Укротить ловеласа (СИ) - Сойфер Дарья. Страница 32

— Простите, — Надя осторожно оборвала паутину старческой ностальгии. — А почему тогда у Платона с Игорем не сложились отношения?

— Вы же с Барабашем давно работаете, — усмехнулся Эрлих. — Неужто не догадываетесь?

— Пока нет.

— Барабаш ревновал. Ужасно. Учитывая, сколько девиц вилось вокруг него, я, признаться, удивлялся, что он вообще способен на это чувство.

— Ревновал вас к Игорю? — Надя растерянно моргнула.

— Платон пришел ко мне на год раньше, чем Игорь. Я ставил его на все концерты, отсылал на конкурсы. Хорошо играл, хоть и вел себя по-свински. А потом появился Игорек… — Эрлих развел руками, расписываясь в собственной пристрастности.

— И стал вашим любимчиком? — предположила Надя.

— Именно так мне Платон и сказал. Нет, конечно, я бы это так не назвал, но, согласитесь, приятнее вкладываться в человека, когда видишь отдачу. Барабаш всегда был сам по себе. Иногда мне кажется, что учись он все эти годы без моего участия, результат был бы тем же. Я пытался ставить их дуэтом, и выходило, прямо скажем, неплохо. Подобрал им отличную программу, но…

— Снова Платон?

— Он безбожно тянул одеяло на себя, и я оставил эту затею. А вот Игорь был благодатной почвой. Ловил каждое мое слово, старательно исполнял каждый штрих… — Эрлих потер узловатые пальцы. — Я давно перестал играть сам, артрит замучил. А с Игорьком… Не знаю даже, как объяснить. Я словно играл его руками, понимаете? Он был пластичным, как глина, и мне удалось вылепить из него то, чем не стыдно гордиться. Может, это и самолюбие, но так уж вышло. Он ведь до сих пор звонит мне, заходит, советуется, как лучше то сыграть, это… Игорь — мое детище.

Не прошло и пары дней, как Надя начала работать с Заславцевым, и она поняла, что имел в виду профессор Эрлих. После Платона разница была феноменальная. Игорь смотрел на нее с благоговением пионера на торжественном поднятии флага. Попросила его прислать самые эффектные его записи, — и уже через десять минут телефон звякнул уведомлением о новом письме. И не просто письме: каждый файл Игорь снабдил подробными комментариями. Здесь у него в адажио немного просел звук, там все чисто, но сейчас бы он сыграл с другой фразировкой, это писали на концерте, и не слишком удачно потом убрали лишние шумы.

Стоило Наде вызвать Игоря на фотосесию, как он выслал ей несколько вариантов костюма, чтобы узнать ее мнение. Решила обсудить концертную программу, — и ноты градом посыпались в ее многострадальный смартфон. Он не просто слушал, что она говорит. Он слышал, и даже более того, старался предугадывать, что может понадобиться. Вишенкой на торте стал заботливо упакованный домашний обед для Нади, который Игорь принес с собой в «Кукушкино гнездо».

— Это — мне? — Надя тогда ошалело уставилась на запотевший пластиковый контейнер.

— Я подумал, вы тоже проголодаетесь, — пожал плечами Игорь. — Не мог же я есть перед вами в одиночку!

Еще чуть-чуть и Надя бы прослезилась. Некоторые и мужа-то такого не могут дождаться всю жизнь, а ей вот клиент достался заботливее, чем мать родная. Неудивительно, что Эрлих так прикипел к своему младшему ученику, для Игоря хотелось сделать все возможное — и даже больше. Конечно, он именно Игоря отправлял на международные конкурсы! Во-первых, Платона в силу своих возможностей неистово пиарила Римма Ильинична, во-вторых, его бесконечно приходилось пинать и тащить на себе. Будто все ему обязаны только за то, что он виртуозно владеет смычком.

Да, возможно, в игре Платона был какой-то особый огонь, если не сказать божественная искра. Перед его улыбкой трудно было устоять, а лукавый взгляд цеплял за живое. Но все это меркло после работы с ним. Теперь-то, глядя на прошлое свысока, Надя понимала: все это время Платон тянул из нее жилы. Она будто бы волокла его за собой на санях, барина, по-шаляпински укутанного в меха. И волокла не по снегу, а по асфальту, и поводьями служили ее собственные, убеленные первой сединой волосы.

Очевидно, что Игоря она заслужила за долгие мытарства с Платоном, и сейчас ничуть не жалела о своем решении. Напротив, в кои-то веки она была преисполнена энтузиазма. Игорь заразил ее своим задором, впервые за последние годы она снова горела работой, строила планы не ради отдельной квартиры или похвалы Воскобойникова, а просто ловила кайф от того, что делает.

И потому когда Платон выскочил из весенних сиреневых сумерек, как черт из табакерки, и схватил ее за руку, чтобы обвинить в злостном предательстве, Надя вдруг вспомнила про Лизу. Окажись перед ней сейчас эта маленькая подколодная змейка с востроносой мордочкой Буратино, Надя обняла бы ее и троекратно смачно расцеловала. Ведь если бы не Лиза, она бы до сих пор изо дня в день слушала эгоцентричные баллады Барабаша.

— Ты так и не простил Игорю, что Эрлих любил его больше тебя? — прямо спросила Надя у Платона, надеясь, что этим остудит его пыл.

Какое там! Расколошмать она виолончель у него на глазах, — он и тогда психанул бы меньше.

— Это Игорь тебе наплел, да? — взорвался Платон. — Так и знал! Нажаловался, наверное, рассказал про нищее детство или как больной таскался на пары. Герой хренов! А то, что после этого у Владимира Семеновича была пневмония, он не упомянул? Мама тогда нашла ему лучшего пульмонолога, а что сделал этот кретин Игорь? Он ездил домой к Эрлиху заниматься! Домой, Надя! К больному пожилому человеку!

— Платон… — попыталась перебить Надя, но тщетно: ящик Пандоры-Барабаша был уже распахнут.

— …Как будто нельзя самому взять ноты и выучить программу! Да, именно так я и сделал, потому что мне не начхать было на Владимира Семеновича! Я вызубрил конкурсные пьесы так, что мог бы сыграть их ночью во сне на… Не знаю, на сушилке для белья! Знаешь, такой, со струнами?

— Платон!

— И что ты думаешь? Эрлих отправил в Италию его, а не меня! Хотя он играл, как робот-обезьянка. Чистенько так, просто стерильно. Аж тошнит! Этого тебе Игорь не сказал? Хотя нет, дай угадаю, — Платон поднял указательный палец. — Он, наверное, сказал, что я тогда вообще не занимался, не отмечался у Эрлиха и пинал балду, а к конкурсной программе не притрагивался, так?

— Платон, послушай…

— Игорь всегда был мастером совать язык в чужие уши… — и Платон вдруг замер, будто увидел живого Мусоргского. — Погоди-ка… — озадаченно протянул он, вглядываясь в Надино лицо. — Или он тебе не только в уши язык совал?.. Вот же!..

Но договорить ему Надя не дала. Терпение ее лопнуло, и лопнуло предельно громко.

— ПЛАТО-О-ОН! — истошно заорала она, и дворовая кошка, превратившись в ерш трубочиста, метнулась под ближайшую машину. — Прекрати!

— Что? — на сей раз растерялся Барабаш.

— Игорь ничего мне не говорил! — Надя толкнула его в грудь. — И чтоб ты знал, это совать язык, куда ни попадя, — это по твоей части!

— Так ты просто разозлилась из-за одного поцелуя? Вся наша многолетняя дружба насмарку? — отпрянул Платон. — Слушай, я не спорю, это было неожиданно. Но если ты боишься, что секс испортил бы наши отношения…

— О, Боги… — простонала Надя и закрыла лицо руками. Разговор слепого с глухонемым… Один отчаянно жестикулирует, второй ни черта не видит. Хоть плачь.

— Ладно, извини, — Платон мягко дотронулся до ее плеча. — Я во всем виноват. Я все придумал, я зря к тебе полез… Я — идиот. Хочешь, ударь меня!

По правде говоря, Надя была не против врезать ему разок-другой, но понимала, что толку от этого не будет никакого. Напротив, он только убедится, что она взбалмошна и пуглива, как молодая горная козочка. Своим снисходительным тоном он, сам того не понимая, демонстрировал ей свой заскорузлый замшелый шовинизм. Мол, что взять с обиженной барышни? Поди, напридумывала себе всякого, да еще и те самые дни, видать, вот-вот нагрянут. Признай ее правоту, приголубь, дай выпустить пар, — и вот она уже тиха, покорна и варит тебе пельмени. Ну, или организовывает очередной концерт. Разница невелика.

— Мне плевать на тот поцелуй. И на несуществующую дружбу, о которой ты постоянно толкуешь, — устало произнесла она.