С любовью, бывший (СИ) - Снатёнкова Алёна. Страница 52

– Привет, бабуль. Можешь не вставать. Мы ненадолго.

Шоу началось. Только вот в самом начале, у главной актрисы, кажется, сейчас отвалится челюсть.

Да и пофиг. Так даже веселее.

49. Глеб.

– Глеб, зачем ты привёл её сюда? – бабка подскакивает с места, костылем своим, показывая на Майю.

Своим взглядом, она просто выжигает на мартышке кровавую метку, и я как-то даже не сомневаюсь, что в мыслях она четвертует нас обоих. Заслоняю девушку своим телом, и улыбаюсь во весь рот, демонстрирую идеальные зубы, гордость моего стоматолога.

– Опусти трость, бабуль. А то я могу подумать, что ты не рада видеть любимого внучка.

Прохожусь по номеру, не выпуская маленькую ладошку Майи из своей руки. Хрен знает, что происходит, но я тактильно чувствую всю дрожь девушки, которая и мне передается. Крепче сжимаю пальцы, надеясь забрать себе весь нервоз, который она испытывает в этот момент.

– Пчёлка, присядь. – Подталкиваю её к противоположному от бабули дивану.

Она, молча, садится, и смотрит мне прямо в глаза, задавая немой вопрос, который я расшифровываю, как «что мне делать?». Поворачиваюсь так, что бабка видит лишь мою задницу, а Майя лицо, и прислоняю палец к губам, показывая, что ей не нужно что-то говорить.

Пчелка облегченно кивает, и кладет руки на свои коленки. Да, мне не нужно, чтобы она говорила. Считаю, что у нее уже передозировка от общения с моей родней. Хватит. Год назад, они поговорили. Пообщались так, что теперь никто из них, не заслуживает даже тупого приветствия, сказанного её губами.

– Глеб, немедленно объяснись! – Громыхает на весь номер, моя ещё совсем недавно, любимая бабушка. Не, командовать она всё-таки умеет. Самое удивительное, что её голоса боятся все. Любой, на кого она орет, обычно мочит штаны, и сваливает, сверкая пятками. Но не я.

– Легко! Как мы уже все догадались, ты помнишь Майю.

Альбертовна перемещает взгляд на мою мартышку.

– Помню. – С какой-то шизанутой гордостью отвечает она, и снова садится в свое кресло, прищуренными глазами смотря сквозь меня. На Майю, которая так и продолжает сидеть за моей спиной.

– И помнишь, как угрожала ей год назад? – перехожу сразу к делу, ведь тянуть это дерьмо противно. – Как давила на самое дорогое.

– Зачем мне угрожать этой маленькой пигалице? – Спокойно говорит монстр в брючном костюме.

Слышу, как на последнем бабкином слове, Майя скрипит зубами. Да и меня воротит, но вот только вестись на провокацию старой маразматички, я не собираюсь.

– Это я и хочу узнать. Зачем пенсионной карточке воевать со школьным проездным билетом?

***

Присаживаюсь рядом с Майей, снова захватывая пальцы, в свою ладонь. Они холодные. Настолько холодные, что ими можно охлаждать двигатель. Растираю нежную кожу, пока в номере повисла гробовая тишина. Мартышка рядом. Осознаю это – и готов смеяться, как обдолбанный нарик. Больше не отпущу. Суперклеем приклеюсь к ней на всю оставшуюся жизнь. Интересно, она понимает, что я её только что приговорил к пожизненному заключению рядом с самоуверенным придурком, готовым отказаться от всего, лишь бы только ловить на себе взгляд диких глаз?

Пофиг.

Потом скажу.

Пусть сюрпризом будет её попадание в моё рабство.

– Выгони её, и мы поговорим. – Слышу голос, который отвлекает.

– Что это так? Ты не стесняйся. Здесь все свои. Правда, матери не хватает для полного состава. – Рукой гребу по воздуху, подтверждая сказанные слова.

– Свои? – Тут стоит рассказать, что у бабули сарказм из носа потёк. – Дочки алкаша и матери кукушки никогда не будут «своими» в моей семье. Никогда! Твоя сестра разве не поняла меня?

– Эй. Не смей оскорблять моего будущего тестя. – «взрываюсь» я, чтобы хоть как-то смягчить бомбу, летящую в мартышку.

Родственница подпрыгивает, и её трость с грохотом падает на пол. В ее глазах читаю все то, о чем она думает. Поверьте, там сплошной мат, и одна только ненависть. Но, как я уже миллион раз рассказывал, на меня не действует этот рык. Тут сейчас главное, чтобы Майю не задело. А на остальное срать с огромной высотки.

– Слабак! Ты жалкий слабак, который повелся на смазливую мордашку. – И тут даже у меня затряслись… ну, вы поняли, о чем я. – Ты был хлюпиком, когда хвостом бегал за ней.

– Поэтому ты решила избавиться от неё? – Моё спокойствие на грани взрыва. Но понимание, что рядом сидит Майя – делает свое дело. Я сдерживаюсь. Именно поэтому притащил ее с собой. Чтобы лишнего не натворить. Чтобы промолчать, когда захочу поделиться желчью.

– Да. Поэтому. Мне нужен внук. Внук, у которого будет голова на плечах, которому можно доверить всё нажитое. Твой брат с детства был маменькиным сынком. Вся ставка была только на тебя. А что в итоге? – прихрамывая, она проходит к столику, где стоит графин с водой. – Что? Ты снова превратился в размазню, который с щенячьими глазами смотрит на эту девку.

Её морщинистые руки дрожат.

И знаете, у меня нет желания подойти к ней, и хоть как-то успокоить.

– Просчиталась ты, бабуль. – Я успел услышать то, что хотел услышать. Больше торчать с ней в одной комнате мне не хотелось. А еще я чувствовал, как трясет Майю. – Мамке тоже передай, что весь план в сортире смылся.

Поднимаю пчелку с места, и тяну ее к двери.

– Выйдешь за порог, и можешь не мечтать о наследстве. – Угроза пролетает мимо ушей.

– Себе оставьте. Вам еще психушку и дом престарелых оплачивать.

– Ты Мамаев! – Пфф. Как будто это что-то значит.

– Ненадолго. Авериным стану. Пчелка, – Обращаюсь к мартышке, и вижу, с каким теплом она смотрит на меня. – Поделишься фамилией?

Она проводит своими пальчиками по моей щеке, а потом, глядя в глаза моей бабке, громко и отчетливо говорит «да».

Мы оставляем её одну, и как только закрывается дверь, Майя кидается мне на шею, заливая слезами мою рубашку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​

Молодец! Она справилась.

50. Майя.

– Так, человек, носящий мою будущую фамилию! Если ты не прекратишь затапливать помещение, то мне придётся спасать жильцов, и утаскивать тебя в свободный номер.

Пытаюсь хоть как-то собрать все разбежавшиеся мысли в кучу, но ничего не получается. Этот дементор высосала из меня всю радость. Я только за порогом очутилась, скрывшись от её уничтожающих глаз, так мою платину и прорвало. Слезы ручьем стекают, и даже «угроза» Мамаева не помогает их осушить.