извиняться, а уж это он умел делать мастерски. Если бы кто-то придумал международный конкурс по извинениям, Платон Барабаш взял бы гран-при, никаких сомнений. Кто знает, что бы он пустил в ход? Собственноручно приготовленный ужин, неприлично дорогие билеты на редкий концерт, пальцевого человечка, в конце концов. Или, и того хуже, поцелуи со вкусом банановой пасты. Однажды Надя уже не устояла и вряд ли бы выдержала теперь.