Роза Галилеи - Шенбрунн-Амор Мария. Страница 41

— А на руках я сниму над конфоркой, — решает Орит.

— Это как? — Мое развитие застряло на постыдно элементарном бритье голеней.

— Очень просто. Идешь на кухню, улучаешь момент, когда там не свирепствует Рина, включаешь газ и быстро так проводишь рукой над огнем — волосики спаливаются, а кожа остается целой!

— Везет тебе, Саша, нет у тебя этих забот!

— Зато я на солнце сгораю… Веснушками вся покрылась… — Я ищу в себе утешительные для подруг недостатки.

Играет пластинка, Билли Джоэл поет «Honesty is such a lonely word», все молча, целеустремленно ощипывают кожу. Дафна задумчиво поднимает голову:

— Это, Саш, про тебя!

— Почему про меня?

— Знаешь, что такое — «анести»?

Я отрицательно качаю головой, единственное, что осталось мне в наследство от французской спецшколы — абсолютное неведение английского.

— Искренность, — Дафна закуривает. — Твое основное качество, Саш. Мало у кого есть.

Девушки с какой-то новой симпатией смотрят на меня.

— Ну вот, а мама всегда уверяла, что это бестактность!

Мы вместе смеемся. Неловко, но приятно: оказывается, Дафна обращала на меня внимание и составила обо мне мнение, да еще откопала нечто такое, чего даже я в себе не подозревала. Совсем маленькое и не шибко завидное качество, не ум, не красота, не талант, не популярность, не остроумие, даже не сила, а всего-навсего крохотная чепуха, не понятно на что пригодная, но все же она отличает меня от остальных, и Дафна отметила ее! И Билли Джоэл слагает об этом песни!

Орит поднимает голову:

— Ты вообще совсем не такая, какой мне сначала показалась. Я думала, ты… — Она ищет подходящее слово: — Холодная, что ли… Недоступная, надменная…

— Да, — подхватывает Анат, — идешь себе, никого не замечаешь, глаза устремлены вдаль, юбки развеваются!

Это я-то, я, которая ради их уважения часами, не разгибаясь, ползает по бесконечным грядкам колючих тыкв?!

— Да нет, вы что? Просто я стеснительная. И близорукая, и о чем-то своем все время думаю…

— Поедем с нами в бассейн! — Орит отбрасывает тряпку с воском.

— С удовольствием, только я плавать не умею.

— Хочешь, я тебя научу? — говорит Дафна.

Мне и приятно, и неловко внезапно стать центром общей заботы. Но по-настоящему с Дафной подружиться невозможно — вокруг нее постоянно люди, и она дружит со всеми понемножку. Одного такого мне в жизни хватает. У подруги должно быть время только для меня. Оно находится у Тали.

Тали старше меня на восемь лет, ей двадцать восемь, она замужем. Ее дочка Эсти растет в Итаве, как Маленький принц, — всеми любимая и очень одинокая. Днем ее возят в детсад в соседний кибуц Нааран, а ночью девочка, в соответствии с кибуцными идеалами, спит одна в своем собственном «Доме детей», и каждую ночь кто-то из девчонок дежурит там, охраняя ее сон. Тем самым теряются трудодни, зато Кушниры могут участвовать наравне со всеми в вечерней жизни кибуца. Когда-то Тали с Алоном танцевали в ансамбле израильской песни и пляски и гастролировали по всей Европе, интересовавшейся после Шестидневной войны героическими израильтянами. К счастью, покончив с подскоками и притопами, Тали стала бухгалтером, так что теперь в Итаве у нее, одной из немногих, ценная гражданская профессия. Ее в поле не гоняют. Сидя за счетной машинкой, бывшая танцорка сильно располнела, и трудно поверить в ее блестящее сценическое прошлое. Она рассказывает мне о поездках, о выступлениях, но чаще всего мы просто смотрим фильмы. Израильские трансляции здесь никакая антенна не ловит, зато сквозь электронную пургу можно наслаждаться иорданским телевидением.

Новости единолично поставляет король Хусейн, который неутомимо разрезает какие-то ленточки, принимает, целуясь страстнее Брежнева, высокопоставленных гостей, залезает в вертолет, сходит по трапу самолета, в общем, наглядно демонстрирует, что монаршья жизнь — не сахар. Есть и новости на иврите, они, по-видимому, задумывались в виде сокрушительно подрывной антисионистской пропаганды, но важный толстый усатый ведущий умудряется превращать это в истинную комедию. На Ближнем Востоке живет множество палестинцев, прекрасно говорящих на иврите, но с экрана сводку почему-то читает человек, с ивритом знакомый приблизительно как деревенский фельдшер с латынью. Но главная приманка иорданского вещания — американские недублированные фильмы. Тали синхронно переводит мне «Старского и Хатча», «Человека на шесть миллионов долларов» или «Ангелов Чарли», а если я пропускаю шедевр, то она за обедом дословно пересказывает «Энни Холл» или «Охотников на оленей». В столовой мы обсуждаем все важнейшие события реальности: радуемся победе песни Гали Атари «Аллилуйя» на Евровидении и всесторонне, вдумчиво сравниваем ее с прежним победителем «Аба-ни-би», недоумеваем, почему красавица Офира Навон вышла замуж за старого и толстого президента, возмущаемся путаницей младенцев в роддоме, ужасаемся смерти девочек, задохнувшихся в старом холодильнике, радуемся спасению детей, унесенных ветром на середину Кинерета. Как и вся страна, мы травмированы нападением террористов на ясли кибуца Мисгав-Ам и тревожимся за нашу маленькую Эсти, хотя вероятность теракта у нас ничтожна: Иордания, если не считать иврита на ее экране, с Шестидневной войны сравнительно мирный сосед, и редкие нарушения границы моментально обнаруживаются Цахалом. Террористам на Западном побережье Иордана взяться совершенно неоткуда. Но все же успокаивает, что Итав днем и ночью охраняется солдатами.

Бухгалтера Тали волнует смена лиры на шекель, тяжкое экономическое положение в стране, замораживание ставок и зарплат, повышение налогов, урезание бюджетов. Хорошо, что кибуц защищает от подобных напастей. Волнуют и новости медицины — дети из пробирок, успехи борьбы с раком. Я не сомневаюсь, что до моей старости рак научатся лечить. В чем я сомневаюсь, так это в том, что когда-нибудь состарюсь.

Конечно, происходят на планете и глобальные события — скажем, подписание мира с Египтом, революция в Иране, свержение Иди Амина, избрание Маргарет Тэтчер, провал американской операции спасения заложников, ввод советских войск в Афганистан. Но мы с Тали не пускаемся в открытое море исторических свершений, предпочитая держаться пусть мелких, зато знакомых прибрежных заводей, из которых складывается жизнь: кто как выглядит, кто с кем спит, кто с кем поссорился. Рони напускает на себя важность и делает вид, что он выше сплетен, но жить среди людей и не наблюдать за ними, не обсуждать их поведение с лучшей подружкой невозможно, это часть жизни в коллективе, так складываются репутации.

К слову о репутациях — я все еще считаюсь немного странной, на других непохожей, но уже с крохотным знаком плюс.

У овчарки Ласси родились прелестные щенки. Каждый день хожу любоваться ими, на пятый раз не выдерживаю, беру себе одного — самого славненького. Крохотный, беспомощный щенок жалобно пищит в коробке из-под ботинок и утихает только на руках. Рони качает головой:

— Сашка, это же помесь овчарки с доберманом, а не болонка! Ты его портишь!

Но перестать целовать, тискать и нянчить пушистый комочек невозможно. Его будут звать Шери, «мой дорогой». Паршивец изжевал пластинку и мои лучшие босоножки, а сердиться на него нет духа. Теперь меня повсюду сопровождает тявкающий клубок.

Сегодня вечером устраивают барбекю из дикобраза, попавшего в расставленную ребятами ловушку. Я иду вслед за Рони. Дрор и Эльдад развели огромный костер, немного поодаль, в темноте, в большой клетке кто-то возится. Огромный дикобраз словно знает, что ожидает его, и упорно тычется в прутья уже окровавленным носом. Мне жалко его. Одно дело — куриные ножки в упаковке, и совсем другое — видеть страдание живого зверя, которого вот-вот убьют и съедят. Клетку уносят.

Перекрывая смех и болтовню, Ури играет на гитаре, Ицик — на аккордеоне, ребята запевают старые израильские песни, большинство из них на мотивы советских, из тех, что в России давно плесневеют в репертуаре Зыкиной, а тут исполняются на полном серьезе. Облокачиваюсь на Рони, он обнимает меня, ненадолго засыпаю. Просыпаюсь от соблазнительного запаха жареного мяса, Рони передает мне шампур с нанизанными маленькими кусочками. Дикобраза все еще жалко, и мясо жилистое, но я голодная. В бликах костра все очень красивые и такие родные. У Ури приятный голос.