Танненберг (СИ) - Михельсон Андрей. Страница 29

– Потому что я имела глупость полюбить его. И с годами эта дурацкая болезнь не прошла. И ты ещё не старик, я это в прошлый раз видела.

Ну, чёрт побери! Как же ему было больно слышать эти слова! Гордая красавица Полонская, вот так запросто, спустя столько лет, снова признаётся ему в любви, а он, несмотря на все оставшиеся к ней чувства, вынужден искать способ, чтобы оттолкнуть её. И это понимание причиняет ему самому невероятные страдания. А главное, он не уверен, что сможет это сделать. Потому что свернуть Анастасию с выбранного пути очень трудно, и у него просто может не хватить на это сил. Однако что-то надо было делать. Стоять так на улице, и продолжать препираться, можно было ещё долго.

– Ладно, я как раз направлялся ужинать, и вижу, что в этот раз у меня будет компания. Независимо от того, хочу я этого, или нет. Ты ведь всё равно… не отступишься. – И с этими словами Самсонов галантно подставил ей руку.

– Конечно, не… отстану. – С победными интонациями ответила Полонская, и подхватила его руку. При этом она повернулась к свету фонаря, и Самсонов в очередной раз подумал, что она по-прежнему очень красива. А также осознал, что её-то лица он не видел всё это время, а вот его она прекрасно различала, всё заранее просчитав.

Усевшись за столик, с тускло горящей настольной лампой, они долго молчали, изучая друг друга вблизи. О внешности Полонской можно было сказать почти по классику – ей было сорок, но выглядела она на тридцать, а при соответствующем освещении, на двадцать пять; она ходила только в те заведения, где освещение было соответствующим. [16] Правда, Полонской было тридцать восемь, но сути это не меняло. Сделали заказ с вином, посидели ещё.

– Так и будешь молчать? – Тихо спросила Анастасия.

– Я уже всё сказал. – В тон ей ответил Самсонов. – Тебе осталось это только осознать и принять. Сейчас между нами ничего невозможно, даже если бы я захотел. У меня весь день расписан по минутам. Потом скорый ужин, а ночью, извини, дорогая, но я должен спать. Потому что следующий день будет таким же насыщенным, если не хуже. И если в твоей красивой голове это до сих пор не отложилось, то повторяю, долг и служба для меня не пустые звуки.

Немного помолчав, глядя перед собой, Полонская также тихо сказала, стрельнув глазами:

– Хорошо хоть о жене больше не говоришь.

– Для тебя это всё равно не имеет значения. К чему впутывать её имя. Видишь, я пытаюсь встать на твою позицию, быть эгоистом, и говорю только о своих желаниях. А моё желание сейчас, это выполнить свой долг. Считай это капризом.

– Ты её не любишь. – Тихо сказала Полонская, сверля его взглядом. Самсонов внутренне вздрогнул, но постарался не выдать этого внешне. Кажется, не получилось, потому что Полонская слегка улыбнулась. – Ты просто женился, чтобы быть, как все, и хоть в чём-то утешиться.

После некоторой паузы, Самсонов всё же нашёл слова:

– У нас совершенно другие отношения. Боюсь, тебе их не понять со своим эгоизмом.

Принесли вино, фрукты и сыр. Полонская сделала большой глоток.

– У вас дети есть? – Спросила она.

– Есть. – Ответил Самсонов, не вдаваясь в подробности. – А у тебя?

– Сын. Учится во Львове.

– Что за странное место?

– Он сын осуждённого, в России ему было бы трудно поступить, а там у нас старый знакомый мужа, имеющий влияние. Помог поступить в академию.

– Где он сейчас?

– Там, конечно. Он оставался после учёбы на какие-то сборы, а потом эта война, и границы закрыли так неожиданно. Но Пилсудский, тот самый знакомый, передал весточку, и обещал присмотреть за ним.

Самсонов вздрогнул. Всех деталей насыщенной биографии Пилсудского он, конечно, не помнил, но то, что это ярый враг России, знал наверняка. А также то, что именно под его началом формировались польские легионы в составе австро-венгерской армии. И ни капли не сомневался в том, что эти загадочные сборы вовсе не скаутские, а военные. И мальчик очень скоро может оказаться на фронте с оружием в руках. Господи, как всё переплелось.

Как ни странно, но разговоры о детях снизили накал их беседы. Самсонов даже успел нормально поесть. Полонская, которая только пила вино, изредка заедая его сыром, немного захмелела, но в целом оставалась спокойной. В конце повисла снова пауза.

– Мне пора, Настя. Я должен выспаться, потому что завтра нужна будет свежая голова.

– Да, конечно, мой женераль. – Сказала она на французский манер с милой улыбкой. – Ты завтра придёшь сюда, или мне снова ловить тебя по всей Варшаве?

Самсонов помедлил, но понимая, что этот вариант предоставляет ему самый лёгкий путь к отступлению на сегодня, ответил:

– Конечно, приду. – И накрыл своей рукой чуть подрагивающую тонкую кисть Анастасии. – Пойдём?

– Да.

Оставив деньги на столе, Самсонов вывел Полонскую на улицу и проводил до кареты. Там, в тени деревьев, он слышал её взволнованное дыхание, ясно понимал, что она ждёт от него поцелуя. Но так же был уверен, что если сделает это, то сегодня он в свою квартиру не попадёт, а дальнейшие последствия даже боялся представить. Поэтому уверенно взял её руку, и поцеловал. Пожелав спокойной ночи, развернулся, и пошёл прочь. Всё время, что он шагал по тихой улице, он так и не услышал хлопка дверей кареты, или цокота копыт по мостовой. А это значило, что Полонская стояла на месте и смотрела ему вслед…

Глава 6

Утро девятого августа встретило уже привычной стопкой бумаг на столе, известиями о том, что Шестой корпус Благовещенского, наконец, сдвинулся с места и подходит к Замброву, и до Ломжи ему осталось недалеко, а дороги улучшены сапёрами. В Новогеоргиевск уже доставлены пулемёты с патронами для аэропланов, там же начата выгрузка с баржи рельс и шпал из Плоцка. А в Сероцке начата погрузка леса на другую баржу, необходимого для строительства станции и изготовления трапов. Три эшелона отправились в Варшаву, чтобы забрать оттуда часть артиллерии Пятнадцатого корпуса, а сам корпус уже начал движение, и через пару часов должен начать прибывать в район временной станции, на которой приступили к засыпке выемки песком и его трамбовке. Туда же прибывали всё новые бригады мобилизованных путейцев. Вскоре пришло сообщение, что вернувшаяся утром авиаразведка обнаружила лишь уходящие обратно к границе отряды германцев. Значит, это был лишь набег, с целью пограбить железнодорожное хозяйство, или выманить пока немногочисленные части русской армии в сторону. В Серпце, куда уже вернулись наши кавалерийские разъезды, станция обнаружена неповреждённой, хотя там и побывал небольшой отряд германской кавалерии.

После осмысления этих сообщений, Самсонов вызвал к себе начальника разведотдела Лебедева. И ничуть не скрываясь, спросил, что он знает на текущий момент о Пилсудском. Разведчик подоплёки интереса не знал, а потому спокойно поведал командующему, что это законченный негодяй, признанный специалист в ограблении банков и почтовых поездов, на нём крови больше, чем на любом разбойнике с большой дороги, а его боевая школа в Кракове выпускала массами подготовленных убийц и грабителей. При этом Самсонова даже передёрнуло, потому что он не представлял, что всё настолько плохо. А сейчас, как и следовало ожидать, Пилсудский формирует в Галиции и Кракове два польских легиона для участия в войне с Россией.

Вторым вопросом к разведчику были дирижабли. По большому счёту Самсонова интересовало, сколько их вообще летает в этом районе. Точного ответа он не получил, но то что минимум два, разведчик гарантировал. Про перемещения войск он толком ничего не знал, потому что противник очень активно двигал их по железной дороге в разных направлениях, подобно тому, как карточный шулер тасует карты. Впрочем, это могло быть и следствием такого же бардака, как у нас, и противоречивых приказов командования. На том и попрощались.

Зашёл в расстроенных чувствах Орановский, и поведал, что начали прибывать первые части Тринадцатого корпуса, но сгрузили их в Белостоке, вместо Малкиня-Гурны, и теперь бедным солдатикам вместо пятидесяти вёрст, придётся топать своим ходом сто тридцать до намеченного района дислокации, и когда они туда доберутся вообще теперь неизвестно. А самое ужасное выяснилось только теперь, потому что в железнодорожных предписаниях для всего корпуса значился именно Белосток. Орановский даже признал в этом свою вину, потому что несколько раз уже запрашивал железнодорожников о сроках прибытия корпуса, и ему их называли. Только он не уточнял, какую станцию они имеют в виду, потому что ему и в голову не могло прийти такое. В общем, классика – бардак. Вызвали Лядова, спросили, можно ли хотя бы остальные эшелоны направить к нужной станции, до которой около восьмидесяти вёрст. Тот, как всегда, подумал сначала, а потом сказал, что направить-то можно, но даже первая такая сдвижка собьёт весь график минимум на три часа, а дальше она будет только накапливаться, что посеет на железной дороге полный хаос, по сравнению с которым нынешний бардак покажется забавой. И свои эшелоны он туда пропихнуть не сможет в достаточном количестве из-за общей загруженности ветки. Есть риск, что она встанет.